Повседневная жизнь России под звон колоколов

Простерт у священной подошвы Ивана,

На ложе гранитном, с суровым челом.

Он некогда в тяжком падении ранен,

В темнице сырой погружался сто лет

И, царственной массою чуден и странен,

Был вызван из мрака дивить белый свет…

С глубоким клеймом рокового паденья,

В позорище миру слепому открыт,

Увенчан блестящим символом спасенья,

Крестом лучезарным, он гордо стоит.

И люди приходят толпой к великану,

Посудят про тяжесть и лета его,

Посмотрят на дивную, тяжкую рану, —

И в сторону с шумом идут от него.

Их взоры, желанья, мечты — близоруки,

Одно любопытство к нему их ведет,

И им непонятны глубокие звуки,

Которых волну он таинственно льет…

Аполлон Григорьев (1822–1864)

* * *

Когда колокола торжественно звучат

Иль ухо чуткое услышит звон их дальний,

Невольно думою печальною объят,

Как будто песни погребальной,

Веселым звукам их внимаю грустно я,

И тайным ропотом полна душа моя.

Преданье ль темное тайник взволнует груди,

Иль точно в звуках тех таится звук иной,

Но, мнится, колокол я слышу вечевой,

Разбитый, может быть, на тысячи орудий,

Властям когда-то роковой.

Да, умер он, давно замолк язык народа,

Склонившего главу под тяжкий царский кнут;

Но встанет грозный день, но воззовет свобода

И камни вопли издадут,

И расточенный прах и кости исполина

Совокупит опять дух божий воедино.

И звучным голосом он снова загудит,

И в оный судный день, в расплаты час кровавый,

В нем новгородская душа заговорит

Московской речью величавой…

И весело тогда на башнях и стенах

Народной вольности завеет красный стяг…

1 марта 1846. Москва

Алексей Хомяков (1804–1860)

КРЕМЛЕВСКАЯ ЗАУТРЕНЯ НА ПАСХУ

В безмолвии, под ризою ночною,

Москва ждала, и час святой настал:

И мощный звон промчался над землею,

И воздух весь, гудя, затрепетал.

Певучие серебряные громы

Сказали весть святого торжества,

И, слыша глас, ее душе знакомый,

Подвиглася великая Москва.

Все тот же он: ни нашего волненья,

Ни мелочно-торжественных забот

Не знает он, и вестник искупленья,

Он с высоты нам песнь одну поет, —

Победы песнь, песнь конченного плена!

Мы слушаем; но как внимаем мы?

Сгибаются ль упрямые колена?

Смиряются ль кичливые умы?

Откроем ли радушные объятья

Для страждущих, для меньшей братьи всей?

Хоть вспомним ли, что это слово — братья,

Всех слов земных дороже и святей?

1849

Александр Полежаев (1804–1838)

ИВАН ВЕЛИКИЙ

Опять она, опять Москва!

Редеет зыбкий пар тумана,

И засияли — голова

И крест Великого Ивана!

Вот он, огромный Бриарей,

Отважно спорящий с громами,

Но друг народа и царей,

С своими ста колоколами!

Его набат и тихий звон

Всегда приятны патриоту;

Не в первый раз, спасая трон,

Он влек злодея к эшафоту!

И вас, Реншильд и Шлиппенбах,

Встречал привет его громовой,

Когда, с улыбкой на устах,

Влачились гордо вы в цепях

За колесницею Петровой!

Дела высокие славян,

Прекрасный век Семирамиды,

Герои Альпов и Тавриды,

Он был ваш верный Оссиян,

Звучней, чем Игорев баян!

И он, супруг твой, Жозефина,

Железный волей и рукой

На векового исполина

Взирал с невольною тоской.

Москва под игом супостата,

И ночь, и бунт, и Кремль в огне —

Нередко нового Сармата

Смущали в грустной тишине.

Еще свободы ярой клики

Таила Русская земля;

Но грозен был Иван Великий

Среди безмолвного Кремля;

И Святослава меч кровавой

Сверкнул над буйной головой,