Повести

ни скальные выступы. Словно тигрица, она яростно боролась за жизнь.

– Иванио! Скоро, скоро...

Она уже торопит его! Заметив это, Иван сжал зубы - кажется, его дела становились все хуже. Нога

еще больше налилась тяжестью, распухла в колене, он украдкой поднял разорванную штанину и сразу

же опустил - колено сделалось как бревно, затвердело и посинело. «Что за напасть, неужто заражение?»

А тут, как на беду, последние клочья облака проплыли мимо и полностью открыли взору край луга,

ярко зардевший маками. И сразу из тумана появились одна, вторая, третья темные, как камни, фигуры

немцев. Человек восемь их устало шли лугом, подминая цветы и настороженно оглядывая склоны гор.

Теперь уже можно было не скрываться...

Иван сел, бросив тужурку, рядом остановилась поникшая, растерянная Джулия - несколько секунд от

усталости они не могли произнести ни слова и молча смотрели на своих преследователей. А те вдруг

загалдели, кто-то, вскинув руку, указал на них, донесся зычный голос команды. Посреди цепи тащился

человек в полосатом, руки его, кажется, были связаны за спиной, и двое конвоиров, когда он

остановился, толкнули его в спину. Это был сумасшедший.

Немцы сразу оживились и с гиканьем кинулись вверх.

– Ну что ж, - сказал Иван.
– Ты только не бойся. Не бойся. Пусть идут!

Чтобы не мешала тужурка, он надел ее в рукава и достал из кармана пистолет. Джулия застыла в

молчании. Брови ее сомкнулись, на лицо легла тень упрямой решимости. Он взглянул на девушку, но

страха в ее глазах не увидел. Она уже отдышалась, и от недавней тревоги в темных больших глазах

осталась лишь печаль обреченности.

– Пошли! Пусть бегут - запарятся!

– Шиссен будет?
– удивленно спросила Джулия, будто только теперь поняла, что им угрожает.

– Стрелять далеко. Пусть стреляют, если патронов много.

Действительно, немцы пока не стреляли, они только кричали свое «хальт!», но беглецы торопливо

поднимались выше, к зарослям стланика. Оправившись от первого испуга, Джулия опять стала

подвижной, быстрой, внимательной и, казалось, готовой ко всему.

– Пусть шиссен! Я не боялся. Пусть шиссен!
– говорила девушка.

45

Непрестанно оглядываясь, она подбежала к Ивану и взяла его за руку. Он благодарно пожал ее

холодные пальцы и не выпустил их.

– Иванио, эсэсман шиссен - ми шиссен! Ми нон лягер, да? Да?

Он озабоченно шевельнул бровью.

– Конечно. Ты только не бойся.

– Я не бойся. Руссо Иван не бойся - Джулия не бойся.

Он не боялся. Слишком много пережил он за годы войны, чтобы и теперь бояться. Как только немцы

обнаружили их, он почувствовал странное облегчение и внутренне подобрался: в хитрости уже отпала

надобность, теперь только бы дал бог силы. И еще, конечно, чтобы рядом оставалась Джулия. С этого

момента начинался поединок в ловкости, меткости, быстроте - надо было удирать и беречь силы, не

подпустить немцев на выстрел, пробиваться к облакам, с ночи неподвижно лежащим на вершинах гор, и

там оторваться от преследователей. Иного выхода у них не было.

23

Наконец они добрались до стланика, но прятаться в нем не стали - в укрытии уже не было

надобности. Осыпая ногами песок и щебень, хватаясь руками за колючие ветви, Джулия первой влезла

на край крутой осыпи и остановилась. Иван, с усилием занося больную ногу, карабкался следом. На

самом крутом месте, у верха обрыва, он просто не знал, как ступить, чтоб выбраться из-под кручи: так

болела нога. Тогда девушка, став на колени, протянула ему свою тоненькую слабую руку. Он взглянул на

синие прожилки вен на ее запястье и сделал еще одну попытку вылезти самому - разве она смогла бы

вытащить его? Но Джулия что-то затараторила на странной смеси итальянских, немецких и русских слов,

настойчиво подхватила его под мышку, поддержала, и он в конце концов взвалил на край обрыва свое

отяжелевшее тело.

– Скоро, Иванио, скоро! Эсэс!

Действительно, немцы догоняли их: самые проворные уже перешли луг и карабкались по крутизне;

остальные старались не отставать. Последним, со связанными за спиной руками, спотыкаясь, брел

сумасшедший, которого подталкивал конвоир. Кто-то из передних, увидев беглецов возле стланика,

закричал и выпустил очередь из автомата. Выстрелы протрещали в утреннем воздухе и, подхваченные

эхом, гулко раскатились по далеким ущельям. Иван оглянулся - конечно, до немцев было далековато, а

когда снова шагнул вперед, чуть не наткнулся на Джулию, лежавшую на склоне.

– Ты что?

– Нон, нон! Нон эршиссен!
– оглядываясь с радостным блеском в глазах, сказала она и вскочила. Лицо

ее загорелось злым озорством. - Сволячи эсэс! - звонким, негодующим голосом закричала она на

немцев.
– Фарфлюхтер! Швайн!

– Ладно, брось ты!
– сказал Иван. Надо было беречь силы. Что пользы дразнить этих сволочей? Но

Джулия не хотела просто так умирать - злость и наболевшие обиды пересиливали всякое благоразумие.

– Гитлер капут! Гитлер кретино! Ну, шиссен, ну!

Немцы выпустили еще несколько очередей, но беглецы были намного выше преследователей, и в

таком положении - Иван это знал - согласно законам баллистики попасть из автоматов было почти

невозможно. Это почувствовала и Джулия - то, что вокруг не просвистело ни одной пули, вызвало у нее

ликование.

– Ну, шиссен! Шиссен, ну! Фашисте! Бриганти!37

Она раскраснелась от бега и азарта, глаза ее горели злым черным огнем, короткие густые волосы

трепетали на ветру. Видимо исчерпав весь запас бранных слов, она схватила из-под ног камень и,

неумело размахнувшись, швырнула его. Подскакивая, он покатился далеко вниз.