Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»
Шрифт:
Выдачу денег осуществлял или казначей, или сам капитан. Сегодня все перечисляется на банковскую карту легионера, а деньги на обмундирование — на специальный счет с «целевыми» расходами. Сегодня, так же как и в прошлом, те, кто приходил в легион «подзаработать», быстро понимали, что здесь не разбогатеешь. Казак-кавалерист Николай Матин, как и большинство его соотечественников, пришел в легион ради денег, поэтому жалуется: «Французы нас обманули, жалованье платят только 25 сантимов в день, «охоты» мы дожидаемся уже две недели, и отношение со стороны французов к нам очень скверное, в особенности к офицерам». Это и понятно: он пришел сюда за деньгами, а не за приключениями и воинской славой. Это очень напоминает сетования современных московских строителей — гастарбайтеров, которым прораб-жулик не выплатил всю обещанную сумму…
Перед самым началом Первой мировой войны легионер получал 75 сантимов в день на руки, что составляло целых 11 франков и 25 сантимов за две недели. Но во
Легионер никогда не «откладывал на старость» и никогда не был богат, однако у него всегда находилась возможность угостить товарищей. Когда каждый платит за себя, то деньги — в кучу, а если у кого-то сейчас их нет, каждый немного прибавит, и все без труда расплатятся за выпивку и женщин. (Это точная копия отношений басков: если в большой давней компании кто-то бедствует, то это вовсе не повод уклониться от встречи, — за друга скинутся все!)
По решению от 2 февраля 1926 года унтер-офицеры иностранного происхождения лишались права на возмещение убытков их семьям в случае их смерти или ранения, а унтер-офицерские вдовы легионеров-иностранцев не могли рассчитывать на пенсию «по потере кормильца», если они постоянно не проживали во Франции. До начала Второй мировой войны жалованье легионеров не повышалось, но, как и сегодня, была большая разница между стоимостью жизни во Франции и ее колониях. Вот что пишет майор Ламбер в 1932-м: «Жалованье легионера довольно высокое, оно позволяет ему легко жить в Марокко или в Тонкине, где жизнь намного дешевле». Та же картина наблюдается и сегодня: расходы в командировке в Африке или Азии минимальные, и не из-за того, что легионер полностью обеспечен армией или он — скряга. Просто стоимость жизни в Европе и в «третьем мире» настолько различается, что легионер чувствует себя «там» таким же «белым» человеком, как и его предшественники в Индокитае сто лет тому назад. Традиция платить больше вне гарнизонной службы сохранилась и поныне: так, легионер, служащий в Третьем пехотном полку в гнилой Гвиане, получает на 15 процентов больше, чем его товарищ в Первом полку в Обане. Все по-честному! Та же картина наблюдалась и в прошлом веке: служившие в Марокко легионеры получали и «колониальные», и «боевые» надбавки. К тому же жалованье легионера-иностранца было в три раза выше, чем получали за патрулирование арабы, берберы и сахарские племена, служившие у французов: им платили всего 25 сантимов в день, а легионеру — все 75! В глазах местного населения — богач!
Относиться к деньгам с придыханием как средству достижения уважения в обществе, а тем более копить их у легионеров никогда не было в привычке. Не изменились они и сегодня. Дело не в том, что жизнь у них, как у моряка: «сегодня здесь, а завтра — там», а может и вовсе убьют… Просто их «невзрослое» отношение к деньгам — не свидетельство фатализма человека без будущего, а легкое презрение к тому, что заставляет сходить с ума всех вокруг. Ежедневный риск на службе вынуждает иначе распределять ценности в жизни, чем делают те, у кого другая работа…
Наемники и добровольцы
У наемников два красивых прозвища — «солдаты удачи» и «дикие гуси». По сути, это — эвфемизмы. Назвать легионера «наемником» — значит оскорбить. Особенно офицера-француза, который стремится попасть служить именно в Иностранный легион. Обижаться легионер не станет — умные на дураков не обижаются. Просто скажет, без пафоса: «Если бы легионеры были наемниками, то у Камерона бы они сдались и остались живы».
Журналист солидной американской газеты «International Herald Tribune» провел несколько дней с легионерами во Французской Гвиане, но в своей статье он продолжает упорно называть их «mercenaries» — наемниками, учебный лагерь во Французской Гвиане — «The mercenary factory», то есть «фабрикой наемников» для «постколониальной эпохи». Француз только усмехнется такому проявлению заокеанской ограниченности: легион — часть армии, да и от наемников во Франции отказались, кажется, еще при Наполеоне. Наемник — солдат не надежный. А вот если доброволец, но с хорошим «сольдом» — жалованьем, то такой при императоре всю Европу захватил и до Москвы дошагал! Дальше француз старается не продолжать, потому что не любит вспоминать, что произошло потом… В действительности
от наемников во Франции не отказались: в эпоху Наполеона, во времена Первой и Второй империй Франции продолжал служить полк Хоэнлоэ — Нойенштайнский полк баварцев-эмигрантов, их особым строевым шагом ходит на парадах Иностранный легион.Сегодня термин «наемник» носит такой же уничижительный оттенок, как «офисный планктон», которым обозначают наемных и бесправных работников в конторе. Ежемесячно они совершают увлекательное путешествие: в кассу за зарплатой. Люди без принципов, идеалов, высоких устремлений, а главное — без стремления к творчеству, чувства личного достоинства и внутренней свободы. Неужели такие похожи на легионеров?
