Пожарные Панема

— Не могу ничего обещать, когда меня встречают таким образом, — Финник смеется и просто целует её в ответ.

— Дурак, — с преувеличенной злостью шепчет Мейсон сквозь поцелуй, сильнее зарываясь в шоколадные волосы, на которых словно въевшаяся грязь осел пепел.

Китнисс, семенившей следом в своих туфлях цвета ванильного зефира, нет дела до любезничающих коллег, наплевавших на всех вокруг. Поражаясь собственному равнодушию по отношению ко всему происходящему, она стоит в центре пропахшего медикаментами и людской болью пространства, крутится вокруг себя, рассматривает людской муравейник, снующий из стороны в сторону.

Не находит того, кто ей нужен.

Вновь всматривается в толпу растерянных и встревоженных людей в форме. В каталки, которые с грохотом катят парамедики, скороговоркой выговаривающие показатели.

Отсутствует.

Начинает нервничать, и даже хватает какого-то мчащегося мимо блондина в черной форме с желтыми полосами на рукавах и разворачивает к себе. Черт, она его даже не знает!

Вдохнув, Китнисс с трудом выталкивает воздух из легких. Надо успокоиться. Эмоции сейчас непозволительная роскошь, надо стать пустой и равнодушной, сосредоточиться на пересчете присутствующих и перестать прокручивать в голове красочный репортаж и равнодушные слова диспетчера, подтвердившие, что картинка на экране, как и бегущая строка внизу, не врут, но ни имен, ни даже номера части пострадавших неизвестно.

Вычитая из подсчитанной общей массы удалившуюся троицу счастливых людей, Китнисс понимает, что кроме Пита не видит и Хеймитча, а значит в уравнении диспетчера с двумя неизвестными она уже получила ответ. Как же хочется ошибиться!

— Господи, ну сколько можно?! — раздается у неё за спиной знакомый голос и она разворачивается.

Сердце ускоряет бег, болезненно затрепетав в груди. В центре зала появляется её драгоценная «пропажа». Следом за ним решительным шагом идет эскулап в белом халате с планшетом и бумагами в руках и грозно в них тычет, рассказывая о суточном наблюдении и об опасности случившегося.

Китнисс с трудом сглатывает, во все глаза таращась на грязного как чёрт мужчину с взъерошенной шевелюрой, в которой нет ни намека на золотистые локоны. Он немного хромает, пытаясь одной рукой затолкать футболку в форменных штанах; на теле и лице, кажется, добавилось синяков и ссадин со дня памятного диалога с Гейлом, но в общем-то он здоров, что сам Пит спешит подтвердить привязавшемуся к нему врачу:

— Я здоров. Вы выяснили, что у меня нет сотрясения, и все конечности целы. В течение суток я точно не покину больницу, так что если начну биться в конвульсиях на полу, то Вы успеете сказать: «Я же говорил!»

— Я за ним присмотрю, — резко вмешивается в разговор брюнетка, облизывая пересохшие губы и, не понимая, как оказалась рядом так быстро.

Доктор может и возмущен, но понимает, что против человеческого упрямства он бессилен, так что лучше он поможет согласным, которых в больнице в изобилии. Вздохнув, дает согласие, подсунув какие-то бумаги на подпись и удаляется в глубь учреждения.

Китнисс всю разрывает от мыслей и слов, взращенных на волнении. Ей хочется и накричать на Пита, и поцеловать его, и разрыдаться в конце концов. И прежняя она дала бы волю своим чувствам, вот только Мелларк уже выглядит так, словно на нём отыгрались все собравшиеся недовольные. И вместо всех буйствующих в голове слов девушка окидывает блондина строгим взглядом, отмечает вертикальную морщинку между серых бровей и поддернутые тревогой зрачки, после чего сообщает:

— Ты задолжал мне чай.

— Неужели только поэтому волновалась?

— С чего ты взял, что я волновалась? Просто… хорошую компанию сложно найти, — и улыбка едва уловимая, ласковая.

