Поворот не туда
Шрифт:
Просыпаюсь и чувствую, как по щекам текут холодные слёзы, — такие же, как первые осенние дожди. После тёплых летних этот резкий переход ощущается особо остро.
Вокруг незнакомая комната, но знакомая постель: мягкая, просторная. Рядом матрас немного продавлен, простынь мятая. Приподнимаюсь, оглядываясь. На полке из красного дерева стоит метроном. Невольно улыбаюсь, но тут же опускаю уголки губ, вставая с постели. На рёбрах и животе начинают вдруг гореть небольшие участки, как только я вспоминаю это тиканье, этот жар свечи и горячий воск. Его тихий шёпот вкрадывается без разрешения, а эти пальцы ходят по моим губам, заставляя их уголки подниматься. В комнате до страшного темно, а главное — тьма стоит неприятная, будто на улице ночь. Хотя, возможно, так оно
Кроме полок из красного дерева, на которых изредка лежат предметы вроде скотча и аккуратно сложенных тряпок, ничего, в общем-то, и нет. Возле кровати стоял полупустой стакан воды. Я подошёл к нему и взял в руки. В голове проскользнула мысль, что вода может быть отравлена. Но стал бы он это делать? Отравил бы меня? Может быть, это его план. Втереться в доверие и… Втереться в доверие? Я не доверяю ему. Мотаю головой, подтверждая, что действительно, — мои мысли всего лишь ошибка. Невозможно доверять такому человеку. Невозможно доверять этим губам, скользящим по телу, невозможно доверять этому бархатному голосу, щекочущему слух. Невозможно…
«Маньяки никогда не убивают рядом со своим местом жительства». Интересно, а его ли это дом? Может, мы находимся сейчас вовсе не в его доме, а в каком-нибудь его специальном месте… для убийств. Закрываю глаза и делаю глоток. Вода холодная, зубы сводит — кривлюсь. Горло немного болит, пытаюсь произнести слова, но вместо этого лишь издаю непонятный хрип, будто проснувшийся только что пропойца. Ставлю стакан обратно и трогаю пальцами шею, — больно. Вспоминаю Лису и всё, что произошло… вчера? Сегодня? Сколько я тут нахожусь? Начинает пошатывать.
Натыкаюсь взглядом на дверь, подхожу к ней и держусь за деревянную ручку. Тело будто парализовало, не могу и двинуться. Окутывает страх того, что я увижу за этой дверью. Но делать мне ничего и не приходится: дверь отворяется сама.
Сливочный кофе, мята, мокрая ткань… Закрываю глаза, глубоко вдыхаю этот запах и, одумавшись, поднимаю голову и смотрю на тело, уткнувшееся в меня. Глаза. Эти голубые, — как чистое небо — глаза. Они смотрят на меня пронзительно, внимательно, чутко, куда-то глубже моего тела. Я впервые вижу его глаза. Теперь маска скрывает не верх лица, а низ. Это прежняя маска, но она была наспех обрезана.
Я тяну руку к его, кажется, мягчайшим волосам белого цвета. Интересно, он родился с такими цветом? Или осветление? Мою руку останавливают. И я вдруг чувствую и вижу, как его взгляд меняется на недовольный, злой, ужасающий. Отхожу назад в страхе, но вслед за мной тут же идут и быстро закрывают с хлопком дверь.
— Проснулся. — строго говорит он. Прохожусь взглядом по его телу, смотрю на белую футболку, орошённую чем-то красным, на чёрную кофту с длинными рукавами, на узкие чёрные штаны — опять же испачканные, на тёмные берцы. На его руках перчатки, знакомые бархатные перчатки, правой рукой он сжимает окровавленный нож. И как только я вижу его и вытыращиваю глаза, он вдруг кидает его в сторону и улыбается, глядя на меня. — Боишься? — он подходит ближе. Боюсь. Но молчу, лишь продолжая без устали глядеть в эти ярко-голубые глаза, подобные двум чистейшим озёрам. Но я знал, что в этих озёрах утонуло много людей.
Громкий шлепок и звон в ушах. Щека горит, а я нахожусь на полу от столь сильного удара. Тру ладонью щёку, уставившись в пол.
— Ты забыл, что должен отвечать на мои вопросы?! Что ты пялишься на меня? — он подходит к ножу и берёт его в руки, а затем набрасывается на меня и начинает бить ногами по рёбрам. Я зажмуриваю глаза, отползаю, кашляю и пытаюсь вскрикнуть, но выходит лишь звук, походящий на тот, что издают не смазанные маслом колёса. И тут я слышу за спиной стук металла об пол. Молчание. Он бросается ко мне, подбирает на руки, но я толкаю его, а по щекам текут слёзы обиды. — Пташка… — он трогает моё горло, я закрываю глаза. Сейчас ведь всё закончится? — Я забыл, что ты не можешь говорить… —
Он приближается к моей шее, покрывает её поцелуями своих горячих губ, стянув маску, и ставит на пол, перед этим натянув повязку обратно, чтобы я не смог полностью увидеть его лицо.И внезапно за дверью кто-то начинает истошно кричать.
