Повседневная жизнь российских жандармов

— Что? В Саратов? — всполошился генерал, узнав о назначении поручика. — Там вас непременно убьют!

Нашелся еще один петербургский «саратовец» (или саратовский «петербуржец»), который подтвердил прогноз Иванова. Но Мартынов жаждал настоящей сыскной работы и после беседы у начальника Департамента полиции действительного статского советника Трусевича назначение принял без колебаний.

Стояло жаркое лето 1906 года. Революция шла на спад только в Москве, Петербурге да в победных реляциях недобросовестных царских администраторов, а в провинции, включая саратовскую, она шла еще полным ходом: горели помещичьи имения, взрывали и убивали «царских сатрапов», эсдеки и эсеры то и дело устраивали экспроприации в пользу революции, а все революционное движение принимало максималистский, то есть ультрарадикальный уклон. Москвич с петербургским опытом работы, Мартынов поехал в незнакомое Поволжье налаживать работу местного охранного отделения.

Перед отъездом он дал телеграмму своему предшественнику ротмистру Федорову, и на станции его с семьей встретил симпатичный штатский. Он подошел к Мартынову и учтиво осведомился, не к господину ли Федорову тот приехал. Встреча прошла гладко и без всяких осложнений.

С самого начала, в целях предупреждения на свою личность покушений со стороны местных революционеров, новый начальник решил соблюдать конспирацию и ходить только в штатском. Замысел увенчался успехом: пробыв несколько лет в Саратове на острие борьбы с революционерами, Мартынов остался практически неизвестным местному обществу. Перед самым отъездом из Саратова в Москву в 1911 году жена Мартынова приняла участие в собачьей выставке, и один местный бонвиван и сплетник, лидер саратовских кадетов с говорящей фамилией Арапов, проявил интерес к ее собаке. Когда полицмейстер Дьяконов сказал ему, что испанский пудель принадлежит начальнику местного охранного отделения, тот немедленно пристал к нему с просьбой представить его Мартынову. Кадет был уязвлен в самых лучших чувствах: как так могло получиться, что на протяжении пяти лет рядом с ним жил и работал главный охранник Саратова, а он даже и представления не имел, как он выглядит. Дьяконов, получив согласие самого Мартынова, на другой день издали показал его Арапову: вот он, мол, наш начальник охранки. Арапов снял шапку и перекрестился:

— Ну, вот, наконец-то сподобился!

Впрочем, Мартынову такая конспирация досталось ценой ограничений на некоторые стороны своего быта и общение с местным обществом, сузивших его знакомства до узкого круга избранных лиц.

Встретивший Мартынова чиновник саратовской охранки письмоводитель Аким Борисович Попов, «свой» человек упомянутого выше Евстратия Медникова, отвез нового начальника в «Большую Московскую гостиницу», располагавшуюся на Московской улице в центре города. Саратов произвел на поручика удручающее впечатление: это был далеко не Рио-де-Жанейро и даже не Москва. Город раскинулся широко, но спрятаться было негде, а еще труднее было незаметно для посторонних что-то найти или сделать. Все знали друг друга, появление незнакомого человека или филера охранки рядом с домом было заметно за версту.

Оставив жену с ребенком в гостинице, Мартынов пошел в охранное отделение с официальным визитом к ротмистру Федорову, с которым он когда-то в 1901 году учился на спецкурсах Отдельного корпуса жандармов в Петербурге. Ротмистр жил в двухэтажном доме купца Симорина на углу Московской и Ильинской улиц. Нижний этаж занимал сам хозяин, молодой еще человек, малокультурный купчик с религиозными и правыми взглядами, державший лавку красного товара в городских рядах, а на втором этаже снимал квартиру ротмистр с женой и маленькими дочерями. Тут же в глубине двора стоял одноэтажный флигелек, где и размещалась канцелярия охранного отделения. Само по себе расположение служебного здания было не так уж и неудобно, если не считать, что дом Симорина стоял на бойком проходном месте: задались бы местные революционеры целью выследить всех сотрудников охранного отделения, это не составило бы для них особого труда. Мартынов сразу же сделал вывод о том, что нужно срочно подыскивать квартиру для себя и новое здание для канцелярии.

Ротмистр Федоров ждал замену с нетерпением. Он ни на минуту не находился в покое, вел разговор урывками, что-то по ходу разговора записывал и отдавал какие-то неясные для Мартынова распоряжения. Создалось впечатление, что он куда-то спешил. Мартынов ощущал эффект присутствия в театре, где на сцене в роли не то Бобчинского, не то Добчинского суетился Федоров.

— Слава Богу, уезжаю отсюда целым! — огорошил он сменщика. — Вас жалею! [104] Второпях ротмистр посоветовал Мартынову немедленно «отдать визит» начальнику губернского жандармского управления полковнику Померанцеву, который в «Московской гостинице» устраивал Федорову «отходной» ужин. После этого Федоров куда-то заторопился и никакого делового разговора с ним у нового начальника охранки не получилось.

