Повести и рассказы

Дверные петли скрипнули, и в помещение вошел худощавый высокий мужчина средних лет в прямоугольных очках с тонкой черной оправой. На его отглаженном форменном кителе выделялся позолоченный зажим авторучки. Подобные руководящие работники попадаются в каждом учебном или исследовательском институте, в каждом учреждении. С первого взгляда видно, что это люди способные, осмотрительные и многоопытные во всех отношениях. Порой излишне строгие и самоуверенные, они тем не менее пользуются у подчиненных большим авторитетом за порядочность и сугубо деловой подход.

Вошедшего звали Цуй Цзинчунь, он заведовал сектором новой истории. Всегда, при любых переменах обстановки, он старался поддерживать определенную дистанцию между собой и сослуживцами, так что при внешне добрых отношениях никто не мог похвастаться близостью к нему. И никто не решился бы сказать, что на самом деле таится в глубине его души.

— Вы опоздали. Что-нибудь случилось? Заболели? — спросил Цуй Цзинчунь, видя необычное выражение лица У Чжунъи.

— Нет-нет, со мной ничего… — поторопился ответить тот, но затем добавил: — У меня голова было закружилась — наверное, угорел немножко с вечера. Но сейчас все в порядке…

Он вообще не привык лгать, да и волнение сказалось, поэтому в его ответе начало противоречило концу. Цуй Цзинчунь сразу понял, что необычный вид У Чжунъи объясняется не физиологическими, а психологическими причинами. С чего бы это, ведь раньше, при прежних кампаниях, такого за У Чжунъи не замечалось. В душе Цуй Цзинчуня запечатлелся маленький, еле различимый вопросительный знак. В подобных ситуациях люди становятся чрезвычайно наблюдательными, даже у самых тупых по нервам как бы пробегает электричество, а с органов чувств спадают все покровы. Цуй Цзинчунь закрепил вопросительный знак в своем сознании, но виду не подал и сказал:

— С нынешнего дня ваш сектор региональных проблем будет проводить все мероприятия вместе с нашим. Руководство института создало рабочую группу для ведения кампании во главе с Цзя Дачжэнем из политотдела. Ваш заведующий Чжао Чан вошел в эту группу, поэтому проводить кампанию в нашем объединенном секторе пока что буду я. Вот, возьмите. Напишете — отдадите мне.

Он передал Чжунъи лежавшую на столе пачку бумаг, а затем сугубо официальным, серьезным тоном обратился к Цинь Цюаню:

— А вас я попрошу проследовать вместе со мной в рабочую группу. Там хотят вас видеть.

— Иду! — ответил Цинь Цюань.

Было очевидно: за желанием группы видеть его не кроется ничего хорошего. Но он, будучи человеком опытным, не выказал никаких признаков паники. Он не торопясь надел на свою ручку бамбуковый наконечник, сложил втрое недописанный лист бумаги и придавил его чернильницей. Затем он взял со стола чайную кружку, с большим, нежели обычно, шумом проглотил остававшийся в ней кипяток — казалось, в горле у него прокатился булыжник. Наконец, поставив кружку обратно на стол, он пошел вслед за Цуй Цзинчунем.

Все происшедшее произвело на Чжунъи гнетущее впечатление. Он сел на освободившееся после Цинь Цюаня место и взглянул на переданные ему заведующим бланки, отпечатанные на гектографе. Один был озаглавлен «Разоблачительное письмо»; на нем был начертан лозунг «Разоблачение — подвиг, укрывательство — преступление» и оставлено место для имени «разоблачающего». Вторая бумага называлась «Заявление о добровольной явке с повинной». В ней тоже было оставлено место для подписи «раскаявшегося» и напечатан уже известный лозунг: «Будем снисходительны к раскаявшимся! Будем суровы к упорствующим!» Чистый лист бумаги, приглашавший к «добровольной явке с повинной», как будто притягивал его к себе.

