Повести

–  Вы должны сейчас же доложить в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь здесь, - упрямо повторил он.

–  Я тебе ничего не должен, - сказал я раздраженно.
– И пока ты не объяснишь, кто ты и откуда, я ничего делать не буду. Заруби это себе на носу!.. Кто это пятьдесят первый?

Он молчал, сбычась, сосредоточенно.

–  Откуда ты?..
– с трудом сдерживаясь, спросил я.
– Говори же, если хочешь, чтобы я о тебе доложил!

После продолжительной паузы - напряженного раздумья - он выдавил сквозь зубы:

–  С того берега.

–  С того берега?

– Я не поверил.
– А как же попал сюда? Чем ты можешь доказать, что ты с того берега?

–  Я не буду доказывать. Я больше ничего не скажу. Вы не смеете меня допрашивать - вы будете отвечать! И по телефону ничего не говорите. О том, что я с того берега, знает только пятьдесят первый. Вы должны сейчас же сообщить ему: Бондарев у меня. И все! За мной приедут!
– убежденно выкрикнул он.

–  Может, ты все-таки объяснишь, кто ты такой, что*за тобой будут приезжать?

Он молчал.

Я некоторое время разглядывал его и размышлял. Его фамилия мне ровно ничего не говорила, но, быть может, в штабе армии о нем знали?
– за войну я привык ничему не удивляться.

Вид у него был жалкий, измученный, однако держался он независимо, говорил же со мной уверенно и даже властно: он не просил, а требовал. Угрюмый, не по-детски сосредоточенный и настороженный, он производил весьма странное впечатление; его утверждение, будто он с того берега, казалось мне явной ложью.

Понятно, я не собирался сообщать о нем непосредственно в штаб армии, но доложить в полк было моей обязанностью. Я подумал, что они заберут его к себе и сами уяснят, что к чему; а я еще сосну часика два и отправлюсь проверять охранение.

Я покрутил ручку телефона и, взяв трубку, вызвал штаб полка.

–  Третий слушает.
– Я услышал голос начальника штаба капитана Маслова.

–  Товарищ капитан, восьмой докладывает! У меня здесь Бондарев. Бон-да-рев! Он требует, чтобы о нем было доложено «Волге»…

–  Бондарев?..
– переспросил Маслов удивленно.
– Какой Бондарев? Майор из оперативного, поверяющий, что ли? Откуда он к тебе свалился?
– засыпал вопросами Маслов, как я почувствовал, обеспокоенный.

–  Да нет, какой там поверяющий! Я сам не знаю, кто он: он не говорит. Требует, чтобы я доложил в «Волгу» пятьдесят первому, что он находится у меня.

–  А кто это пятьдесят первый?

–  Я думал, вы знаете.

–  Мы не имеем позывных «Волги». Только дивизионные. А кто он по должности, Бондарев, в каком звании?

–  Звания у него нет, - невольно улыбаясь, сказал я.
– Это мальчик… понимаете, мальчик лет двенадцати…

–  Ты что, смеешься?.. Ты над кем развлекаешься?!
– заорал в трубку Маслов.
– Цирк устраивать?! Я тебе покажу мальчика! Я майору доложу! Ты что, выпил или делать тебе нечего? Я тебе…

–  Товарищ капитан!
– закричал я, ошарашенный таким оборотом дела.
– Товарищ капитан, честное слово, это мальчик! Я думал, вы о нем знаете…

–  Не знаю и знать не желаю!
– кричал Маслов запальчиво.
– И ты ко мне с пустяками не лезь! Я тебе не мальчишка! У меня от работы уши пухнут, а ты…

–  Так я думал…

–  А ты не думай!

–  Слушаюсь!.. Товарищ капитан, но что же с ним делать, с мальчишкой?

–  Что делать?.. А как он к тебе попал?

–  Задержан на берегу охранением.

–  А на берег как он попал?

–  Как я понял… - Я на мгновение замялся.
– Говорит, что с той стороны.

–  «Говорит», - передразнил Маслов.
– На ковре-самолете? Он тебе плетет, а ты и развесил уши. Приставь к нему часового!
– приказал он.
– И если не можешь сам разобраться, передай Зотову. Это их функции - пусть занимается…

–  Вы ему скажите: если он будет орать и не доложит сейчас же пятьдесят первому, - вдруг решительно и громко произнес мальчик, - он будет отвечать!..

Но Маслов уже положил трубку. И я бросил свою к аппарату, раздосадованный на мальчишку и еще больше на Маслова.

Дело в том, что я лишь временно исполнял обязанности командира батальона, и все знали, что я «временный». К тому же мне был всего двадцать один год, и, естественно, ко мне относились иначе, чем к другим комбатам. Если командир полка и его заместители старались ничем это не выказывать, то Маслов - кстати, самый молодой из моих полковых начальников - не скрывал, что считает меня мальчишкой, и обращался со мной соответственно, хотя я воевал с первых месяцев войны, имел ранения и награды.

Разговаривать таким тоном с командиром первого или третьего батальона Маслов, понятно, не осмелился бы. А со мной… Не выслушав и не разобравшись толком, раскричаться… Я был уверен, что Маслов не прав. Тем не менее мальчишке я сказал не без злорадства:

–  Ты просил, чтобы я доложил о тебе, - я доложил! Приказано посадить тебя в землянку, - приврал я, - и приставить охрану. Доволен?

–  Я сказал вам доложить в штаб армии пятьдесят первому, а вы куда звонили?

–  Ты «сказал»!.. Я не могу сам обращаться в штаб армии.

–  Давайте я позвоню.
– Мгновенно выпростав руку из-под ватника, он ухватил телефонную трубку.

–  Не смей!.. Кому ты будешь звонить? Кого ты знаешь в штабе армии?

Он помолчал, не выпуская, однако, трубку из руки, и вымолвил угрюмо:

–  Подполковника Грязнова.

Подполковник Грязное был начальником разведотдела армии; я знал его не только понаслышке, но и лично.

–  Откуда ты его знаешь?

Молчание.

–  Кого ты еще знаешь в штабе армии?

Опять молчание, быстрый взгляд исподлобья - и сквозь зубы:

–  Капитана Холина.

Холин - офицер разведывательного отдела штабарма - также был мне известен.

–  Откуда ты их знаешь?

–  Сейчас же сообщите Грязнову, что я здесь, - не ответив, потребовал мальчишка, - или я сам позвоню!

Отобрав у него трубку, я размышлял еще с полминуты, решившись, крутанул ручку, и меня снова соединили с Масловым.

–  Восьмой беспокоит. Товарищ капитан, прошу меня выслушать, - твердо заявил я, стараясь подавить волнение.
– Я опять по поводу Бондарева. Он знает подполковника Грязнова и капитана Холина.