Поймай меня

На полторы недели я выпадаю из жизни. Прячась в объятиях болезни, как в спасении. Таблетки и слабость позволяют, забываться продолжительным отключением в спящий режим.

Семен не отходит от меня, набегами посещая институт, и отпаивает чаем. Еда ни в какую, не лезет в горло, скованное цепями ангины. Рада этому, стойко переношу недомогание, оставаясь в постели оправданно и без наводящих вопросов со стороны брата.

Глава 28

Норма понятие относительное. В моем случае, это доказано со стопроцентной вероятностью. Если физически я здорова. И справка из клиники, как официальный документ, твердит об этом синей печатью.

Душевное самочувствие ведет себя с точностью наоборот. Но я так понимаю, с этими вопросами не к терапевту. А этажом выше, к табличке психиатр.

Сильно скучаю, и продолжаю хотеть чужого мужа. Такая ясность в голове. И злость. На себя, на него. На весь мир, который к моему сожалению не совершенен.

Мышцы бугрятся, перекатываясь волнами под тонкой футболкой. Рома сидит, прислонив одно колено к земле и раскачивая колесо байка. Кожаная ткань брюк натягивается на бедрах. Вены, тугими прутьями, оплетают руки, стекая под браслеты на запястьях.

Едва не со стоном наблюдаю издалека. Вспоминаю эту жажду кипения тел. Как мы горели в объятьях друг друга.

Вдох. выдох. и вновь разряд.

Пробивает. Мощно. Искрит, как испорченная проводка терзая нервы, нахлынувшим возбуждением.

На улице ветрено и пахнет сентябрем. Горечью еще не облетевшей листвы. Наша весна закончилась, миновав жаркое лето. Дуновение прохладного воздуха, как легкие касания, тревожат еще больше. Сближают, образуя прослойку между нами. Я это чувствую. А он…

Как преступница ворую каждый его жест у другой женщины. Он ее, не мой. А нас будто и не было никогда. Каждый сам по себе.

От внутренней борьбы рождается ярость. Противостояние. Так сильно хочется прижаться, запустить пальцы в колючие волосы на затылке. Соединить губы, ласкать, питаться его вкусом. Не думать, целовать и потеряться в одуряющей дымке. Запутаться в его руках. Стать одним целым. Большим. Общим.

Становится нечем дышать, и дело совсем не перенесенной болезни. Грудь тесно сжимается, в позыве втолкнуть чистый воздух. Не получается, и легкие сдаются, застывая на полу вдохе. Услышав свое имя оборачиваюсь, бросая непослушную прядь назад

— Милана — Антон, с выражением искренней радости, подходит ближе, смущенно поглядывает, потом обнимает, целуя в щеку. Я отстраняюсь.

С тревогой поворачиваюсь на Рому. Он смотрит. Даже на расстоянии заметно, как сужаются его глаза. Губы рассержено сжимаются. Вся поза являет образ немой ненависти. Беру от него эту эмоцию, и возвращаю глаза к Антону, клея на лицо заинтересованную улыбку.

— Вернулся — ладонями глажу воротник на куртке.

— Да сегодня утром. Наша договоренность в силе? Сходим куда-нибудь? — нарочно, касаюсь его голой кожи в вырезе футболки. Хочу почувствовать хоть что-то. Ничего кроме пустоты. Как кратер потухшего вулкана, ни одной искринки. Дыхание ровное. Пульс в норме.

— Как-нибудь обязательно — так упорно стараюсь держать фокус на Антоне, что глаза начинают слезиться, покалывая в уголках.

Моргнув пару раз, моя выдержка дает сбой, и я свожу взгляд в сторону байка. Рома накинув куртку, стоит, прислонившись к крылу. Выпуская сигаретный дымок, с тлеющим напряжением следит за нами.

— Звучит очень туманно — говорит Антон, недовольство определяется по сведенными бровями — Я кучу фоток привез. Приходи вечерком настрою проектор, посмотрим.

Чувствую, как в груди разрастается разочарование в себе. Он не позволит ничего лишнего, если с моей стороны не будет ответных знаков. В сравнении, Антон как пресная вода, без вкуса и без запаха. Нет в нем, такого терпкого и уникального аромата ледяного бриза, с солоноватым привкусом на языке.

— Извини, Тоша, сегодня никак — удрученно пожимаю плечами, пытаясь, сгладить, образовавшуюся как пузырь, неловкость. На цыпочках тянусь вверх, и сухо клюнув его в щеку, ухожу.

— Милана! — кричит мне уже в спину, я оборачиваюсь — Я не навязываюсь, проблем никаких, если остановимся на приветствие.

— Так будет лучше всего — киваю облегченно. Морочить ему голову назло Роме очень низко.

Антон отходит, выгружая из салона своего внедорожника спортивную сумку. За спиной раздается гулкий рев двигателя. Байк трогается с места, завязав петлю на асфальте, разворачивается и начинает двигаться в мою сторону. Прямой линией, на скорости.

Делаю шаг назад, прижимаясь к бордюру. Байк не сворачивает, несется в упор. Оторопело смотрю, в темное с отливами, стекло шлема, оно стремительно приближается.

Делаю еще шаг. Останавливаюсь. С упрямством вздергиваю подбородок, не отводя глаз от надвигающегося зверя. Сердце заходится в дикой пляске. Толчок. Толчок… Замирает на долю секунды, и снова атака всех импульсов разрывает по телу.

Пытается внушить страх, дистанция сокращается. Я, внешне спокойно, слежу, как колесо резко застывает в нескольких сантиметрах.

В ядовитом тумане удушающей паники, почти невозмутимо, поднимаю глаза. Стекло на шлеме абсолютно непроницаемо. Но мне не надо видеть. Я знаю выражение глаз, которое оно скрывает. Тяжелый взгляд, с янтарным прищуром, под темными ресницами.

Вопреки всем инстинктам делаю шаг вперед. Руль прокручивается крепкими руками и байк рывком сокращает промежуток на минимум. Холодный пот тонкой струйкой лезет по телу. Я понимаю, что запугивает, хочет чтобы отступила. Не могу. Не сдамся.

Воздух в атмосфере начинает сгущаться, пока мы бьемся в схватке. Становится невыносимо важно знать, что им управляет в эту минуту. Ревность, или стремление убрать с поля зрения, как нестабильную единицу, которая в любой момент может выстрелить, рассказав его жене об измене.

Сознание делает переворот. Я отсекаю любые фантазии, которые подкидываются. До исступления желаю, чтобы увез подальше, туда, где можно представить мира вокруг не существует. Нет его жены, ребенка, они в другой реальности, в той же где и вся ложь, сказанная так легко и без запинки.

Эта противоречивость разъедает как соль, припорошенная на рану. Я настолько испорчена, раз допускаю такие мысли. Это все не просто больно. Это с ужасающей дикостью неправильно. И поделать ничего не могу.

Закусываю внутренний уголок губы и отхожу в сторону. Я не бегу, медленно огибаю байк и направляюсь в сторону подъезда.

Рома хватает за руку. Жжение каленой лавой стекается по венам. Нетвердыми пальцами обхватываю его кисть, чтобы скинуть с предплечья. Перехватывает, таким образом подтягивая к себе. Пару минут удерживает за плечи, потом поднимает мою правую руку, пробегаясь по безымянному пальцу, и тут же откидывает, словно ему противно прикасаться ко мне.

Молчаливая перепалка заканчивается. Мотоцикл вздрагивает, оживая на резком старте, пропахивает колесом дорогу, оставляя после себя темный след и клубы угарного газа из выхлопной трубы.