Поворот не туда

— Давай! — восклицаю я, восторженно хлопая от радости, пробовать новое — всегда интересно. — Только я не умею его делать.

— Ничего страшного, — убеждает Гилберт, проходя по скрипящему полу на кухню и без труда дотягиваясь до верхних полок с банками. — зато я умею.

Я следил за каждым движением его рук, наблюдая, как брат, делая кофе, добавляет в конце сливки и кладёт аккуратно листочек мяты сверху. Повеяло чем-то невероятно приятным, окутывающим, горячим и слегка серьёзным. Подхожу ближе, вдыхаю с закрытыми глазами и…

***

Аромат сливочного кофе с лёгким веянием мяты врезается в нос и ударяет в мозг. Верчу головой в поисках источника и, найдя его, понимаю, что утыкаюсь носом в шею похитителя. Нет, не может быть! Любимый запах не может быть привязан к тому, кто собирается убить тебя… Эти ощущения никогда не забудутся: только слегка вдохнув, уже успеваешь побывать во всех местах мира; и каждый вдох, насыщенный этим ароматом, мог заставить тебя чувствовать, будто вкалываешь в кожу шприц, по которому разливается эта нега из тепла, сливочности и лёгкого холодка в конце, оставляющего послевкусие свободы.

Отстраняюсь немного дальше, но втайне продолжаю с наслаждением вдыхать. Похититель усмехается, а горячие капли перестают литься на тело. Наступила мрачная тишина, окрашенная неприятными усмешками. Становилось прохладнее, как в осеннем лесу вечерами.

Тишина сейчас пугала. Она внушала какое-то недоверие, избыток холода и прыткие сомнения.

Надо мной вновь его горячее дыхание, аромат уже давно в голове, заставляет закатывать глаза от удовольствия и совершенно не надоедая. Чувствую что-то мягкое и тёплое на своих губах, медленно начинающее двигаться. Две руки огладили рёбра и прошлись по каждой косточке. Отстраняю голову от омерзения: он ведь целует меня!

Но тут же получаю громкий и скользкий удар по щеке, место удара не заставляет ждать и мигом начинает гореть огнём, потрескивая.

И вновь чужие губы, трущиеся об мои. Не двигаю ими, но в силу страха быть наказанным, не отстраняюсь. Неприятно. Эти губы, — такие гладкие и требовательные, мягко просили пустить их внутрь. Горячий язык впивался внутрь, а ладонь поднялась выше и сжала мою руку. Эти губы, — такие непослушные и трепетные, стали внушать доверие.

Первое движение… Чувствую ртом его улыбку, крышу немного сносит от этих ощущений, усиленных в пятьдесят раз из-за повязки и абсолютной темноты: впиваюсь с более настойчивым поцелуем. Просто, не думая и не анализируя, беру и целую. От поцелуя затерялось где-то в листьях, уносимых ветром, всё: тиканье метронома, шуршание постельного белья, скрежет когтей где-то в других комнатах, даже громкие мысли в голове отошли на второй план. Эти ритмичные и уже быстрые движения были совершенно безумны, как и мой поступок.

Во рту стал ощущаться вкус крови: похититель кусал мои губы до крови, но даже это не послужило причиной, чтобы остановить бурность эмоций. Я слегка вздрагивал от хаотичных движений его рук и представлял себе картину его губ, украшенных моей кровью, стекающей по подбородку… Языки, сплетались, жара стояла невыносимая, а шёпот, пусть и неразборчивый, вносил свою лепту и оглушал. Ладони, касающиеся едва, казалось, ломали рёбра пополам, прокалывали лёгкие и лишали возможности дышать.

Не знаю, сколько прошло времени, но уверен, что больше вечности. На эти секунды, минуты, часы, я доверился ему чуть больше, чем полностью. Доверился убийце, сумасшедшему человеку с пошатнувшейся психикой. Когда он отстранился, внутри стало как-то пусто. Будто его губы, наверняка, алые, были дополнением моего тела, неотъемлемой частью, растворяющейся в нас двоих.

Я будто разделился на два равных куска, кричащих друг другу совершенно разные вещи. И куда деваться, к кому прильнуть, я совершенно не знал.

Я твердил себе, что он маньяк, лишь играющий и управляющий своей жертвой на потеху самолюбию и больным увлечениям. Эта часть, абсолютно светлая и не раненая, была уверена в своей правоте. Тонкая рука, ложащаяся на плечо и доверчиво призывающая очнуться, одуматься, бежать куда глаза глядят, кричать о помощи, вопить от страха, режа криками и возгласами собственную глотку и, в конце концов, потерять возможность говорить, но не сдаваться ни за что!

А другая же твердила обратное. Заставляла поверить в то, что он не нарочно, а лишь потому, что ему так нравится, поступает таким образом. От самой макушки можно было заметить на её теле язвы, постепенно возрастающие, кипящие и ядовитые. Разум был затуманен, постепенно скашивался в неверную сторону, но твердил яро, что прав. Лезвия, приближающиеся быстро и стремительно, заставляли думать быстрее.

И я шагнул, закрыв глаза, протянул руку. Но не мог понять, кому.

