Пожиратель
Шрифт:
Наконец, раны на руке зажили окончательно, и разгорячённая женщина с неохотой отпустила мою руку.
— Мне надо картины повесить, — произнёс я хрипло.
— Д-да, — кивнула она, отстраняясь и старательно делая вид, будто ничего не было.
Но когда я поднялся, от меня не укрылось, что преподавательница наблюдает за мной краем глаза. Догадаться, какие мысли бродили в её голове, было несложно. И всё же нужно было закончить то, зачем я сюда пришёл.
Поднявшись на стремянку, я несколько секунд тупо смотрел на метку от карандаша. Туман возбуждения всё ещё висел в голове,
И стоило инструменту дёрнуться, как всё наваждение прошло. Крепко держа перфоратор, я начал сверлить. Хотя и не забывал периодически поглядывать на Васильеву, по-прежнему сидящую на диване.
С моего места открывался прекрасный вид на её шею и всё ещё красную от возбуждённого румянца грудь. Преподавательница пару раз встретилась со мной взглядом, но ничего не сказала.
Я не спеша сверлил дырки, вбивал в них дюбели, вкручивал шурупы, вешал на них картины. Наконец, закончив с работой, я протёр инструмент и сложил его обратно на столешницу. Пакет с кусочками штукатурки и кирпичной пылью замотал малярной лентой и бросил в мусорную корзину под столом.
Всё прошло легко и без проблем — руки помнят.
— А хочешь чаю? — неожиданно спросила Васильева, встав за моей спиной. — Или кофе?
Я медленно обернулся, кивнул и сказал:
— Не откажусь. И лучше чаю — хотелось бы сегодня хорошо выспаться.
Пока преподавательница ставила чайник, я вернул диван на его законное место. Вот теперь точно можно было сказать, что я сделал всё, ради чего пришёл. И даже время провёл куда приятнее, чем изначально рассчитывал.
— Садись, Игорь, — позвала меня Васильева, присаживаясь за стол, и я присел напротив.
Пальцы преподавательницы ещё немного подрагивали, дыхание оставалось учащённым, но она старалась взять себя в руки. И у неё почти получилось.
Чтобы не смущать красивую женщину, я сам разлил кипяток по чашкам и, надорвав упаковку, забросил в них по пакетику.
К чаю полагались конфеты, лежащие горкой в расписанной восточными мотивами пиале, печенье и вафли, аккуратно разложенные на фарфоровой тарелочке. Конечно, не ресторан, но для кофе-брейка — самое то. Ну и главное — компания к этим сладостям прилагалась очень уж приятная.
— Спасибо, — смущённо улыбаясь, произнесла Васильева, принимая из моих рук чашку.
Я опустился на стул и придвинул к себе свою. Преподавательница старательно отводила от меня взгляд, явно ощущая неловкость. Но с чего бы вдруг? Сама же предложила выпить чаю. Или рассчитывала, что откажусь? Ну уж нет, я от таких предложений ни в прошлой жизни не отказывался, ни в этой не собираюсь. Но всё же я решил немного разрядить ситуацию разговором на постороннюю тему.
— Отец, наверное, сейчас тоже перевешивает картины, — произнёс я и отхлебнул немного чая из чашки.
Васильева оживилась, явно довольная сменой темы на нейтральную. Она взяла конфету и, развернув шелестящую обёртку, взглянула на меня.
— Ты вроде бы говорил, он у тебя заместитель начальника по просветительской работе? — припомнила она, поддерживая разговор, и закинула сладость в рот.
— Да, работает на заводе у нас в Екатеринбурге, —
подтвердил я. — Он у меня идейный, своему делу крайне предан. Можно сказать, по зову души себе призвание нашёл. И очень переживал, когда объявили о смерти императора.Васильева с сочувствием взглянула на меня.
— Но всё хорошо разрешилось? — спросила она. — Судя по тому, что ты здесь, твой отец либо неплохо зарабатывает, либо устроил тебя по ведомственной части.
— Ну да, целевое он оформил, — кивнул я, предварительно сделав ещё один глоток чая. — Так-то я и лицей у нас закончил с отличием и сюда прошел.
— Я тоже была крайне удивлена, когда узнала про государя, — произнесла преподавательница. — Конечно, никаких глупостей делать не стала. Да учитывая моё положение, это было просто-напросто глупо. Просто… Мир не будет теперь прежним. Но когда на Руси было иначе? Прорвёмся.
Я усмехнулся. Как никто другой, я понимал, что мир не будет прежним — один раз уже пережил нечто подобное.
— Значит, вы крепче, чем мой отец, — вздохнул я. — Мне даже водки выпить пришлось, чтобы его шокировать и заставить бросить выпивку. Клин клином, так сказать, вышиб.
Васильева в этот момент смотрела на картины, висящие на стене.
— Я бы тоже не отказалась сейчас выпить, — вдруг произнесла она негромко. — Не водки, разумеется, а хорошего красного вина. И совсем немного. Но одной как-то пить не хочется.
— Могу составить вам компанию, — предложил я. — Буквально один бокал, чтобы вам не пришлось пить в одиночестве. Если вы, конечно, закроете глаза на тот факт, что курсант выпивает в академии.
Преподавательница взглянула на меня — сначала серьёзно, а потом не удержалась и одарила невероятно красивой улыбкой.
— Закрою, — подтвердила она со смехом в глазах. — Думаю, это не самый страшный проступок.
— Тогда осталось дело за малым, — произнёс я, ставя полупустую чашку на стол. — Где-то найти вино.
— У меня есть, — заявила преподавательница, поднимаясь из-за стола.
При этом двигалась она так, что становилось ясно — нахлынувшее возбуждение ещё не до конца прошло. Я оценил и прогнувшуюся спину, и походку от бедра. Для полноты картины Васильевой не хватало только кокетливо обернуться и подмигнуть мне.
Вернулась за стол она уже с непочатой бутылкой красного вина. Я принял вино из рук красавицы, и на мгновение наши пальцы соприкоснулись. Я уловил игривый женский взгляд, направленный мне в лицо, и едва заметную искорку в нём, но мы тут же разорвали тактильный контакт.
— Я открою, — произнёс я, чувствуя, как на нас обоих снова накатывает возбуждение.
— Хорошо, — улыбнулась, чтобы скрыть нахлынувшее смущение, преподавательница и протянула мне ещё и штопор. — Давно за мной парни не ухаживали.
Она заняла место за столом, а я открыл бутылку и за неимением бокалов налил немного в чистую чашку. Чай был отодвинут в сторону вместе со сладостями. Себя тоже не забыл, но в отличие от чашки преподавательницы, в свою, курсантскую, я плеснул лишь символически, чтобы прикрыть дно. Заодно показал, что собираюсь не выпивать, а действительно лишь составить компанию.