Повести, очерки, публицистика (Том 3)

– Нет, дяденька. Вспотели даже.

– Скажите, как вам лодку пособило увести? Видели кого на перевозе?

Мы рассказали. Раненый спросил:

– Все, говорите, лодки у парома?

– Ну, а как же! Четыре их. Все они тут.

– На том берегу нет?

– Откуда!

– А вы глядели?

– Да не видно там. К кустам-то тамошним вовсе черно.

– Так, -проговорил раненый и еще раз спросил: - Не видно от парома тот берег?

– Нисколечко. Это уж так точно.

– У тебя отец из солдат, что ли?

– Нет, моего отца не брали. Вон у Егорши с Кольшей отцы в солдатах были.

– У них и научился?

– Такточнать-то?

– Ну...

– Да у меня тятенька этак не говорит, - заступился я за своего отца.

– А у меня? Кто слыхал?
– отозвался Колюшка.

– Привычка такая... Это уж так точно,- потупился Петюнька.

– Эх ты, голован! Привычка старая, а годы малые!
– рассмеялся раненый.
– Ну, вот что, ребятки!.. Оделись? Ставь свои ведерки да удочки в лодку. К перевозу мне незачем. В той стороне, видно, ждут меня. Попытаем по этому берегу. Только вы, чур, молчок. Поняли? Кто бы ни спрашивал - ни одного слова! Ладно?

Нам стало не по себе.

– Теперь садитесь, ребятки, а я потом.

Мы забрались в лодку. Раненый ловко перекинулся с камня на кормовую скамейку и стал готовиться в путь. Он первым делом вытащил из кармана револьвер и положил его на скамейку, под правую руку. Снял куртку и надел откуда-то взявшийся широкий рабочий фартук, повязал лицо платком, будто у него болят зубы. Только узел сделал не сверху, а на самом подбородке. Вместо фуражки надел вытащенную из кармана шляпу-катанку, в каких ходят на огневую работу.

У нас начался было спор, кому сидеть на веслах, но раненый строго приказал:

– Без спору! Сам рассажу, как надо.
– И велел Петьке сесть к правому веслу, мне - к левому, а Колюшке сказал: - Ты, Медведушко, в самый нос ступай да повыше как-нибудь взмостись. Не упади только.

Когда все приготовления кончились, раненый сильно оттолкнулся веслом от камня. Лодка теперь пошла без виляний и гораздо быстрее, чем у нас с Петькой. Держались не близко к берегу. Там, где берег делает крутой поворот направо, нас окликнули:

– Эй! Кто плывет? Отзовись!

Нас удивило, что незнакомец направил лодку на голос.

Не подплывая, однако, к берегу, он спокойно отозвался:

– Тихонько говори! Вроде объезда мы. Стражники велели объехать.

– Так ведь мы караулим...

– Не верят, видно.

– Сами бы тогда и караулили! Гоняют народ. Мне утром-то, поди, на работу, - сердито сказал голос с берега.

– Нам, думаешь, на полати?

– То и говорю - мытарят народ.

– Кто у тебя с правой-то руки стоит?
– спросил незнакомец.

– Поторочин Андрюха, из Доменной улицы... Слыхал?

– Как не слыхал - в родне приходится. А с левой руки кто?

– К перевозу-то? Никого нету. На краю стою.

– Как - нету? Стражники говорили - везде поставлены.

– Слушай ты их больше! Говорю, нету. Кого там караулить? Между зимником и трактом тот сидит. Коли он брод знает, и то не уйти. По всему тракту до самой плотины люди нагнаны и стражники ездят. Не уйти мужику. Вы не слыхали чего?

– Нет, не слыхали. Ты потише говори - не велено нам.

– А ты испугался?

– Что поделаешь! У них палка, у нас затылок.

– То-то у тебя все как онемели! Ты сам-то хоть чей будешь?

– Не признал, видно?

– Не признал и есть.

– Подумай-ко... Делать-то все едино нечего.

– Скажись, кроме шуток.

– Не велено, говорю. Завтра все скажу.

– Шибко ты боязливый, гляжу.

– Да ты не сердись! Говорю, завтра узнаешь, а пока- помалкивать станем.

И незнакомец махнул нам рукой - гребите. Мы налегли на весла, и лодка пошла под самым берегом.

На паромной пристани никого не было. Против, на Перевозной горе, все еще горел костер. Когда подплыли ближе к заводу, незнакомец проговорил:

– Ну спасибо, ребятки, - выручили наполовину. Как дальше будем? Еще помогать станете или уж будет? Натерпелись страху-то?

– Пусть другой кто боится. Мы не струсили!
– сказал Петька.

– Ты за себя говори, а не за всех.

– Так мы, поди-ка, заединщина, - поспешил я поддержать Петьку.

– Ты что скажешь, Медведко?;

– Ну-к, я - как Петьша с Егоршей.

– Тогда вот что, ребятки... Я вам покажу место, где меня искать. Только чтоб никому... Поняли? Мы стали уверять, что никому не скажем.

– Ни отцу, ни матери. Не то худо будет. Знаю ведь, в которой улице живете.

– Да что ты, дяденька, разве мы такие!

– Ну, мало ли... Славные будто ребятки, да не знаю ваших отцов. То и говорю так, а вы за обиду не считайте. Ну, а если выдадите, беда вам будет.

Когда мы стали уверять, что никому ни за что не скажем, раненый заговорил опять ласково:

– Ладно, ладно - верю. Слушайте вот, что вам скажу. Сейчас мы подплывем к просеке на Карандашеву гору. Тут еще рудник был. Знаете?

– Костяники там много по ямам бывает.

– Ну вот. Против этой просеки я и вылезу. Только не на берегу буду, а постараюсь на ночь переползти к покосной дорожке. Лес там мелкий, да густой. Вот там и буду вас ждать. А вы мне хлеба притащите да черепок какой под воду. Ладно?

Мы, конечно, согласились.

– А как меня искать будете?

– Придем туда, кричать станем, ты и отзовись.

– Вдруг не узнаю ваших голосов, тогда как?

– Тогда... тогда Егорша пусть свистнет. Он у нас первый по улице. Большие против него не могут. Так свистнет - сразу услышишь.

– Нет, ребятки, это не годится. Вы лучше так сделайте. Идите из Горянки по покосной дороге. Как дойдете до Карандашевой горы, до просеки этой, поворотите на нее да к пруду и ступайте - и все одну песенку пойте. Какую знаете?

– Ну, про железную дорогу:

Полотно, а не дорожка,

Конь не конь - сороконожка...