Повод для знакомства

Во время этого претендующего на остроумие диалога медсестры потихоньку покидали кабинет, остались только Вера, Светка и та несчастная, которую Ян достригал.

Боевые подруги бросали ему вопросительные взгляды и корчили рожи, сигнализируя, что покинут помещение по первому его знаку, но Ян такого знака не подавал. Это было малодушно, следовало вывести подчиненных из-под огня, но Колдунову крайне не хотелось оставаться с Алевтиной тет-а-тет. Наконец стрижка была закончена, медсестра схватила фен и вылетела из кабинета, как пробка из шампанского.

– Слушаю вас, – сказал Ян, снимая фартук.

– Щадя ваше самолюбие, я предложила бы вам просить ваших сотрудниц покинуть помещение. Я не могу распекать своего подчиненного в присутствии его подчиненных, это противоречит принципам деонтологии.

– Интересно, как я могу просить Веру Ивановну покинуть ее собственный кабинет? Может быть, лучше пойдем ко мне?

– Что? – переспросила Алевтина подозрительно любезным голосом. – Как хотите, я могу говорить и при этих… дамах. – Пауза перед словом «дамах» была очень короткой, но она, без сомнения, была. – Вы, Ян Александрович, просто хулиган от хирургии. Мало того что устраиваете в отделении то цирюльню, то кабак, то бордель, вы еще пускаетесь в ничем не оправданные авантюры. Эта история со спасением ноги просто чудовищна. Вы же не себя подставляете, вы честь больницы мараете!

– А мне казалось, что хирург, делающий такие сложные операции, только добавляет почета стационару, – невинно произнесла Светка. – Нога-то прижилась, так что победителей не судят.

– Не говори, деточка, того, чего не знаешь. В этот раз все обошлось, а в другой? Кстати, все закончилось благополучно не только и не столько благодаря хирургическому искусству Яна Александровича, а главным образом потому, что пациент получил нормальную, адекватную терапию. Вы согласны со мной, товарищ Колдунов?

– Безусловно.

– Хорошо, тогда рассуждаем дальше. Может быть, вы, сладко подремывая у меня на совещаниях, все же хоть краем уха слышали, что мы не можем себе позволить покупать дорогостоящие препараты? А список предоставляемых нам лекарств так мал, что хватит пальцев одной руки, чтобы их перечесть? Или это обстоятельство ускользнуло от вашего внимания?

– Не ускользнуло.

– Прекрасно! Тогда, скажите на милость, откуда возьмутся препараты, необходимые для эффективности ваших операций? Я что, должна покупать их из средств, выделенных на другие нужды? Мы должны остаться без отопления, или мне закрыть кухню ради того, чтобы вы могли баловаться своими сосудистыми операциями?

– Зачем? Родственники же покупают!

– Покупают. Выкидывают несколько тысяч, а потом все кончается в лучшем случае ампутацией, а в худшем сами знаете чем. Одни поймут, что вы хотели поймать эфемерный шанс, а другие на вас напишут жалобу, что вы с них деньги тянули неизвестно зачем. Поверьте, Ян Александрович, и вы, девушка, эти жалобы бывают очень неприятными. Я же не со зла говорю, вы просто не видели, какая пачка жалоб у меня уже скопилась. А то еще ветераны всякие находятся, пишут в свои организации, я оттуда знаете как больно по голове получаю! Дед напишет депутату, что ему на лечение требуется, допустим, десять тысяч, а депутат, вместо того чтобы честно сказать: «Дед! Ты не получишь от государства ни копейки, потому что все деньги мы благополучно сперли», – пишет на мое имя гневное письмо, в котором выражает недоумение, почему это я не могу обеспечить деду лечение. Хотя в принципе он должен лучше меня знать, почему я не могу этого сделать. И он дает мне указание вылечить деда бесплатно. А на какие шиши?

– Алевтина Васильевна, дорогая, мы понимаем, как вам тяжело, но что же делать? – душевно произнес Ян.

– Да не сходить с ума, а спокойно работать. У нас тут не республиканский центр, а рядовая городская больница, так что никто не ждет от вас героических и уникальных операций. Делайте себе спокойно обычный объем по экстренной помощи и лечите тем, что в больнице есть. И больных своими знаниями не напрягайте.

