Поймать солнце

Меня гложет чувство вины, потому что я несу за это ответственность. Если бы только я всплыла на поверхность, ничего бы этого не случилось. Мама ужасно нервничает, думая, что я умру во сне.

Я заставляю себя слабо улыбнуться.

— Как дела в школе? — Не то чтобы меня это волновало, но это единственное, что нас объединяет.

— Все хорошо. Маккей сегодня официально пригласил меня на «Осенний бал». — Она улыбается. — Думаешь, ты будешь достаточно хорошо себя чувствовать, чтобы пойти?

— Скорее всего.

— Ура!

— Но это не значит, что я пойду.

Она морщит нос.

— О, ты должна! Ты можешь поехать с нами в грузовике Маккея. Формально, это семейный грузовик, и он такой винтажный. Одна из тех классических моделей шестидесятых годов, «Шевроле», кажется… — Она замечает, что я закрыла глаза, и хлопает меня по плечу. — Мы можем подготовиться вместе. Еще нужно выбрать платье.

— Пас, — ворчливо бормочу я.

— Да ладно тебе… ты должна пойти с Максом. В прошлом году он ходил с девушкой по имени Либби, но она была такой скучной и проявляла странное пристрастие к соленьям. Лук, огурцы, свекла. Даже свиные ноги. С тобой гораздо веселее.

— Это спорно.

Она вздыхает.

— Кстати, Макс очень за тебя волнуется.

Мои глаза снова открываются, один за другим.

— Правда?

— Да. Ходят слухи, что он спас тебе жизнь, но он не хочет об этом говорить. — Поколебавшись, девушка прикусывает розовую нижнюю губу и поднимает на меня свои карие глаза. — Это правда? Он спас тебя?

Я снова закрываю глаза и мысленно возвращаюсь к событиям у озера. Убаюкивающая тишина. Неподвижность. Искаженное мерцание оранжевого и желтого солнечного света, отражающегося от поверхности воды.

Макс.

Я думаю о том, как он смотрел на меня под водой, его каштановые волосы развевались вокруг него, словно ореол осенних листьев. Что-то подсказывало мне, что он уже бывал там так же, как и я. Он знал, каково это — хотеть утонуть. А потом он нес меня всю дорогу домой без единой жалобы, и тепла его сильных рук было достаточно, чтобы заглушить холодную озерную воду, грозившую заморозить мои кости.

Привет, Солнышко.

Останься…

Я не стану отрицать, что он спас меня. Макс Мэннинг заслуживает благодарности за то, что воскресил меня из мертвых.

— Да, это правда, — признаюсь я. — Он спас меня.

В ее глазах блестят слезы, когда Бринн прижимает обе руки к груди.

— Вау.

Подняв голову, я смотрю на уродливый потолок из пенопластовой крошки.

— Да уж.

— О! Это мне напомнило, — говорит она, роясь в кармане своего комбинезона. — Макс сказал, что у его отца какой-то приступ, поэтому он не смог прийти сюда со мной… но он хотел, чтобы я передала это тебе. Он постарается навестить тебя завтра, если твоя мама не будет против.

Бринн протягивает сложенный лист бумаги, и у меня замирает сердце. Пальцы дрожат, когда я тянусь за запиской.

— Спасибо.

— Нет проблем! А теперь я дам тебе отдохнуть. Я просто хотела узнать, как у тебя дела. — Она встает с кровати и поправляет свои косички. — Наслаждайся фруктами. Ананас — мой любимый.

Я улыбаюсь ей, на этот раз по-настоящему.

— Передай своим папам спасибо. Может быть, я смогу с ними как-нибудь встретиться.

— Да! Они уже приглашают тебя на фондю и шарады. Это будет круто! — Отойдя, она с энтузиазмом машет мне рукой. — Береги себя, Элла.

— Пока.

После того как она выскальзывает за дверь, оставив меня в облаке засахаренной сладости, я ложусь на кровать и быстро открываю записку от Макса. Смотрю на знакомый почерк, написанный черными чернилами, и прикусываю губу.

Три причины, по которым ты всегда должна всплывать на поверхность:

1. Плавание — хорошее физическое упражнение. Именно благодаря ему мои руки выглядят так хорошо. (Не отрицай. Я знаю, что тебе нравятся мои руки).

2. Солнце находится над поверхностью. Солнце тебе идет.

3. Я буду скучать по тебе.

— Макс.

Меня прерывает мама, вбегающая в спальню с кружкой горячего чая, ее волосы накручены на бигуди, глаза налиты кровью. Я засовываю записку под подушку и одариваю ее полубезумной улыбкой.

— Привет, мам.

— Жар похоже спал. — Она подходит со вздохом облегчения и ставит неоново-оранжевую кружку рядом с моей лавовой лампой. — Как кашель?

— Мокрота отходит.

Прижав тыльную сторону ладони к моему лбу, покрытому холодным потом, она мягко улыбается.

— Ты выглядишь немного лучше. Уже не такая раскрасневшаяся.

— Да. — Откидываю голову на изголовье, когда поворачиваюсь к ней лицом. — Я вернулась к своему стандартному цвету лица — призрачно-бледному.

— Кстати, у тебя замечательная подруга… Бринн. — Мама присаживается рядом со мной. — Она оставила тебе несколько домашних заданий, над которыми ты сможешь поработать, когда немного поправишься.

Я стону.

— Предвкушение слишком велико. Не стоит перевозбуждать меня в моем нынешнем состоянии.

— О, Элла. — Вздохнув, она прижимает ладонь к одеялу, под которым лежат мои ноги. — Ты не представляешь, как я благодарна Максу. Я не могу представить… — Она смаргивает подступившие слезы. — Мысль о тебе… Я не могу…

Ее голос срывается. Она не может вымолвить и слова.

Чувство вины снова всплывает на поверхность, и вокруг меня раздаются удары невидимого молотка.

Я была такой чертовой эгоисткой. Я почти оставила ее совсем одну. Бездетную и убитую горем.

Я не отвечаю.

Слишком боюсь, что признаюсь в своем ужасном грехе, и моим приговором станет медленная смерть.

Собрав силы, мама прочищает горло и заставляет себя улыбнуться.

— Бабушка Ширли прислала тебе милую открытку и чек на пятьдесят долларов. Я сказала ей, что ты пытаешься найти работу, а тут эта инфекция.

Бабушка Ширли — одна из тех скупых старушек, которые всю жизнь откладывают деньги. В этом году ей исполняется восемьдесят лет. Она богата, и утверждает, что с деньгами ведет себя ответственно.