— Предлагаешь не откладывать?

— Ну, как минимум, не затягивать, а то я поседею, — её руки дрожат, когда она дотрагивается до кровоточащей щеки, отчего Пит слегка морщится, но не отстраняется.

Кому-то со стороны этот разговор показался бы пустым и ненужным, но только не им. Эти двое вкладывали в слова совершенно иной, ценный и понятный только для них смысл.

— Да, отличного ты себе парня выбрала, — усмехнулся Мелларк. А слово «парень» отозвалось в груди девушки усиленным сердцебиением. Парень? Парень…

— Никогда не любила легких путей, — и вновь столь редкая нежность заиграла в серых зрачках, а губы изогнулись в мягкой улыбке, очень осторожно дотрагиваясь до здоровых участков кожи. Крепкие руки давно сомкнулись за её спиной, надежно удерживая в своих объятиях и так же наслаждаясь каждым мгновением.

— Это ты был в доме? — еле слышно шепчет ему на ухо брюнетка.

Пит кивает, даже не пытаясь поинтересоваться откуда Китнисс знает.

— А кто второй?

***

Хейзел Хоторн никогда не отличалась импульсивностью в вождении. Привычка, что уже много лет в салоне машины с ней обязательно есть хоть один ребенок, сделала её манеру управления спокойной и вымеренной. Она четко знала степень ответственности перед ними и окружающими… но только не сегодня.

В Капитолии творилось настоящее столпотворение: перекрытые улицы, пробки, стремящиеся вне очереди к больнице машины скорой помощи. Ни одна полицейская машина, на своё счастье, не попыталась остановить бешено мчащийся по улицам минивен, в противном случае вместо пункта назначения Хейзел попала бы в полицейский участок. Младшие, обычно шумные и веселые, хоть и не знали всего, а все-таки на всякий случай притихли, чувствуя, что происходит что-то плохое. Нечто подобное они уже переживали.

Нервы, словно перетянутые струны, грозили лопнуть в любую секунду. Миссис Хоторн толком так и не поняла что случилось и допытываться у позвонившего ей офицера времени не было. Узнает всё на месте, потому что вопросы в голове множились в геометрической прогрессии, вытесняя мысль о количестве штрафных квитанций, которые заполнят вскоре семейный почтовый ящик. Плевать она на них хотела! По крайней мере, сейчас.

Автомобиль с визгом влетает на больничную парковку, у входа замирает по диагонали, едва попадая в разграничительные линии, выведенные на асфальте. Миссис Хоторн не тратит драгоценные секунды на то, чтобы выровнять машину и, выгрузив детей, устремляется к многоэтажному бастиону имени какого-то святого. Она даже не помнит заперла ли её.

В приемном покое Хейзел уже знает на что обращать внимание, чтобы понять степень тяжести случившегося, и тот факт, что почти все собравшиеся в черно-желтой форме, заставляет её обмереть. Кто-то служил с её мужем, кто-то служит с сыном. Многие её узнают. Это видно по лицам. По неловкости и сочувствию, промелькнувшим на них. Страху и невольному облегчению, что не они пострадали. И за это собравшимся немного стыдно.

Именно до этого момента Хейзел надеялась, что произошла глупая страшная ошибка, что в чей-то чужой дом постучала беда, не к ним. И она не злобная женщина, она не желает никому несчастий, но если предстоит выбрать, то в ней не хватит альтруизма гостеприимно открыть дверь старухе с косой.

— Миссис Хоторн, — светловолосый мужчина средних лет в форме с нашивкой «Эбернети», перехвативший её на подступах к регистратуре, даже не спрашивает. — Капитан Эбернети, ваш сын служил под моим началом.

— Служит, — слишком резко поправляет она представившегося.

— Да, конечно. Я хоте…

— Капитан, это точно он? Как он там оказался? Гейл ушел на свидание, а теперь находится в реанимации. Что случилось между этими двумя событиями? — голос Хейзел чуть дрожит, но она старается держать себя в руках, дабы не пугать младших ещё больше.