Взор Чжунъи остановился на росшей за окном иве. Ее ветви с недавно распустившимися листьями покачивались под легким дуновением ветра, пленяя своей нежной зеленью, но в сердце Чжунъи это не рождало никакого отклика. В его мозгу что-то вращалось быстро-быстро, словно мотор. Маленькие дети любят, забившись в уголок, придумывать разные страшные сцены и пугать самих себя; вот и он представлял во всех леденящих кровь подробностях последствия, к которым может привести утерянное письмо. К тому же по силе воображения он сегодня вполне мог соперничать с Дюма-отцом. Вдруг ему вспомнилось, что, обыскивая утром свою комнату, он не взглянул под нижний выдвижной ящик стола, а ведь, когда он вытаскивал ящик, письмо вполне могло упасть туда, тем более что ящик был переполнен. Не исключено, что, торопясь на работу, он сгреб вместе с другими вещами со стола письмо и сунул его именно в этот ящик. Ощущение же, будто он положил его в карман куртки, было ошибочным — одним из тех, что легко возникают у сильно обеспокоенного человека. Ему захотелось немедленно броситься домой и перевернуть стол, ради этого он уже готов был изобразить внезапное недомогание.

Но такое благостное состояние продолжалось минут пять, не больше: он понял, что это всего лишь маловероятная гипотеза, придуманная для самоутешения. Уверенность, будто он ощупывал письмо в кармане, вновь упрямо возникла в кончиках его пальцев и была столь же отчетливой и твердой, как утром. Письмо потеряно, это ясно. Теперь вся надежда на то, что подобравший его добрый человек опустит конверт в почтовую тумбу. А если попался недобрый человек? Надорвет, прочтет, узнает его тайну, захочет с помощью письма отличиться и нажить политический капитал, и тогда для него, Чжунъи, уже нет спасения. Страшная картина возникла перед его глазами: вот именно сейчас доносчик передает письмо руководителю рабочей группы Цзя Дачжэню, тот разворачивает его, читает…

Вдруг в дверь постучали. Он вздрогнул от неожиданности.

Кто-то из сослуживцев крикнул:

— Войдите!

Дверь слегка приоткрылась, показалось незнакомое широкоскулое и в то же время чуть-чуть удлиненное лицо с маленькими, как бы опущенными книзу глазками и большим ртом, чем-то напоминавшее морду гиппопотама. Затем раздался голос с явным сычуаньским выговором:

— Это канцелярия? Я к вам по делу.

— Здесь проводится кампания. Вам надо пройти на второй этаж заднего корпуса, в ревком. А если вы прибыли по следственному делу, то поднимитесь на третий этаж, в рабочую группу, — холодно ответил все тот же сослуживец. В такие дни никто не хотел встревать в дела, не касающиеся его лично.

У Чжунъи сидел прямо против двери. Ему показалось, что в открывшей дверь руке белеет конверт. Сердце его подскочило вверх, прямо к гортани. Может, этот человек принес письмо?

Посетитель прикрыл дверь и удалился.

У Чжунъи вскочил, задев при этом стул и едва не опрокинув его, распахнул дверь и выбежал в коридор. Все это он проделал молниеносно, как по пожарной тревоге. Все в комнате удивленно переглянулись…

— Вам кого?

— Мне нужно институтское начальство.

— А у вас… у вас в руке разве не письмо?

— Письмо, а что?

— Вы его на улице подобрали, да? — Чжунъи не мог сдержать нетерпения.

— Подобрал? — Опущенные книзу глаза посетителя едва не полезли на лоб и с удивлением взирали на человека, чьи действия, слова и внешность производили столь необычное впечатление. В голосе его зазвучал гнев: — Как это — подобрал? Я прибыл из Чунцинского музея для установления деловых контактов. Вот направление из моей организации! Может, скажете, оно подложное? Видите — вот печать. У меня и служебное удостоверение при себе. — Сделав каменное лицо, он разжал ладонь — да, это было рекомендательное письмо из его учреждения, и на нем действительно красовалась круглая красная печать.