Познай себя, юная ведьма!

Вот и видели Агнету греховодницей и рвение её в молитвах, в делах по хозяйству и прочих поручениях настоятельницы – ничего не спасало от наложенного с детства клейма. Так и жила, обязанная всем вокруг, ибо слишком хороша.

Вчерашний день не стал исключением. Настоятельница призвала к себе Агнету и сказала:

– Прослышала, жалуются на тебя сёстры.

– Чем же провинилась я матушка?

– Дерзишь, поручения не сразу выполняешь. Выполнив же одно дело, немедленно к старшим не бежишь за новым. Чем забита твоя голова?

– Не ведаю, матушка. Вины за собой не вижу. Всё исполняю, как требуется, ночей не сплю, солнца не знаю…

– Что я слышу? Ты помнишь ещё названия времени суток? В твои годы я не разбиралась в таких тонкостях. Только труд и молитва, молитва и труд. Лишь полы надраенные перед глазами и слова священные в голове. А ты что? Верно судят о тебе!

– Прости меня матушка, грешница я…

– Встань с колен, ишь, изогнулась спиной, да зад отставила! И вправду грешница. Иди спи сегодня час перед рассветом, до того в молитве время проведи, а утром приходи, придумаю тебе ещё наказание.

Утро настало. Подняла заплаканное лицо Агнета, надела рясу на голое тело, ибо нательную рубаху камизу забрали у неё, чтоб не особо чувствовала себя «как дома», и пошла на выход из кельи – получать наказание от настоятельницы.

Надо бы успеть до заутрени. И, не дай Всевышний, попадётся кто на пути. Не миновать поручений, исполнить которые она будет обязана, а уж потом получит всё остальное. Но, возможно, обойдётся?

Глава 2

В коридоре ещё царил полумрак. Солнце не успело проникнуть вполне через высокие узкие окна, зиявшие в стенах монастыря. Толстое стекло в них вообще много света не пропускало. Теперь же, когда светило ещё толком не взошло, по стенам бродили лишь смутные тени.

– Эй, ты, как там тебя, поди-ка сюда.

Голос прозвучал от кельи, расположенной через одну от пристанища Агнеты. Сестра Патриция! «О, Всевышний, – подумала Агнета. – Тебя мне сейчас только и не хватало». Патриция заведовала лаваторием, общим умывальником этого крыла. Им пользовались перед походом на трапезу.

В прочих монастырях лаватории стояли во дворе. В местном же каждая сторона четырехугольного здания имела таковой в промежутке между входами в кельи, прямо напротив окон на противоположной стене. Во дворе, сквозной проход в который открывала дверь в одной из стен монастыря, располагались хозяйственные постройки. Так они избегали праздных взглядов обывателей.

Тем самым монастырь представлял собой огромный квадрат. Общая трапезная располагалась в одном из его углов. Келья матери-настоятельницы стояла в углу по диагонали от «трапезного». В двух других находились монастырская церковь и склад.

Конечно, расположение помещений наводило на мысль, что они примерно равны по размерам. Тем самым, келья матери-настоятельницы, в которой она должна умерщвлять плоть, оказывалась столь же вместительна, как места для сбора нескольких десятков монахинь.

Впрочем, ни у кого язык не поворачивался задать вопрос, зачем настоятельнице такая келья. Ведь есть же неписанные каноны, о чём можно говорить, а о чём следует помалкивать. Действительно, бездумно интересуясь всеми обстоятельствами монастырской жизни, можно родить много лишних вопросов.

Например, нельзя же всерьёз интересоваться, почему настоятель монастырской церкви отец Арминий иногда в молитвенном рвении задерживался на всю ночь у настоятельницы. И деньги за вино, доставляемое с Юга, никто не считал, когда ключница приходила просить благословение на их выделение торговцу. В общем, имелись моменты, сам интерес к которым считался богомерзким.

Всё это мелькнуло и угасло в душе Агнеты. Она склонила голову, покрытую платком, и подошла к сестре Патриции.

– Здравствуй, сестра, – проговорила молодая монахиня. – Что тебе угодно?

Сестра Патриция выступала одной из наиболее пожилых в монастыре. Она ценила своё время, но не очень понимала, зачем также поступать с остальными, особенно молодыми монахинями. Здороваться с Агнетой Патриция посчитала излишним и просто сказала:

– Пойдём, ткну тебя носом в то, что мне надо.

Чуя неладное, Агнета последовала за пожилой монахиней к чаше лаватория.

– Вот, смотри, разве так угодно Всевышнему, чтобы сёстры омывали руки перед трапезой?

Патриция схватила Агнету за шею и с неожиданной для маленькой сухой руки силой наклонила голову монахини вниз. В глаза попался обильный известковый налёт, возникший в чаше лаватория от протекания в нём воды.

– Скоро сёстры пойдут со службы на утреннюю трапезу, как, скажи они омоются здесь?

– Но ведь мне тоже надо быть на службе, когда же я успею?

– Ты постоянно виновата в глазах матери-настоятельницы, разве не так?

– Да, к сожалению.

– Одним грехом больше, одним меньше. Какая тебе разница? Всё равно накажут.

– Увы, за тем и шла сейчас…

– Вот! Пропустишь заутреню, ещё немного пострадаешь. Кому от того плохо станет? Никому! А мне помощь! Или ты не согласна?

– Но как же? Мать-настоятельница ждёт меня прямо сейчас. Если я не приду, она обязательно спросит, где я находилась.

– Соври что-нибудь, ты же вечно врёшь, негодница.

– Никак нельзя. Мне придётся сказать, что выполняла твоё поручение, сестра Патриция.

– И мы будем беспокоить матушку пустяками о состоянии лаватория?

– Никак не хотелось бы. Но ведь придётся.

– Она здесь редко бывает, трапезничает у себя, а в храм ходит по другому коридору. Лаватории с той стороны не моя головная боль. Но здесь…

– Здесь может появиться ненужный интерес. Ведь ты следишь за…

– Сама знаю за чем я слежу!

– Как же поступим?

– Молчи, я думаю.

– Думай скорее, сестра, мать-настоятельница ждёт меня. Не хочешь же ты её разозлить.

– Почему я-то? Ты же не придёшь.

– Но по твоей вине.

– Какая ещё вина? Богоугодное дело – это вина?

– Не уверена, что мать-настоятельница также к тому отнесётся.

– Есть ли уже у тебя поручения на дневные часы?

– Я иду за наказанием, ты же помнишь? Неизвестно, что потребует от меня матушка. Вполне возможно, что днем я буду занята. Теперь сказать об этом невозможно.