Повести
Шрифт:
– А ну вас к маме!
– вдруг тихо ругается Холин.
– Подайте!..
Мы «подаем» - он взваливает лодку плоским днищем себе на спину, вытянутыми над головой руками ухватывается с двух сторон за края бортов и, чуть пригнувшись, широко ступая, идет следом за Катасоновым к реке.
У берега я обгоняю их - предупредить пост охранения, по-видимому, для этого я и был им нужен.
Холин со своей ношей медленно сходит к воде и останавливается. Мы втроем осторожно, чтобы не нашуметь, опускаем лодку на воду.
– Садитесь!
Мы усаживаемся. Холин, оттолкнувшись, вскакивает на корму - лодка скользит от берега. Катасонов, двигая
– Клевый тузик!
– одобрительно шепчет Катасонов.
– Пойдет, - соглашается Холин.
– Он, оказывается, действительно спец лодки воровать, дрянных не берет! Покайся, Гальцев, скольких хозяев ты обездолил?..
С правого берега то и дело, отрывистые и гулкие над водой стучат пулеметные очереди.
– Садят в божий свет, как в копеечку, - шепелявя, усмехается Катасонов.
– Расчетливы вроде и прижимисты, а посмотришь - сама бесхозяйственность! Ну что толку палить вслепую?.. Товарищ капитан, может, потом под утро ребят вытащим, - нерешительно предлагает он Холину.
– Не сегодня. Только не сегодня… Катасонов легко подгребает. Подчалив, мы вылезаем на берег.
– Что ж, забинтуем уключины, забьем гнезда солидолом, и все дела!
– довольно шепчет Холин и поворачивается ко мне:
– Кто у тебя здесь в окопе?
– Бойцы, двое.
– - Оставь одного. Надежного и чтоб молчать умел! Вник? Я заскочу к нему покурить - проверю!.. Командиpa взвода охранения предупреди: после двадцати двух ноль-ноль разведгруппа, возможно, так и скажи ему: возможно!
– подчеркивает Холин, - пойдет на ту сторону. К этому времени чтобы все посты были предупреждены. А сам он пусть находится в ближнем большом окопе, где пулемет.
– Холин указывает рукой вниз по течению.
– Если при возвращении нас обстреляют, я ему голову сверну!.. Кто пойдет, как и зачем, - об этом ни слова! Учти: об Иване знаешь только ты! Подписки я от тебя брать не буду, но если сболтнешь, я тебе…
– Что ты пугаешь?
– шепчу я возмущенно.
– Что я, маленький, что ли?
– Я тоже так думаю. Да ты не обижайся.
– Он похлопывает меня по плечу.
– Я же должен тебя предупредить… А теперь действуй!..
Катасонов уже возится с уключинами. Холин, подойдя к лодке, тоже берется за дело. Постояв с минуту, я иду вдоль берега.
Командир взвода охранения встречается мне неподалеку - он обходит окопы, проверяя посты. Я инструктирую его, как сказал Холин, и отправляюсь в штаб батальона. Сделав кое-какие распоряжения и подписав документы, я возвращаюсь к себе в землянку.
Мальчик один. Он весь красный, разгорячен и возбужден. В руке у него Котькин нож, на груди мой бинокль, лицо виноватое. В землянке беспорядок: стол перевернут вверх ногами и накрыт сверху одеялом, ножки табурета торчат из-под нар.
– Слушай, ты не сердись, - просит меня мальчик.
– Я нечаянно, честное слово, нечаянно…
Только тут я замечаю на вымытых утром добела досках пола большое чернильное пятно.
– Ты не сердишься?
– заглядывая мне в глаза, спрашивает он.
– Да нет же, - отвечаю я, хотя беспорядок в землянке и пятно на полу мне вовсе не по нутру. Я молча устанавливаю все на места,
мальчик помогает мне, он поглядывает на пятно и предлагает:– Надо воды нагреть. И с мылом… Я ототру!
– Да ладно, без тебя как-нибудь…
Я проголодался и по телефону приказываю принести ужин на шестерых - я не сомневаюсь, что Холин и Катасонов, повозившись с лодкой, проголодались не менее меня.
Заметив журнал с рассказом о разведчиках, я спрашиваю мальчика:
– Ну как, прочел?
– Ага… Переживательно. Только по правде так не бывает. Их сразу застукают. А им еще потом ордена навесили.
– А у тебя за что орден?
– интересуюсь я.
– Это еще в партизанах.
– Ты и в партизанах был?
– словно услышав впервые, удивляюсь я.
– А почему же ушел?
– Блокировали нас в лесу, ну, и меня самолетом на Большую землю. В интернат. Только я оттуда скоро подорвал.
– Как подорвал?
– Сбежал. Тягостно там, прямо невтерпеж. Живешь - крупу переводишь. И знай зубри: рыбы - позвоночные животные… Или значение травоядных в жизни человека…
– Так это тоже нужно знать.
– Нужно. Только зачем мне это сейчас? К чему?.. Я почти месяц терпел. Вот лежу ночью и думаю: зачем я здесь? Для чего?..
– Интернат - это не то, - соглашаюсь я.
– Тебе другое нужно. Тебе бы вот в суворовское училище попасть - было бы здорово!
– Это тебя Холин научил?
– быстро спрашивает мальчик и смотрит на меня настороженно.
– При чем тут Холин? Я сам так думаю. Ты уже повоевал: и в партизанах, и в разведке. Человек ты заслуженный. Теперь тебе что нужно: отдыхать, учиться! Ты знаешь, из тебя какой офицер получится?!
– Это Холин тебя научил!
– говорит мальчик убежденно.
– Только зря!.. Офицером стать я еще успею. А пока война, отдыхать может тот, от кого пользы мало.
– Это верно, но ведь ты еще маленький!
– Маленький?.. А ты в лагере смерти был?
– вдруг спрашивает он; глаза его вспыхивают лютой, недетской ненавистью, крохотная верхняя губа подергивается.
– Что ты меня агитируешь, что?!
– выкрикивает он взволнованно.
– Ты… ты ничего не знаешь и не лезь!.. Напрасные хлопоты…
Несколько минут спустя приходит Холин. Сунув фанерный чемоданчик под нары, он опускается на табурет и курит жадно, глубоко затягиваясь.
– Все куришь, - недовольно замечает мальчик. Он любуется ножом, вытаскивает его из ножен, вкладывает снова и перевешивает с правого на левый бок.
– От курева легкие бывают зеленые.
– Зеленые?
– рассеянно улыбаясь, переспрашивает Холин.
– Ну и пусть зеленые. Кому это видно?
– А я не хочу, чтобы ты курил! У меня голова заболит.
– Ну ладно, я выйду.
Холин подымается, с улыбкой смотрит на мальчика; заметив раскрасневшееся лицо, подходит, прикладывает ладонь к его лбу и, в свою очередь, с недовольством говорит:
– Опять возился?.. Это никуда не годится! Ложись-ка отдыхай. Ложись, ложись!
Мальчик послушно укладывается на нарах. Холин, достав еще папиросу, прикуривает от своего же окурка и, набросив шинель, выходит из землянки. Когда он прикуривает, я замечаю, что руки у него чуть дрожат. У меня «нервишки тряпичные», но и он волнуется перед операцией. Я уловил в нем какую-то рассеянность или обеспокоенность; при всей своей наблюдательности он не заметил чернильного пятна на полу, да и выглядит как-то странно. А может, мне это только кажется.