Глава 4

А вокруг так холодно и зябко… Вместо обычной земли кругом чёрная слякоть, смешавшаяся с пылью, грязью и глиной. Я утопаю в этой слякоти, кричу громко о помощи, но безуспешно. Вокруг никого. И я понимаю, что должен выбраться из этого болота сам. Карабкаюсь за что-то, пытаюсь плыть, но лишь больше погружаюсь и стремлюсь к самому дну, к собственной смерти. Начинает лить дождь, но не такой, каким мы привыкли его видеть. Этот словно жирное масло, капает огромными каплями на лицо, мешает глазам открыться, заливается в рот и перекрывает дыхание. По телу бегают мурашки. Вверх-вниз, вверх-вниз… Что-то пытается забраться в ухо. И я понимаю, что это вовсе не мурашки и, открыв глаза, вижу, что по мне ползают жуки и червяки, норовят забраться в уши, нос, рот, лазают под одеждой, оставляя неприятную жгучую слизь за собой, которая вскоре начинает медленно разъедать кожу с шипением. Кричу от боли, задыхаюсь в маслянистых каплях и погружаюсь всё глубже… На помощь никто не пришёл.

В уши врезается чей-то оглушительный и пронзительный крик, переходящий вскоре на хрип. Во тьме почти ничего не видно, всё расплывается, и лишь потом, немного очнувшись, понимаю, что проснулся от собственного крика. Знакомый стол возле стены, холодный металлический пол, лампа на потолке, покачивающаяся из стороны в сторону, но не горящая… Подвал. Только теперь что-то не так, стало немного легче и свободнее. Потягиваюсь, вытянув руки, всё тело ломит, где-то хрустит. Ощущаю себя стариком, очнувшимся после двадцати лет комы. Тру левой рукой «браслет» от наручников; вокруг запястья засохшая кровь. «Так, стоп. — понимаю я, — наручников ведь нет». Поднимаюсь на ноги и начинаю подгибать колени, чтобы размяться. Глаза всё ещё не привыкли к такой тьме и мраку, поэтому вглядываться в обстановку не особо удаётся. На цыпочках начинаю обходить подвал, трогая руками стены и натыкаясь на облупившуюся краску. Дохожу до стола, где были инструменты, но на нём ничего не осталось. Пустая комната… Иду обратно к батарее, но спотыкаюсь обо что-то мягкое, взвывшее в ту же секунду. Испуганно оглядываюсь, отползаю назад от страха, глотаю ком в горле и тру глаза. Что-то начинает жалобно хрипеть и мычать, тереться об пол. Набираюсь сил и подползаю ближе. Трогаю рукой это нечто, понимаю, что вожу рукой по нежной коже, а затем длинным волосам. Это человек… Сзади подступает тихий ужас, вытаращиваю глаза и толкаю в плечо, как мне показалось, девушку. Она вновь мычит и дёргается, начинаю трогать её снова и ощущаю пальцами верёвки, которыми натуго перетянуто её тело, а рот заклеен скотчем. Быстро встаю, обхожу комнату, тщательно и скрупулёзно трогая стены в поисках включателя. Пусто… Подхожу вновь к девушке, опустившись на колени, дотрагиваюсь рукой до уголочка скотча и тихо шепчу:

— Только не кричи, я не маньяк. Меня тоже похитили. — надеюсь, что она поверила. Очень медленно сдёргиваю скотч и спокойно выдыхаю, не услышав и звука. — Тебя похитил мужчина?

— Да… — тихо шепчет она. — Я не хочу умирать! Вытащи меня отсюда, я не знаю, что мне делать! — затыкаю её рот рукой и прошу быть тише, ведь в любой момент может вернуться он. — Давно ты здесь? — всхлипывает она, почти плача.

— Несколько дней… Как ты тут оказалась?

— Я.… была на одной вечеринке с подругами… Мы немного выпили, и я захотела уехать домой. Вызвала такси, села, а потом увидела, что водитель в маске! Но я ничего не соображала, а когда поняла, что тут что-то неладное, начала открывать двери, но они оказались заперты! Он рванул на огромной скорости куда-то, а потом… Потом я ничего не помню… Помню только, что он доставал биту… У меня всё тело болит! Помоги мне, развяжи верёвки! П-пожалуйста… — жалобно скулит она.

Вздыхаю, присаживаюсь удобнее и наощупь пытаюсь развязать верёвки. Сначала найти узел не удаётся, но затем я хватаю рукой уплотнение верёвки у девушки за спиной, пытаюсь развязать, что в темноте получается очень плохо. Нервно дёргаю рукой, кусаю губу и принимаюсь злобно распутывать верёвку за верёвкой, откидывая их в сторону.

— Спасибо… — шепчет она, вытирая рот и усаживаясь в углу, прижавшись к коленям. Поправляет прядь волос, заправляя её за ухо. — Как тебя зовут? Меня Лиса.

— Адам. — устало усаживаюсь рядом, прикрыв глаза. От беспокойных снов поспать почти не удалось, всё смутно всплывает в голове какими-то грубыми обрывками. Слышу скрежет когтей сверху. Сглатываю. Медленно поднимаю голову вверх, но вижу лишь тёмный потолок. Тишина. И лишь тихое дыхание Лисы мешает идиллии. Та начинает всхлипывать и плакать, шепча что-то себе под нос. — Не плачь. Это ничему не поможет.

— Я не хочу умирать! — она бросается ко мне и кладёт голову на моё голое плечо. Становится интересно, в чём я, поэтому гляжу вниз и вижу на себе какие-то широкие шорты выше колен. В подвале холодно. Чувствую, как Лиса жмётся ко мне и обнимает руку, хныча.

— Успокойся, Лиса. Своим плачем ты тут не поможешь, ясно? — она кивает и затихает. В комнате внезапно вспыхивает свет, приходится от такой яркости зажмурить глаза.

Оглядываюсь, но никого не вижу кроме рыжеволосой девушки на своём плече, одетой в какое-то короткое пышное чёрное платье. Лиса поднимает голову и вопросительно смотрит на меня, но я лишь пожимаю плечами и поднимаюсь с пола.