— Помогите! Меня здесь держат! Прошу вас, спасите!!! — крик явно женский. Похититель медленно поворачивает голову в сторону двери, а затем на меня.
Меня быстро хватают на руки и несут куда-то в другую сторону, открывают дверь того же цвета, что и стена, кидают в очень тёмное помещение, я сразу чувствую лицом холодную бетонную стену и собственную кровь под носом. Дверь захлопывается. Два поворота ключа. Быстрые шаги, скрип, крик, а затем… А затем молчание.
Поднимаюсь на ноги, ощупываю стены, которые расположены близко друг к другу. Наверняка это какая-то кладовка. Рядом стоит высокий пустой стеллаж. Трогаю руками полки, пытаясь найти хоть что-то. И, выдохнув облегчённо, беру в руки что-то продолговатое. На ощупь предмет сделан из железа, расширяется постепенно. Чувствую пальцем небольшую выпуклость, на которую можно надавить, что я и делаю. И тут же зажмуриваю глаза от резкого и яркого света в лицо. Фонарь. Отвожу свет от лица и осматриваю эту каморку, в которой нет абсолютно ничего, кроме голых белых стен и пустого стеллажа с полками. Ради интереса заглядываю на самый верх полки, тянусь наверх, высоко подняв руку, вожу ею туда-сюда, а потом громко ойкаю от резкого удара по голове; падаю от неожиданности и испуганно дышу от страха того, что в комнате есть кто-то ещё. Как в страшных снах: заперли в тёмной-тёмной комнате, а ты там оказываешься вовсе не один. А потом — не поминайте лихом и любуйтесь на истерзанный труп. Медленно обвожу фонарём каморку и облегчённо выдыхаю, не обнаружив тут никого. За спиной что-то находится, я встаю на ноги и навожу свет на пол: там лежит потрёпанная огромная книга с вылезающими страницами, обложка бледно-коричнавая, сделана из кожи, которая начала постепенно слезать. Беру книгу в руки и сажусь на холодный пол, разглядывая небольшой замочек, который стискивает начало и конец книги, тем самым, не давая её раскрыть. А если попытаешься достать страницу — та порвётся.
Но я довольно ухмыляюсь, вспоминая, как ещё в далёком детстве мы с Воламом и его командой вскрывали такие замочки на больших шкафах на складе школьной столовой, чтобы достать оттуда вкусные эклеры. На замке было три колёсика с цифрами, которые надо подобрать.
Приступаю к действию, подношу замок к уху и кручу первое колёсико, вслушиваясь в каждый звук. Тишина. И тут я слышу едва уловимый тихий щелчок механизма. Пять. На лице улыбка до ушей — чувствую себя сейчас в детстве, в то время, когда впервые отгадал код замка на одном из шкафов со сладостями сам.
Вместо щелчка вдруг понимаю, что слышу пронзительные крики: прерывистые, но громкие. По телу начинают бегать мурашки — словно тысячи маленьких лапок. За дверью слышится следом чужой крик, и я отчего-то слишком легко понимаю, чей он. Но это скорее не крик, а лишь передразнивание: более тихое и придирчивое. Сглатываю.
Прямо сейчас на моих ушах происходит убийство. Что делает похититель? Режет? Бьёт? Пытает изощрёнными способами? Становится тошно, и я, стараясь не обращать на это внимание, возвращаюсь к коду. Вращаю медленно колёсико и вновь улавливаю щелчок. Восемь. Осталась последняя цифра. Ещё одна цифра — и я прочту эти записи. Ещё одна цифра — и, возможно, мне откроется чужая тайна. Щёлк. Пять, восемь, четыре.
Убираю замок, раскрываю аккуратно книгу и беру в зубы включенный фонарь. За дверью по-прежнему слышатся редие крики, всхлипы, какие-то стуки об металл, непонятные скрипы и скрежеты, истеричный смех. Но я стараюсь не обращать внимания на это. Книга со «скрипом» раскрывается, на форзаце выцветшими чёрными чернилами выведено: «Личная собственность. 05.08.2018» Почерк слегка странноватый, чересчур угловатый и строгий, ни одна буква не переходит линию строки, расстояние между словами соблюдается одинаковое.