Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Огромное значение для города имело предпринятое по инициативе Алексеева строительство новых боен. Старые, частные, которых по городу было разбросано пятнадцать, «славились» чудовищными антисанитарией и запахом, распространяемым далеко по окрестностям. Затеянное Алексеевым строительство преследовало сразу три цели: скорейшее разрешение острого санитарного вопроса, централизацию мясной торговли и монополизацию забоя скота в руках городского самоуправления.

Новые бойни, за Покровской заставой (в районе Калитниковского кладбища), выстроенные в 1886–1888 годах, занимали территорию в 20 десятин, обладали большой пропускной способностью, так что могли обеспечивать мясом весь город, и радовали глаз сравнительной аккуратностью и небывалой в Москве чистотой. «Это целый городок солидных каменных зданий, над которыми возвышается громадная башня для хранения воды, — писал А. Бахтиаров. — Бойни как построены из кирпича, так и остались кирпичного цвета, ничего не окрашенные снаружи. Всего насчитывается до 40 каменных построек: бычачьи бойни, свинячьи бойни, „микроскопия“ для исследования свиных туш, казармы для бойцов, дома администрации, далее идут: салотопенный завод и при нем „кишечное отделение“, альбуминный завод (альбумин — белок, применяемый в медицине и кондитерской и текстильной промышленности. — В. Б.),кожевенные амбары и, наконец, „чумная бойня“, назначенная для убоя быков, зараженных чумой или сибирской язвой» ^[125] . На бойнях имелись свой водопровод, канализация, холодильники, асфальтовые полы; работы были частично механизированы с помощью блоков, лебедок и т. п. Для работников имелись бесплатная баня и прачечная. Рядом с бойнями располагались «поля орошения», на которые выводили нечистоты и где выращивали кормовые травы и овощи. Все это выглядело в глазах москвичей каким-то чудом, предприятием будущего и, конечно, поражало современников. К 1893 году, то есть через пять лет после возведения, бойни окупились и стали давать доход. Вскоре поблизости от них были открыты Скотопромышленная и Мясная биржи.

125

Бахтиаров А. Чрево Москвы // Колосья. 1891. № 9. С. 29.

Служил Алексеев бесплатно, свое жалованье городского головы отдавал в пользу города и сам жертвовал значительные личные средства на представительство, неизбежное при его должности, и на городские нужды. На деньги Алексеева были построены две водонапорные башни возле Крестовских ворот (их так и называли — Алексеевскими), несколько школ, начато строительство психиатрической лечебницы на Канатчиковой даче. Хорошо известен эпизод, когда, надеясь получить недостающие для этого строительства 300 тысяч, Алексеев принародно поклонился в ноги богатому купцу Ермакову, — для Москвы он готов был поступиться даже собственным самолюбием.

При Н. А. Алексееве на месте здания присутственных мест на Воскресенской площади было выстроено новое великолепное здание городской думы (по проекту Д. Н. Чичагова). Именно в этом здании Алексеев и погиб.

9 марта 1893 года городской голова принимал просителей. В приемной подошел к мужчине средних лет, небольшого роста, в поношенном пальто. Спросил: «Вам что угодно?» — «А вот что», — ответил тот и, выхватив из кармана шестизарядный револьвер, начал стрелять. На третьем выстреле его схватил думский сторож. Оказалось, что убийца — маньяк, душевнобольной, и Алексеев попался ему под руку в общем-то случайно. В кармане у преступника была найдена записка: «Прости, жребий пал на тебя!»

Алексеева с двумя пулями в животе (третья попала в стену) уложили на диван, приехали врачи во главе с Н. Ф. Склифосовским, стали оказывать первую помощь; дали знать жене. Доктора запретили переносить раненого, и его разместили на привезенной из дома кровати прямо в здании Думы. По коридорам толпился народ; в храме Троицы в Полях непрерывно служили молебны. Около 5 часов вечера Алексеев исповедался и простился с детьми. Склифосовский сделал ему операцию, но спасти так и не смог. В ночь с 10 на 11 марта Алексеев умер.