– Ничего себе! Это что, я буду знать, что больному поможет такой-то препарат, но не скажу ему об этом из страха, что он на меня пожалуется?

– Примерно так.

– Ну это уже заговор молчания получается, – засмеялась Светка. – Больной ведь и на это может жалобу накатать. Что его плохо лечили.

– Так ведь, Светик, никто не докажет, что ты знала о существовании эффективного, но дорогого лекарства. Спишут на твою некомпетентность, вот и все, – сказал Колдунов.

Алевтина Васильевна ухмыльнулась.

– Надеюсь, Ян Александрович, вы меня поняли, – вполне мирно сказала она, – и ваше, с позволения сказать, молодое дарование тоже пусть спрячет свой юношеский максимализм подальше. Светлана Эдуардовна в принципе компетентный врач, и мне нравится, как она работает, – неожиданно теплым тоном продолжала главврач. – Что греха таить, я ведь специально перевела ее к вам под крылышко, товарищ Колдунов, чтобы вы научили ее всему, что знаете сами. Конечно, Света много потеряла от этой рокировки в финансовом отношении, но ничего в жизни нет ценнее опыта и знаний. Потом это окупится, девочка, поверь мне.

Светка, Ян и Вера переглянулись. Кажется, у всех были одинаково круглые глаза.

«Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», – некстати вспомнилось Колдунову.

– Все-таки я сделаю чай, – бодро произнесла Вера, когда пауза затянулась. – Алевтина Васильевна, я сейчас все уберу, и через три минуты чай будет готов.

– Да, – вскочила Светка и схватила швабру. – Плюшки – это песня! А вы что сидите, Ян Саныч? Несите, что там у вас есть.

Вера захлопотала, достала скатерть, использующуюся только в самых торжественных случаях, вроде приезда городских комиссий, и две фарфоровые чашки, из которых, на памяти Яна, ни разу еще не пили.

– Сейчас все накроем, – суетилась Вера, – угостим на славу.

Алевтина Васильевна засмеялась:

– Да уж, знаю я ваше угощение. Кто мне проверяющего из комитета до полусмерти напоил?

Ян Александрович невольно ухмыльнулся. Дядечка из комитета был стареньким отставником, принадлежавшим к поколению учителей Колдунова. Нужно же было вспомнить и профессора Смирнова, и профессора Лыткина, и многих других! А для освежения памяти пришлось воспользоваться стимуляторами.

– Нет, все было отлично. Только благодаря проявленной вами, Ян Александрович, смекалке мы удостоились самых лестных отзывов в комитете. А лично от вас этот мухомор был просто в восторге и несколько раз упоминал о ваших достоинствах на коллегии главных врачей. Но пожалуй, не стоило все-таки стоять в дверях кабинета и, глядя, как несчастный дед выписывает вензеля по коридору, ржать на всю больницу и кричать: «Хорошо пошел!»

– Да ладно, – пробормотал Ян, с ненавистью наблюдая, как Вера сервирует чай на двоих. Почему ему так больно оттого, что Вера готова оставить его наедине с Алевтиной? Сейчас она все приготовит, оставит ему ключи от кабинета и отвалит в лоно семьи, даже не думая о том, чем они тут занимаются! Наверное, она будет только рада, если Колдунов снова станет Алевтининым любовником… Яну захотелось оказаться где угодно, только подальше от всех этих баб.

Будто услышав его мольбы, зазвонил телефон. Вера взяла трубку, послушала.

– Это вас, из операционной, – сказала, протягивая Колдунову трубку, – Эрнст Михайлович.

– Ян Александрович, вам нужно подойти и оценить ситуацию, – сказал Цырлин глумливым тоном, – сделать, конечно, ничего уже нельзя, но нужно ваше присутствие для протокола.

В другое время Колдунов послал бы своего эрудированного подчиненного куда подальше, но сейчас он воспринял призыв Цырлина как избавление.

– Меня вызывают, – радостно сказал он и в доказательство своих слов помахал перед носом Алевтины телефонной трубкой, – в операционную. Очень сложный случай, так что не знаю, когда освобожусь. Вы тут, дамы, пейте чай, коньяк, ни в чем себе не отказывайте.