Поймать солнце

Выражение ее лица скисает быстрее, чем молоко, пролитое в жаркий летний день.

Мне следовало остановиться на трех.

— «Осенний бал»? — повторяет она, и в ее голосе столько энтузиазма, сколько в кошке, которую собираются искупать. — Каким-то образом я заставила тебя поверить, что мне нравятся танцы, общественные мероприятия и ношение платьев? Прошу прощения за это.

— Так что же тебе нравится? Все еще любишь книги, бабочек и апельсиновое мороженое?

— Хорошая попытка. — Она снова смотрит на воду, хотя ее решимость, кажется, поколеблена. — И, к твоему сведению, я не соглашалась на дружбу.

«Осенний бал» — это конечно перебор, я знаю. У меня тоже не было намерения идти туда, но я также не собирался идти и на ту вечеринку у костра. Элла упростила мой выбор.

С ней было весело.

Я продолжаю продвигаться вперед, пока не подхожу достаточно близко, чтобы почувствовать запах цитрусовых и жимолости. Девушка поднимает на меня взгляд, когда я подхожу, и ее большие зеленые глаза всматриваются в мое лицо. Я улыбаюсь, чтобы смягчить ее жесткий взгляд.

— Мне показалось, что мой список сработал, нет? Конечно, он не был таким подробным, как те пункты, которые ты перечислила на поляне на днях, но я вполне был им доволен.

Элла моргает, глядя на меня, прежде чем выдохнуть, что звучит как капитуляция.

— Ты невыносимо настойчив, — бормочет она. — Умеешь бросать «блинчики», да?

— Профи, — подтверждаю я.

— Джона пытался научить меня, как это делается, но у меня так и не получилось. В итоге мы начали собирать палочки, чтобы бросать их с моста. — Она поднимает две сучковатые ветки. — Палочки Винни-Пуха.

Я корчу гримасу.

— Звучит отвратительно.

Ее губы подергиваются, что является прелюдией к смеху, который я отчаянно хочу услышать. Элла на самом деле не смеется и почти никогда не улыбается. Я несколько раз замечал, как она ухмыляется, но настоящую улыбку — никогда. Не было ни ямочек на щеках, ни сверкающих зубов. Только проблеск скрытого счастья, пробивающийся на поверхность.

И, возможно, это глупо, но я твердо намерен стать причиной этой улыбки с ямочками на щеках и сверкающими зубами.

Настоящий, искрений смех от души был бы плюсом.

— Это из истории про Винни-Пуха, — объясняет Элла. — Каждый участник бросает палку с моста, расположенного выше по течению и тот, чья палка плывет первой, становится победителем. Мы с братом играли… — Она отводит взгляд и сглатывает. — Когда была маленькой.

Я бросаю взгляд на две палочки в ее руке.

— Но ты играешь одна.

— Да.

— Это же невесело.

Она вскидывает голову, нефритовые глаза сужаются.

— Это необязательно должно быть весело, — говорит она. — Веселье — это привилегия и результат хорошей, полноценной жизни. — Она перегибается через перила моста и смотрит вниз, на воду, и все следы ее потенциальной улыбки пропадают из-за сладкой жизни пошедшей прахом. — На данном этапе я просто пытаюсь выжить.

Меланхолия угрожает хрупкому моменту, поэтому я делаю все возможное, чтобы сохранить легкомыслие. Протягивая руку вперед, я раскрываю ладонь.

— Можно мне поиграть с тобой?

Девушка смотрит на мою ладонь, прежде чем взгляд скользит вверх по всей длине руки и останавливается на моем лице.

Я улыбаюсь.

— Хорошо. — Элла не улыбается в ответ, но протягивает мне палку. — Нам нужно правильно их выровнять, а затем одновременно отпустить.

— Понял.

