Повести
Шрифт:
На свету, как тонкая цветная ткань, повисла лазоревая пыль.
– "Великий государь, царь и великий князь Борис Федорович, всея Руси самодержец!.."
– ...самодержец!
– повторили попугаи.
Отрок внезапно прыснул со смеху.
Затрещина прозвенела под крестовыми сводами. Дьяк быстро вырвал у холопа букварь.
– Ну, ты, шпынь*!
– просипел он.
– Кнута не ведал?!
– В страхе крикнул палатным слугам: - Сведите его иным ходом, да не шумко, штоб никто не приметил!..
_______________
* Ш п ы н ь - дерзкий балагур, буян.
Оставшись
5
Вытолканный из теремов холоп брел Ивановской улицей на Варварку, где с весны стояли домочадцы Телятевского.
В Китай-городе, за Гостиным двором, шел правеж* - выбивали из должников "напойные деньги"*. Царь Борис закрывал кабаки, но все же их было вдоволь. В Москве холопу было тоскливо. Заслышав крики, он пошел быстрей...
_______________
* П р а в е ж - от "править", "доправлять": взыскивать с кого-нибудь долги, недоимки; применялся в России в XVI и XVII веках и состоял в том, что неимущего должника выводили на площадь и били длинными палками по ногам до тех пор, пока он не соглашался заплатить долг; иногда "правеж" продолжался в течение целого месяца.
* Н а п о й н ы е д е н ь г и - кабацкий долг, сумма, на которую человек "напил", задолжал кабаку.
Вспомнил родной Черниговский край - пчелиные угодья в лесу, куда он, бывало, уходил с Грустинкой. Дупла и пни стояли, залитые медом. Пчелы гроздьями усеивали ветви. Пчел собирали звуками рожка...
Пройдя огородами на княжий двор, он пошел мимо служб и жилых строений.
Холопы седлали для молодого князя чалого Звёздку. Конь зевал, обнажив челюсти; через весь его лоб шла лысина. Грива и хвост были до половины черны.
У крыльца пересмеивались боярские девки и грызли хрупкий, зернистый сахар.
Венцы вроде теремков качались на них, унизанные туманной ряской. Они затормошили его, закричали все разом:
– Отколе идешь?
– Чего смутный такой?
– Да молви что-нибудь! Немта!*
_______________
* Н е м т а - немой.
– Иду я из терема государева, - сказал он, усаживаясь на приступках.
– Попугаев смотрел. Я их грамоте учил...
– Потешаешься!
– закричали девки.
– По глазам видать - обманываешь!
– Да ей же нет. Обучал я птиц государевой титле. Ну и смеху было...
На крыльцо в алой дорожной ферезее*, с витой плетью в руке вышел княжий сын Петр.
_______________
* Ф е р е з е я, или ф е р я з ь, - старинная русская верхняя одежда, очень длинная, с длинными рукавами, без перехвата в талии и без воротника.
Холоп, не видя его, продолжал:
– Начал я, стало быть, по букварю титлу вычитывать, а попугаи-то - за мной, по складам: "...всея Русии са-мо-дер-жец..." Не лгу! Истинно так!
– Скоморошишь!
– Мысленно ли то?..
Витая плеть, свистнув по крылечным перильцам, ожгла спину холопа.
– Эй! Што про великого государя молвил?!
– заорал, сбегая вниз, княжич Петр.
6
В приказе, куда приставы привели холопа, было чисто и тихо. Медный рукомойник висел у печи. В железных подсвечниках торчали сальные свечи. Дьяк и судья вслух читали доносы и просьбы. Перья
скрипели на столах, крытых багряным сукном.Со двора доносился крик:
– Да мы ж, как воеводе били челом, рубль денег дали, да княгине его полтину, да племяннику гривну, да людям их столько ж! Пусти нас, служивый, вот те крест - негде гроша взять!
– Ступайте! Недосуг нынче.
– Эх ты, рожа жаднущая и пьяная!
– раздался голос, и тотчас кто-то быстро побежал от избы прочь...
– Кого приволок?
– спросил дородный, большеухий судья у пристава.
Тот, склонившись над столом, что-то тихо сказал.
– Вона ка-а-ак!
– молвил судья и задвигал ушами.
– Это дело высокое. Надобно учинить особый сыск, тайно. Покамест на съезжую его...
Обитая войлоком дверь съезжей избы затворилась.
Шагнув из полутемных сеней на свет, отрок вступил в клеть с одним малым, забранным решеткою оконцем.
На земляном полу лежали люди. Ноги одного из них плотно стискивались притесанными брусками: он был "посажен в колоду" и заперт в ней на замок.
Рослый детина встал и подошел к холопу.
– Не бранись с тюрьмой да с приказной избой!
– молвил он.
– Верно?
Холоп тотчас признал человека, шумевшего на дворцовом крыльце.
– Своровал што? Или так - без вины, напрасно?
– спросил детина.
Борода у него была светлая, льняная; глаза блестели в полутьме.
– И сам не ведаю, - ответил холоп, - за государеву титлу, бают...
Узнав, в чем холопья вина, детина сплюнул и проговорил:
– Эх, и дело-то пустое, а все же станут тебя завтра плетьми драть... Ну, ништо, - торопливо сказал он.
– Ты чей же будешь?
– Телятевского, князя Андрея.
– Не слыхал на Москве такого.
– Да мы с Черниговщины, издалека.
– Вона што! Отец, мать есть у тебя?
– Мать, - сказал холоп, - не помню, когда бог прибрал, а отец при царе Федоре сгинул. Сказывали - разгневался на него князь и послал в лес путы на зверя ставить, да из лесу не воротился отец, пропал безвестно куда...
– Та-ак-то, - промолвил детина и опустил голову.
За оконцем смеркалось. Медная полоса зари была как меч, упертый рукоятью в запад. Волоча по земле бердыш, прошел мимо стрелец.
– А дьяк-то наклепал на меня, - сказал детина, - сроду я вором не был. Ну, знать, рок таков: и впрямь придется при дороге стоять, зипуны-шубы снимать.
– Уйти бы, - тоскливо сказал холоп.
– Дело говоришь. Только молод ты. За мной не ходи, а ступай на Волгу. Добрый совет даю. Как вспомянешь - знай: зовусь Хлопком-Косолапом...
Невдалеке раздались частые, глухие удары.
Сторожа, перегородив улицы бревнами, заколотили в доски. Косолап подошел к оконцу, ухватился за решетку и тихо запел:
Как и эту тюрьму
Мы по бревнышкам разнесем;
Всех товарищей-невольничков
Мы повыпустим!..
Город спит.
Окна домов плотно задвинуты деревянными ставнями.
Ветер с запада гонит орды туч, и с запада же, от литовского рубежа, летят семена смуты.
От яма к яму*, из посада в посад глухо ползет: