Повстанцы

Если только вы мне окажете доверие, милостивый пан Скродский, я — ваш покорный слуга…

Было условлено, что Юркевич безотлагательно, на этой же неделе, прибудет в Багинай и останется здесь продолжительное время в качестве юрисконсульта Скродского и советника по преобразованию поместья.

Несколько дней спустя, водворившись со своими чемоданами в Багинай, юрист взялся за работу. Потребовал планы имения, инвентарные акты, списки крепостных, даже приходо-расходные книги, но у Скродского таковых не оказалось: он отчасти полагался на донесения эконома, а отчасти на собственные записи, считая недостойным для своей чести заниматься всякими мелочными отчетностями и бухгалтериями, подобно торгашу или дельцу.

Посвятив несколько дней напряженному изучению дел, Юркевич сразу, без обиняков сообщил Скродскому, что дела поместья из рук вон плохи и такое ведение хозяйства повлечет за собой неизбежное банкротство. Нужно, не мешкая, приступить к необходимым реформам. Самые благоприятные условия для этого и созданы императорским манифестом.

— Поладить с крестьянами, заключить договоры о том, сколько и где они получат земли и какие обязуются исполнять повинности в пользу казны и поместья, — на все это у вас два года сроку, милостивый пан, — пояснял Юркевич Скродскому. — Вот эти два переходных года нам следует надлежащим образом использовать. Пока что крепостные должны выполнять свои обязанности перед поместьем по-старому, то есть согласно последнему инвентарю, а через два года приступят к выкупу своей земли лишь с обоюдного согласия или же по требованию помещика. Итак, если договор вам представится невыгодным, вы можете изъявить протест. И сохранится в полной неприкосновенности статус-кво, только некоторые повинности будут заменены денежными взносами, да, кроме того, крестьяне смогут пользоваться предоставленной по манифесту личной свободой. Практически это равносильно для них свободе уйти с земли и подыхать с голоду. На такую возможность они не польстятся, а будут работать и радоваться, что пан их с земли не сгоняет, В случае заключения договоров вы, милостивый паи, опять-таки ничего не проигрываете, ибо за хлопские наделы вам уплатит казна, для нужд поместья земли останется достаточно, а кроме того, изыщем средства и дальше выжимать из хлопов то, что понадобится имению.

От таких пояснений у Скродского открылись глаза. Мир озарился новым светом, а императора Александра облек ореол мудрейшего правителя. Вот как царь сумел умиротворить крестьян, а им, разоряющимся помещикам, протянуть руку помощи.

После длительных и запутанных прений оба пришли к выводу: надо захватить побольше хорошей земли и отделаться от бесплодных угодий — болот, кочкарников, песков. Для этого потребуется у некоторых сел забрать плодородные пашни, а при заключении договоров отвести им эти болотистые и песчаные земли. В поместье теперь избыток крепостных. Поэтому нужно часть их показать вольными людьми, освобожденными без надела в предшествовавшие годы, а крестьян, получающих землю, настолько привязать к имению, чтобы выжать из них побольше прибыли. При распределении земли наметить дороги, ведущие через помещичьи поля, выгоны, лес, участки для сдачи в аренду, сенокосные луга — словом, все, за что крестьянину придется рассчитываться чистоганом или трудом.

— Милостивый пан! — закончил юрист. — Не говорю, что осуществление данного проекта не вызовет определенных трудностей и не потребует известных затрат. Но заверяю вас, что закон и власть — на нашей стороне. Землемеров, а, наконец, если потребуется, и суд скорее убедим мы, а не мужики. Все завертится плавно, как хорошо смазанное колесо…

Однако слова Юркевича о препятствиях, затратах и намек на подмазку колес Скродскому не поправились. Он нахмурился:

— Что ж, если закон — с нами, пан Юркевич, то добьемся своего без всяких окольных путей. С деньгами в поместьях туговато, особенно в эти переходные годы.

— Пан Скродский! — воскликнул Юркевич. — Правительство и об этом позаботилось. Восемьдесят процентов выкупа за крестьянские земли вам выплатит казна, а крестьяне будут вносить платежи в казначейство на протяжении сорока девяти лет. Кроме того, существует ведь банк, милостивый пан. Ваше поместье, пусть оно и в трудном, критическом положении, но, насколько мне известно, долгами не обременено.

— Нет, не обременено, — охотно подтвердил помещик, имея в виду, конечно, банки; частных долгов по векселям он успел наделать на крупные суммы.

— Что нужно, то нужно, милостивый пан, — разглагольствовал юрист, намереваясь испросить изрядный гонорар и понимая, что для разоряющегося, нерадивого помещика он — сущий клад. Скродский поручил Юркевичу ведение дел поместья и начал поверять ему все свои заботы.

В тот вечер, когда управитель доложил об отказе крестьян выполнять барщину, помещик, ужиная с юристом, сетовал:

— Представьте себе, пан Юркевич, насколько развращено мужичье! Работать не желают! Я получил письмо — дочка возвращается из Варшавы. Думал очистить парк, пруд, посыпать песком дорогу, подстричь аллеи и дорожки. Вызвал на завтра село Шиленай. И что вы скажете? Отказались! И на будущей неделе пахать не хотят. Как вам это нравится?

Юрист удивился:

— Отказались?.. Кстати, пан Скродский, не то ли это Шиленай, чьи поля мы решили присоединить к имению?

— Оно самое, — подтвердил помещик. — У них пашни хорошие и близко к поместью.

Юркевич подумал и сказал:

— Отменно, милостивый пан. Это ослушание поможет нам от них отделаться.

Несколько дней спустя Галинис, работая во дворе, заметил, что четверо каких-то людей расхаживают по пашням и озимым, будто что-то тащат, нагибаются и размахивают руками. Это показалось ему подозрительным.

— Сосед! — окликнул он через забор Даубарасова зятя Микнюса. — Глянь-ка, что там за аисты на наших полосках!

Откуда ни возьмись, к ним подошел Казис Янкаускас, и все втроем встали под липой, разглядывая диковинную возню.

Вдруг Казис присвистнул и сдвинул шапку на затылок.

— Наши поля мерят панские черти! — вскрикнул он с проклятием. — Я видал, как это у Чапского делали.

Галинис и Микнюс испуганно переглянулись. Обоим, вспомнились слова Дымшяле, что Скродский намеревается отнять их землю.

— Отцу сказать, — спохватился Микнюс и прямо через забор перемахнул в свою усадьбу.

Казис Янкаускас бегом пустился по улице и всем встречным кричал, что землемеры Скродского уже мерят сельские поля. Сразу же на улицу высыпал народ. Под Галинисовой липой собрались Даубарас, Григалюнас, Бразис, Янкаускас. С другого конца села бежали Борейка, Бержинис с зятем Жельвисом, Бальсис с сыновьями. Следом за ними бросились на улицу и женщины. Все кричали, галдели.

— Мужики! — надрывался Норейка. — Выгоним со своего поля помещичьих псов! Не отдадим своей земли! Прогоним землемеров Скродского!

— Прогоним… Не отдадим! — кричали со всех сторон.

К Норейке присоединились Пятрас Бальсис с Винцасом, Янкаускас, Жельвис. Кое-кто повырывал колья из плетней, и вся толпа с угрожающими криками сгрудилась у Галинисовой липы.

Тут Пятрас Бальсис вспомнил, как в прошлое воскресенье в Пабярже один человек рассказывал, что говорит про манифест и про землю ксендз Мацкявичюс.

— Мужики! — унимая гам, крикнул Пятрас. — После царского манифеста не могут паны у крестьян землю отнимать. Кто какой землей владел в день манифеста, ту и сможет выкупить. Так и наш ксендз объяснял.

При этих словах люди снова зашумели:

— Зачем выкупать?! Земля наша! Довольно мы за нее поработали! Не отдадим!

— Ладно! — повысил голос и Пятрас. — Может, и не понадобится выкупа. Мацкявичюс говорил: пан не может теперь ни у кого землю забрать. Коли попробует, наше дело — отстаивать.

— Отстоим!.. Не отдадим!.. — кричали и стар и млад, мужики и бабы. — Прогоним прислужников Скродского со своих полей!

Чуть не все село с криками и угрозами повалило по дороге к полям, где возились управитель Пшемыцкий, юрист Юркевич и приглашенные из имения Чапского землемер с подручным.