Повитель

Веселов резко поднялся, но не успел сделать и шага, как Григорий Бородин подскочил к нему и закричал, обдавая лицо горячим дыханием:

— Потому и вступил… Напросился — так слушай… Что? Убери свои кулаки, не дрожи ими перед моей мордой… Спасибо, что пришел, — с глазу на глаз давно хотел тебе все это высказать… А я работаю не хуже других, вреда никакого колхозу не приношу, зерно, как Ванька Бутылкин, не ворую… И ничего не сделаешь ты со мной, хоть и председатель, из колхоза не выгонишь, коли сам не захочу уйти. Руки коротки. Черней работу не дашь. И… и оставь ты меня в покое, ради бога…

Он задыхался, зрачки маленьких глаз его расширились, правое веко подрагивало…

Вскоре съездил Григорий в районный центр. В Локти вернулся ночью. Анисья кинулась было собирать на стол, но Григорий крикнул ей в кухню:

— Лежи. Где молоко?

— Где ему быть? В погребе, на льду…

Григорий сходил в погреб. Потом Анисья слышала, как он долго возился с кем-то в комнате, гремел в буфете посудой.

Утром она увидела, что по комнате, тыкаясь мордой в ножки стола и стульев, бегает, переваливаясь на толстых кривых лапах, серый щенок. В углу стояла тарелка с остатками молока, крошками хлеба.

— Неужели за собачонкой в такую даль ездил? — спросила она.

— Ну да. Еле-еле нашел. Чистокровная овчарка, — с готовностью объяснил Григорий. И добавил: — Дерут, дьяволы, за слепых щенят по пятнадцать рублей. А за эту суку двадцатку отвалил.

— Да для чего она тебе?

В глазах Григория вдруг вспыхнули и потухли колючие искры:

— Чтобы нищих не пускала в дом.

Вскоре Григорий снес еще вполне прочную ограду вокруг дома и поставил глухой забор из сосновых досок. Под крыльцом сделал конуру, выстлал ее принесенным с болота мхом.

Кормить собаку жене Григорий не разрешал. Всегда сам носил еду и, пока щенок ел, сидел возле, поглаживая, что-то говорил…

Через полгода щенок, когда Анисья проходила мимо, скалил острые желтоватые зубы, угрожающе рычал…

2

Там, где построил дом Григорий Бородин, отлогий берег озера усыпан крупным, искрящимся на солнце песком. Это любимое место игр локтинских ребятишек.

Чаще всего здесь можно было видеть вихрастого Петьку Бородина и маленькую голубоглазую Поленьку Веселову. Загорелые, они с утра до вечера возились в песке, строили пирамиды и целые города. Вечерами, когда крепко настоянный на хвое воздух делался прохладным, а от берегов речушки сильно тянуло запахом мяты, над Локтями гудели комары. Они целыми тучами появлялись и разгоняли ребят по домам, едва солнце бесшумно тонуло в лесной чащобе.

— Там, в лесу, темно и сыро — самое место для комаров. Там они и живут, — пояснил однажды Петька. Несколько минут подумал и добавил: — А солнышко спустилось туда (Петька махнул рукой) и выгнало их своим жаром.

Петька порылся немного в не успевшем остынуть еще после июльского зноя песке, поднял на Поленьку темноватые глаза, обиженно скривил розовые губы:

— Ты что, не веришь? Солнышко-то — оно горячее-прегорячее…

— Я верю, — убеждающе проговорила Поленька, заглядывая ему в лицо.

— А днем солнышко обратно загоняет их в темноту, — начал было Петька, но закончить не успел. Подошел отец и больно стегнул его по спине тонким прутиком.

— Марш домой, шпингалет! — сердито проговорил Григорий Бородин. — Ну-ка, ну-ка, посмей у меня заплакать! Вот прут…

Петька дернул губами, вытер рукавом нос, но слезы сдержал.

— Чего дерешься? — спросил он только, скосив глаза на дрожащий в отцовской руке прут. В голосе его звучала обида и удивление.

— Иди, иди, дома разъясню ремнем, — пообещал отец.

— Не кричи… Приду сам, если захочу, — упрямо заявил Петька.

Григорий шевельнул губами и удивленно поднял лохматые брови:

— Ах ты, стервец!..

Прут свистнул на этот раз коротко и пронзительно, и на голые ноги Петьки будто кто плеснул горячую струйку воды. Но и на этот раз Петька не заплакал. Вместо него заревела Поленька, а он посмотрел на красную полоску на ногах, потом стряхнул с рубахи песок, повернулся и пошел домой впереди отца. Поленька в слезах глядела им вслед.

На другой день она напрасно ждала Петьку. Через неделю встретила его за выгоном, хотела спросить, почему он не приходит играть. Но Петька сам подошел к ней и сказал, опустив стриженую голову:

— Мне отец не велит к тебе ходить.

— Почему? — в голубых глазах девочки было крайнее удивление.

— Не знаю, — тихо отозвался Петька. — Он сильно ругался.

— И ремнем… бил?

— Говорит, еще будешь водиться с ней — отдеру…

— Я сама… я сама к тебе приду завтра, ладно? — проговорила она, уверенная, что в этом случае никакой вины Петьки перед отцом не будет.

— Не надо, — еле слышно отказался Петька. — Я сам приду к тебе… когда-нибудь. Я что? Я не боюсь ремня…

Петька действительно приходил к ней несколько раз. Но долго не задерживался. Дружба их постепенно ослабевала.

Как-то Григорий Бородин снова застал их на песке, тут же надавал Петьке подзатыльников и пригрозил Поленьке. Что сделал отец с ним дома, Поленька не знала. Только Петьку не видела больше до следующей весны.

А весна была холодная, дождливая. В начале мая выпал снег. В этот же день он и растаял, зато почти до самого июня дули сильные ветры, гоня по озеру огромные, в белых лохмотьях волны.

Наконец проглянуло солнце, высушило песок. Но лишь в середине июня пришло в Локти настоящее летнее тепло.

Дети опять встретились на берегу. Только Петька часто поглядывал в сторону своего дома и наконец проговорил виновато:

— Мне домой надо. А то придет он скоро…

Поленька знала, о ком говорит Петька, и молчала.

3

В это солнечное тихое утро Андрей Веселов, как обычно, появился в конторе, где уже толпились колхозники, собираясь на прополку посевов. Отправив людей на работу, Андрей пошел на конюшню, попросил конюха Авдея Калугина, того самого, которого выпороли когда-то колчаковцы, запрягать коня.

— Далече? — строго спросил старый Авдей. Будь то председатель колхоза или кто другой, Авдей должен был знать, куда поедут на его лошади (всех колхозных коней он считал своими), долго ли проездят.

— Надо глянуть, подошли ли травы на лугах.

Авдей стал запрягать рослого, гладкого жеребца, в сотый, в тысячный раз наказывая, чтоб не гнал без надобности председатель коня, чтоб обязательно накормил его на лугу да привез бы оттуда свежей травки на ночь.

— Вот я литовочку приторочу тебе к ходку. Слышь-ка? Легонькая, как вода. Вчера сам отбил ее.