Повитель
Шрифт:
Ему в ответ дружно закричали с мест:
— Правильно ставит вопрос Марья!
— Уже сейчас видно…
— Поворачивай собрание на отчеты-выборы…
Дед Демьян застучал костылем об пол.
— Ты нагрел место-то, знаем… Вот и виляешь хвостом…
— Пуще места руки нагрел! — крикнула Марья Безрукова.
Тушков растерянно посмотрел в угол, где сидели Иван Бутылкин и Муса Амонжолов. Заискивающе улыбнулся растревоженному собранию и проговорил:
— Воля ваша, товарищи колхозники… Я, вы знаете, шофер, завсегда проживу. А насчет виляния и этого… фигурально выражаясь, нагретия места — это вы зря.
— Знаем… ты скажи лучше, сколь штанов протер, сиднем сидя в конторе… — опять вскочила с места Марья Безрукова.
Старик Разинкин, выставив вперед острую бороденку, крикнул тонким фальцетом:
— Он экономный — штаны кожей обшил.
— Колхозной, — вставил Демьян Сухов.
— Да что толковать. Нового председателя надо… — неслось со всех сторон.
Тушков зачем-то перекладывал на столе с места на место обгрызенный карандашик и повторял беспрестанно:
— Воля ваша… воля ваша… А только собрание-то не отчетно-выборное… Опять же с районными властями не согласовано… Представителя нет.
— Согласуем задним числом. Не волнуйся насчет этого.
— Тише! Прошу слова!.. — это крикнул поднявшийся внезапно Бутылкин.
Раздались возгласы:
— Проверьте там, передние, — не пьяный он?
— Нет вроде… Ключи от кладовой не у него ведь…
— Ну, пусть тогда скажет…
Бутылкин пошарил глазами по залу, зло оглядел Марью Безрукову: тянули, мол, за язык тебя! — отыскал недавно приехавшего из госпиталя Григория Бородина, мрачно сидевшего у самого выхода, несколько секунд смотрел на него. Потом заговорил:
— Перво-наперво насчет кладовой, товарищи женщины… Был такой прискорбный факт. Чистосердечно и со всей колхозной искренностью сознаюсь… Пережил свой стыд, внес растрату наличными и уяснил окончательно… А насчет выпивки, — так ведь на свои кровные если, это уж соответственно полному праву, потому как с точки…
— Ты кончай свою предисловию, давай про суть, если есть она у тебя. Нечего время тянуть… — перебил его, стуча костылем, Демьян Сухов.
— Суть имеется. Колхоз мне тоже дорог, как вам всем, здесь сидящим… Егор Иваныч в самом деле не того… Трудно ему, не по плечу должность. Правильно, нового председателя надо, то есть лучшего. А кого? Одни бабы в колхозе.
— Так что с того, что бабы?! — метнулась посредине зала Марья Безрукова. — Так ведь я и говорю…
— Ты сидела бы лучше, бабка, — осадил ее Тушков, а Муса Амонжолов зашевелил широченными плечами, схватил ее за руку и потянул на место.
— Бабы, когда молчат, умнее, хе-хе, кажутся, — снова начал было Бутылкин, но Марья закричала, будто ее резали:
— Да отпусти ты, дьявол косоглазый, — и вырвалась из рук Амонжолова. Тот буркнул себе под нос:
— Не старуха — прямо черт…
— Бабы, говоришь, одни в колхозе. По многим деревням, слышно, баб командовать колхозами поставили. И ничего… не в пример нам живут…
Иван Бутылкин дважды воскликнул:
— Ты кого имеешь? Кого имеешь? Евдокию Веселову, что ли? Навроде, значит, царицы, что после мужа трон займет и корону наденет… — И добавил насмешливо: — Давайте, кому желательно. Командовать она любительница…
Евдокия Веселова, вскочив, в первое мгновение ничего не смогла сказать.
— Я… Ты… говори, да не заговаривайся! — возмущенно крикнула наконец Евдокия. — Эта корона не
на голове у меня, а на плечах, в виде коромысла. Тяжело, а ношу ее, потому что надо…— Шуточки Бутылкина полностью дурацкие и не к месту, — поддержал Веселову Демьян Сухов.
— Тут все собрание не к месту. Для ради чего, спрашивается, Тушкова менять?
— Да ведь нельзя нам больше с таким председателем!
Евдокия Веселова, оскорбленная и возмущенная выходкой Бутылкина, не успела еще сесть на место, как бывший кладовщик, не давая ей опомниться, боясь упустить время, закричал:
— А я что говорю — можно? Нельзя, конечно. Но Веселова отказалась сейчас… ввиду неподходящности. Она правильно сказала, по-честному: с коромыслом справляется, а с колхозом — где ж… А что же нам делать, что делать? — Бутылкин на какую-то секунду умолк, будто задумался, но тут же звонко хлопнул себя ладонью по лбу: — Ха, спрашиваю, что делать! Да вот же он, Бородин-то! Давайте Бородина изберем! Григория Петровича, значит.
— Правильно! — крикнул со своего места Амонжолов.
Колхозницы молчали, будто всех сразу охватило недоумение. И в тишине еще раз раздался неторопливый голос Амонжолова:
— Правильно, голова у Ваньки работает. Прямо черт!
— А чем не председатель? — закричал Бутылкин. — Фронтовик, знаем с детства…
— В том-то и суть, что знаем…
— А может, и в самом деле, а, женщины?
— На безрыбье и рак рыба. А на безлюдье, выходит, и Фома — дворянин.
Бутылкин волчком крутился перед колхозниками, сорвал с головы фуражку, прижал ее к груди и подвел итог:
— Так ведь что делать-то?.. Евдокия Спиридоновна отказалась, сами слышали. Тушкова — нельзя. А кроме Тушкова и Бородина — кто? А Бородин… Зачем старое вспоминать? Он войну прошел все таки. Война — шутка ли! Она закалку дает…
Колхозники замолчали, подумали. Потом вздохнул кто-то:
— Сменяем свата на Ипата…
— Ну глядите, бабы… — тихо заметила Марья Безрукова, убедившись, что Бутылкина и его друзей не перекричать, — как бы не пожалели потом…
— Хуже уж все равно не будет. Ведь все же фронтовик…
— Давайте голосовать.
Так Григорий Бородин, совершенно неожиданно для самого себя, стал председателем колхоза.
2
Когда известие о событии в Локтях дошло до района, оттуда приехал представитель. Разобравшись, в чем дело, он увез Григория Бородина в райисполком. Там покрутили, повертели — и вынуждены были утвердить решение общего колхозного собрания, тем более что Егор Тушков был как председатель не на хорошем счету.
— Что же, работайте, раз доверили колхозники, — сказали Бородину в райисполкоме. — Хозяйство трудное, тяжело вам будет…
— Постараемся, — сухо ответил Григорий, подумал, что бы еще сказать более серьезное, значительное, и добавил: — Опыта председательского нет у меня, вот что…
— С опытом руководства никто не рождается, Бородин, его приобретают в процессе работы.
Григорий хотел усмехнуться, но не посмел. Только выйдя на улицу, скривил губы.
За годы войны обветшали избы колхозников, прохудились телятники и коровники: соломенные крыши пошли на корм скоту, а покрыть заново после зимы еще не успели — не хватало рабочей силы.