Стоит в России произнести «солдат-наемник», то немедленно всплывает ассоциация — группа боевиков на Кавказе. Или телевизионная картинка во время чеченских войн: трупы «арабских наемников» в приспущенных камуфлированных штанах, с оголенными спинами и животами — кто-то вздернул их уже после их смерти. Бодренький комментарий «за кадром», довольные лица «федералов». Кем в действительности были эти люди? Вряд ли когда-либо мы узнаем, однако слово «наемник» осталось у нас в памяти только как синоним слова «подонок». Наемники — люди вне армии и традиций. И это тоже не очень подходит к легионерам.
Настоящий наемник — тот, кто предлагает свои услуги всякому, лишь бы наниматель был щедр и вовремя вносил плату за предоставленные услуги. Поэтому когда начинаются «перебои с зарплатой», люди из офиса увольняются…
После смерти от болезни Альцгеймера «короля наемников» — парашютиста Боба Динара, которого соратники называли «полковником», звезда «диких гусей», казалось бы, закатилась. С уходом последнего «кондотьера» старой Европы больше никто не высаживается на «зодиаках» на африканское побережье и не свергает неугодные европейским столицам местные власти. И все же наемники будут существовать столько же, сколько существует человечество: просто меняются задачи, которые перед ними ставят те, кто платит.
Теперь наемники отлавливают беглых преступников в США, охраняют журналистов в Ираке, ликвидируют на Ближнем Востоке тех, кого нельзя казнить без громкого суда. Или воюют в Абхазии, Дагестане и Чечне.
В Средние века, в эпоху расцвета наемничества, «солдаты удачи» легко переходили со службы одного сеньора к другому. Без всяких угрызений совести меняли знамена и гербы, за которые сражались, в зависимости от причуд фортуны или изменения внутренней политической ситуации во время феодальных усобиц. Так делали «Большие роты» во время Столетней войны или знаменитые капитаны кондотьеров в Италии. Интересно, что в России такого формирования, как «профессиональные солдаты», так и не возникло, даже в Смутное время в XVII веке. Может, военный профессионализм просто не подходит нашему национальному характеру? Мы воспитаны в уверенности, что погибать в бою можно только за Россию. Русскому человеку вовсе не понятно, как можно умереть за чужую страну, да к тому же всего лишь за среднюю московскую «офисную» зарплату. Или тем более за какие-то неясные идеалы французской революции двухсотлетней давности.
Легионеры рассуждают иначе: они здесь не ради денег и высоких слов о долге. Они здесь ради самих себя и своего мужского братства — в этом крепость духа легиона. В этом смысл легиона, который не поняли и не приняли большинство русских, вступивших в него «по большой нужде» в двадцатые годы прошлого века. Почему? Как и все эмигранты первой волны, они оставались русскими и не хотели ничего принимать «извне», а в Иностранном легионе есть только одна национальность — легионер.
Французы уверены, что легион умирает за них. И тут они ошибаются: легионеры равнодушны к стране, за которую воюют. И деньги их не очень-то интересуют. Французам и невдомек, что в действительности, сражаясь за интересы Франции, легионеры умирают за своих товарищей, за свою новую семью, за дом на чужбине — за свой легион. И ни за кого больше.
И не предают, не переходят на сторону врага и не сдаются. Но дело здесь вовсе не во Франции, а в том, что для них «Честь и верность» — лозунг, начертанный на всех знаменах, это их личная честь и верность своему братству легионеров. А страна тут ни при чем…
Смена сеньора, то есть работодателя, в Европе была делом привычным еще до расцвета наемничества: уже в XII веке во время Первого крестового похода солдаты легко переходили от одного «патрона» к другому, это считалось нормальной практикой — армейский «юрьев день». И дело было не только в своевременной выплате жалованья, но и в личных качествах «патрона» — его удачливости, военной доблести и связей с «сильными мира сего».
Исследователь Филипп Контамин полагал, что термин «наемник» может быть применен только к тем воинам, которые совмещают в себе три качества: это военные профессионалы, которые ничего другого делать в жизни не умеют, кроме мастерского владения различными видами оружия. Это «лица», выполняющие свою «работу» за денежное вознаграждение. И, что крайне важно, это — «апатриды», то есть люди, лишенные своего отечества. Пожалуй, это вполне подходит к легионерам, но что делать с теми легионерами, которые пишут картины и стихи? Строят дома и дороги и проводят археологические раскопки?