Хоронила Алексеева вся Москва — более двухсот тысяч человек Одних венков от различных ведомств и учреждений было несколько сотен. Похоронная процессия, которой распоряжался друг и сотрудник городского головы, обер-полицмейстер Власовский, растянулась на несколько километров. Из нового здания Думы гроб с телом погибшего пронесли через весь город и предали земле в Новоспасском монастыре.

Глава пятая. КУПЕЧЕСТВО

Купеческое сословие. — Старинный уклад. — Изменение костюма. — Бородатые и безбородые. — Семейный деспотизм. — Племянник Солодовникова. — Традиции. — Расселение. — Жилище. — Прислуга. — Выезд. — Хозяйство. — Распорядок дня. — Свахи. — Приданое. — Смотрины. — Образование. — Мальчики, молодцы, приказчики. — Купеческий клуб. — Первые балы. — Праздничные дни. — Визит императора. — Эволюция купечества

Купечество — сословие, занимавшееся торговлей и предпринимательством. Вступить в купеческое звание мог всякий свободный человек, объявивший о наличии у него денежного капитала, записавшийся в одну из трех купеческих гильдий и заплативший денежный взнос. В начале века капитал, необходимый для вступления в первую гильдию, был установлен в 50, для второй — в 20, для третьей — в 8 тысяч рублей. Объявление величины капитала зависело от самого потенциального купца. Причисленные к гильдии получали личные права и преимущества, присвоенные купечеству. Купцы первой и второй гильдий были освобождены от телесных наказаний, могли получать чины и награды (медали), почетные звания коммерции и мануфактур советников. Все это в купеческой среде очень ценилось и повышало деловой авторитет. Купцы первой гильдии могли даже носить в торжественных случаях шпагу и мундир, присвоенный той губернии, где они числились, — почти как «благородные». Из-за торговой несостоятельности, лишения прав по суду или из-за невозобновления гильдейского свидетельства купеческих прав можно было лишиться.

В первой половине века численность сословия была еще невелика, а купеческие фирмы в большинстве своем недолговечны. Традиционно случалось так, что основатель купеческого рода, выбившийся в люди из крепостных крестьян (или, реже, мещан), с большим трудом выкупался на волю и наживал к концу жизни значительный капитал, а уже его сыновья или внуки либо прокучивали наследство, либо, получив образование, порывали с купечеством, уходя в науку, искусство, государственную службу. Наибольшей долговечностью отличались старообрядческие купеческие роды, и все самые крупные и известные московские фамилии принадлежали к их числу: Мамонтовы, Морозовы, Гучковы, Рябушинские, Носовы, Третьяковы и пр. (Некоторые из староверов, разбогатев, переходили в официальную церковь.) Как и дворяне, все первостатейные купцы были «родня друг другу»: Второвы роднились с Коншиными и Коноваловыми, Третьяковы — с Носовыми и Мазуриными, Морозовы — с Алексеевыми и т. д.

До Великой реформы 1861 года московское купечество представляло собой достаточно замкнутое сословие, с самобытным и весьма живописным укладом жизни, собственной психологией, вкусами, языком и обычаями.

В допожарное время купцы жили в полукрестьянской, хотя и богатой обстановке и носили народный костюм. Во всей неприкосновенности оставались вековые обычаи и старинный, еще допетровский идеал женской красоты, по которому ценилась особа очень полная, дородная, ярко-румяная и чернобровая. По праздникам купеческие красавицы ярко красились: белились, румянились и чернили брови. Почти у всех них были безнадежно испорченные сластями и употреблением вредных свинцовых белил зубы. Как писал современник, купцы «считали за грех подстричь бороду, выйти без кушака, и один из десяти умел грамоте. В крестовой, то есть гостиной комнате <стоял> длинный стол, размалеванный грубыми цветами, несколько скамеек, складных стульев, лампада, теплившаяся у образов, и железные решетки в окнах составляли убранство. Сидели одни, как в карантине, имели ворота всегда на замке, цепную собаку в конуре; пару жирных лошадей, жен такой же толщины, что служило вывескою достатка. (…) Купчихи носили кокошники, фаты, шешуны, ферязи, телогреи штофные, матрасовые, жемчужные ожерелья и алмазные серьги в ушах» ^[126] .