Я придвигаюсь к ней вплотную, пока наши плечи не соприкасаются. На ней облегающий топ цвета мандарина с V-образным вырезом и шорты из линялой джинсовой ткани. Наши бедра соприкасаются. Я смотрю на нее сверху вниз, на то, как двигается ее горло, и как девушка слегка напрягается, но ни на дюйм не отодвигается от меня. Солнце все еще окрашивает ее волосы в красный цвет, из-за чего мне трудно сосредоточиться на простой задаче — отпустить палочку.

Я прочищаю горло и перегибаюсь через ограждение, вытягивая руку.

— Хорошо. Скажи, когда.

Она повторяет мою позу, носом к воде.

— Хорошо… сейчас.

Мы бросаем палочки и смотрим, как они падают в воду внизу. В тот момент, когда они с тихим всплеском плюхаются на поверхность, Элла хватает меня за запястье и тащит к противоположной стороне моста. Ее пальцы обвиваются вокруг меня, и ощущение ее изящной ладони на моей коже заставляет меня, спотыкаясь, последовать за ней. Мы добираемся до другой стороны и выглядываем из-за перил, наблюдая, как через несколько секунд появляются обе палочки. Они плывут бок о бок. Наверное, мне следовало бы продолжить наблюдение, чтобы увидеть, которая из них победит, но Элла все еще держит меня за запястье, поэтому вместо этого я смотрю на нее. В ее глазах светится предвкушение, когда девушка смотрит вниз. Она слегка сжимает свою хватку, и мне кажется, что даже не осознает это.

Я вздрагиваю, когда она указывает вниз свободной рукой и объявляет:

— Я выиграла!

В ее тоне сквозит энтузиазм.

Волнение скользит по ее лицу, как искусно брошенный камень по воде.

Я не обращаю внимание на соревнующиеся палки, слишком заворожённый тем, как на лице Эллы расцветает улыбка. Я очарован солнечными бликами в ее волосах и тем, как они смягчают и согревают ее. От этого девушка выглядит так, словно создана для этого, точно так же, как я, помнится, думал в тот день в парке.

Тихо, не задумываясь, я бормочу:

— Отличная работа, Солнышко.

Она несколько раз моргает, задумавшись. Наконец, отпускает мое запястье и поднимает на меня взгляд.

— Солнышко?

— Да. — Я почесываю голову, удивляясь, почему у меня вырвалось это прозвище, а также почему мои внутренние мысли резко свернули в эту сторону. — Твоя фамилия Санбери², — пожимая плечами, объясняю я, поднимая взгляд к ясному небу. — Кроме того… солнце придает твоим волосам рубиновый оттенок. Это довольно мило.

Элла переминается с ноги на ногу, похоже, у нее аллергия на комплименты. Затем начинает играть со своими волосами, пропуская красно-каштановые пряди между пальцами.

— Уверена, что есть более подходящие прозвища. — Она обдумывает их. — Мог бы называть меня понедельником. Никто не любит понедельники.

— Так уж получилось, что я люблю понедельники, но я немного нонконформист³.

На ее лице мелькает еще одна крошечная улыбка, когда она снова смотрит на меня из-под длинных, черных ресниц.

— Знакомо.

— Наверное, у нас все-таки есть что-то общее.

Сначала я боюсь, что она замкнется в себе. Убежит. Запрыгнет на свой красный велосипед и оставит меня в пыли, превращая нашу зарождающуюся дружбу в простую тень, которая исчезает в свете ее стремительного бегства.

Но все, что она говорит, это:

— Хочешь сыграть еще один раунд?

Мое сердце замирает от перспективы провести с ней больше времени, от осознания того, что она впускает меня, пусть даже таким незначительным образом. Потому что я знаю, что это не пустяк — не для Эллы. Она запрограммировала себя на то, чтобы не подпускать людей. Я распознаю признаки, потому что также хорошо обучен уклоняться от эмоций. Как две стороны одной медали, мы оба овладели искусством держать мир на расстоянии вытянутой руки, превратив одиночество в свой щит.