104

Недобрая слава Саратова, по всей видимости, возникла после убийства в 1907 году в Самаре начальника губернского жандармского управления М. П. Боброва, первого начальника Саратовского охранного отделения и предшественника Федорова на этом посту.

В сопровождении Попова Мартынов отправился в губернское жандармское управление. Там о его приезде уже знали, поскольку из штаба ОКЖ уже последовала телеграмма о прикомандировании с такого-то числа к Саратовскому ГЖУ ротмистра Мартынова «для получения содержания», которое выдавалось двадцатого числа каждого месяца [105] . Департамент полиции, со своей стороны, уведомлял Померанцева о назначении распоряжением министра внутренних дел ротмистра Отдельного корпуса жандармов Мартынова начальником Саратовского охранного отделения. Было уже известно, что Померанцев как начальник ГЖУ не одобрял реформу в деле сыска и отнесся к новому начальнику охранки с «резервом».

105

Традиция, перенесенная из ДП в органы «пролетарской диктатуры». Начиная с ВЧК и кончая КГБ СССР, зарплата сотрудникам выдавалась неизменно двадцатого числа каждого месяца.

Саратовское губернское жандармское управление располагалось тоже в купеческом доме: нижний этаж был отведен под канцелярию, а верхний представлял собой апартаменты начальника с семьей. Померанцев, высокий кряжистый мужчина, напоминавший своим внешним видом царя Петра Великого, встретил одетого в штатское Мартынова по-казенному неприветливо, без тени улыбки. Узнав, что опыта сыскной работы у ротмистра нет, полковник не без злорадства спросил:

— Как же вы будете исполнять порученное вам дело? Мартынов дипломатично ответил, что надеется найти в опытном собеседнике доброго советника. Чтобы успокоить полковника, он добавил, что постарается не нарушать формы и порядка взаимоотношений, установленных его предшественником. Померанцев заметно повеселел, решив, что ему без труда удастся прибрать к рукам «молокососа» и доказать Петербургу на деле вздорность идеи охранных отделений. С тяжелым сердцем уходил Мартынов от полковника, но в глубине души еще надеялся, что своими чистосердечием и открытостью сумеет заставить Померанцева хотя бы примириться с ним.

Последующие события показали, что сбыться этим мечтам было не суждено.

В канцелярии охранного отделения Мартынова уже ждали. Письмоводитель Попов представил немногочисленный штат отделения: кроме Попова, в нем служили 3 писаря, 20 филеров и 2 полицейских надзирателя для связи с полицией и местной администрацией, а также для некоторых конспиративных поручений. По соображениям пенсии и некоторых других служебных условий, все они числились полицейскими надзирателями по Московскому полицейскому резерву. У ротмистра даже не было заместителя или помощника, который мог бы «прикрыть» его в случае отсутствия в городе.

Удельный вес каждого из упомянутых сотрудников оказался не таким уж и высоким. Письмоводитель Попов, в отсутствие начальника остававшийся в отделении за старшего, для канцелярских дел не подходил вовсе. Он был «на подхвате», выполнял разовые поручения и содержал конспиративную квартиру (КК), на которой Мартынову предстояло встречаться с «сексотами». (Конспиративная квартира давала Попову дополнительный приработок, так как она оплачивалась Департаментом полиции из специальных агентурных сумм.) Вторая конспиративная квартира находилась на содержании у заведующего наружным наблюдением П. В. Мешкова, а третья — у полицейского надзирателя и агента для справок Егорова.

Конспиративные квартиры подбирались, как правило, в тихих кварталах города и в домах, где отсутствовали квартиранты и съемщики отдельных комнат, которые в Саратове имели привычку устраиваться на «завалинках» и наблюдать за всеми входящими и уходящими обывателями. Хозяин КК подбирался, как правило, из надежных, непьющих и «основательных» служащих отделения, так как ему приходилось знать в лицо и по имени практически всех агентов, с которыми у него на квартире встречался начальник отделения. Для личной жизни у него не было ни времени, ни места. Знакомства с посторонними лицами ему запрещались, в дом к себе он никого приглашать не имел права. Во время свиданий с агентами хозяин квартиры должен был находиться рядом, в другой комнате. Он открывал и закрывал двери, впускал и выпускал секретных сотрудников, внешность и поведение его должны были вселять в них уверенность в своей безопасности.

Главным докладчиком по делам канцелярии при Мартынове стал писец Антипин, молодой человек лет 28–30 с русыми волосами, зачесанными назад и небольшой «интеллигентской» бородкой. Он происходил из низов, ходил в черной рубахе, был человеком не глупым и знающим. К сожалению, он проработал недолго и запросил разрешение на увольнение. Оказалось, что он женится на учительнице «левых» взглядов, что представляло для охранного отделения серьезную опасность. Мартынову пришлось проводить с женихом профилактическую беседу о неразглашении служебных тайн, и только при этом условии ротмистр отпустил его восвояси.