126

Сумароков П. И. Старый и новый быт // Москва — Петербург: pro et contra. СПб., 2000. С. 162–163.

Этот старинный, чуть не допетровский уклад начал немного колебаться лишь в 1820-х годах, когда в купеческий быт стали проникать кое-какие элементы европейской цивилизованности. В первую очередь это касалось костюма, который начал приноравливаться к современным потребностям и даже иногда к капризам моды. Сперва на смену старинному, низко подпоясанному кафтану пришли долгополые синие сюртуки и сшитые по фигуре поддевки и сибирки, затем на смену круглой шапке с околышем — шляпа-цилиндр и картуз, потом поверх цветной рубахи стали часто надевать жилетку, а там кое-кто из купечества начал подстригать и даже — страшно сказать! — сбривать бороду. Женщины окончательно переоделись в модный костюм в 1830–1840-х годах, когда носили очень пышные юбки. Они выгодно подчеркивали полноту фигуры (а в купечестве в те времена почти не было худощавых женщин) и были оценены купчихами по достоинству. С модным платьем носили большую цветастую шаль, а замужние женщины по старинке надевали на голову повойник («головку») с завязанными надо лбом кончиками. Естественно, что приобщение к модному платью далось не сразу и почти все представители торгового сословия в нем выглядели довольно карикатурно, принужденно и неуклюже, и к тому же демонстрировали (особенно женщины) прискорбное отсутствие вкуса, точнее, пристрастие к любимой в народе яркости и пестроте. «Понаряднее значит у нас поразноцветнее, — писал от лица жителя Замоскворечья А. Н. Островский. — Нелишним считаю сказать, что некоторые дамы имеют к некоторым цветам особую привязанность, одна любит три цвета, другая четыре; и что бы они ни надели, все любимые цвета непременно присутствуют на их костюме» ^[127] .

127

Островский А Н. Записки замоскворецкого жителя. М, 1987. С 43.

«Девять десятых этого многочисленного сословия, — резюмировал в 1844 году В. Г. Белинский, — носят православную, от предков завещанную бороду, длиннополый сюртук синего сукна и ботфорты с кисточкою, скрывающие в себе оконечность плисовых или суконных брюк, одна десятая позволяет себе брить бороду и по одежде, по образу жизни, вообще по внешности, походит на разночинцев и даже дворян средней руки» ^[128] . Правда, и модничающие купцы и тогда, и долго после не позволяли себе в костюме никаких крайностей: одевались широко и длинно, немарко, одним словом, скромно и степенно (не случайно же почтительное обращение к купцу было «Ваше степенство»). Портному он говорил: «Гляди, ты не окургузь меня, и ни в каком разе, чтобы сюртук выше колен не был» ^[129] .

128

Белинский В. Г. Петербург и Москва // Москва — Петербург: pro et contra. С 201.

129

Стахеев Д. И. Замоскворецкие тузы // Исторический вестник. 1903. № 9. С. 753.

С 1820-х годов в Москве утвердилось негласное, но достаточно определенное деление купцов на «бородатых» (или «серых») и «безбородых».

Поначалу различия между этими категориями носили преимущественно внешний характер. «Бородатые» в основном торговали на внутреннем рынке, чаще в розницу, обороты по большей части имели небольшие, образованности не доверяли и нововведений не любили.

«Безбородые» торговали оптом, нередко с заграницей (не обязательно с Европой, могли и с Китаем), рисковали, пробовали новые виды товаров; собрав достаточный капитал, часто оставляли торговлю и открывали фабрику; стремились дать детям некоторое образование и обучить их языкам, для чего брали им гувернеров; в быту тяготели к «роскоши» и «манерам» на дворянский лад, потому охотно приобретали в собственность дворянские особняки со всей барской обстановкой, обзаводились дворецкими, каретами и прочим.