Познай себя, юная ведьма!

– Смотрю на тебя и сразу вижу – греховодница!

Голос раздался как будто ниоткуда. Агнета вздрогнула и увидела сестру Элизу, выглядывавшую из двери кельи в коридор. «Ну вот, – подумала девушка, – везение моё, кажется и кончилось. Чего бы ей не отлучиться, скажем, в туалет? Он во дворе, вот и отвлеклась бы от слежки за благочестием других сестёр»

– Здравствуй, сестра Элиза, – проговорила Агнета.

Она попыталась сказать приветствие на ходу и проскользнуть дальше по коридору. Проворная Элиза схватила молодую послушницу за рукав рясы и притянула к себе.

Попытка Агнеты быстро освободиться к результату не привела. Пришлось остановиться, потупить взор и подойти к сестре, желавшей установить общение. Выхода сейчас не обнаруживалось, приходилось подчиниться.

– Отчего не предаешься святой молитве, а бродишь по коридорам?

В голосе Элизы звучала строгость. Агнета невольно вздрогнула, не найдя, что сразу ответить.

– Молчишь? Видно, поймала я тебя на деле греховном, вот и ответить ничего не можешь!

– Что ты, что ты сестра, – ответила Агнета. – Вызвала меня мать-настоятельница, спешу к ней…

– Думаешь, поверю тебе хоть капельку? Все твои грязные помыслы вижу насквозь! Не родилась ещё та потаскуха, которая обвела бы вокруг пальца сестру Элизу.

– Вы очень проницательны, сестра.

– Вот, вижу, попала прямо в яблочко!

– Один Всевышний ведает, как ты мудра.

– Не заговаривай мне зубы, отродье противное. Знаю, чем ты ночами занимаешься, знаю. Но и рецепт верный имею, как грех в тебе поубавить.

Агнета настороженно посматривала на Элизу, ожидая, что та скажет дальше.

– Пойдём-ка помолимся вместе, сестра.

Последнее слово Элиза произнесла так, что показалось, что и не человеческая речь его содержит, а шипение змеиное. Затем она схватила юную послушницу за рукав и затянула в свою келью.

Глава 4

Полумрак кельи охватил Агнету, проникая в её душу отголосками грядущих неприятностей. Только несведущий человек мог принять за чистую монету желания Элизы «вместе помолиться». Вряд ли одни лишь благочестивые помыслы руководили опытной монахиней, когда она хватала Агнету за рукав.

В чём другом упрекнули бы Агнету, но не в отсутствии знаний о творившемся за стенами монастыря. Непросто вся сознательная её жизнь, а и вообще, можно сказать, всё существование до этого момента включительно связывало девушку с монастырём.

Немногочисленные дни, проведённые в руках родной матери, не оставили и не могли оставить сколько-нибудь заметного следа в памяти. Впрочем, смутные тени бродили в душе, иной раз пугая своей реалистичностью. Не могла же девушка в самом деле помнить первые дни своей жизни. Или могла?

Тогда способности юной монахини серьёзно бы превосходили обычные человеческие умения. Между тем в глубину собственного существа Агнета не заглядывала, а возможно и боялась заглядывать. Даже для неё оставалось тайной, что она там увидит.

Вместе с тем вокруг все регулярно твердили о порочности девушки, её исконной греховности и неразрывной связи с Противником. Эти слова повторяли так часто, что, порой, сама Агнета начинала в них верить. Но вера её влекла за собой страх, боль и чувство вины, точно, как заповедовали каноны церкви в окружавшем мире.

Другого же мира или хотя бы иной его части Агнета не ведала. Приходилось доверять тому, что имелось вокруг неё, к чему она привыкла за короткую жизнь. Не всегда совпадало желание верить и принуждающая к тому необходимость. Рождалась тяга вырваться, убежать. Но слова мудрых, как их именовали, старших сестёр и матери-настоятельницы удерживали от необдуманного шага.

Часто на исповеди девушка порывалась признаться настоятелю храма, что душа её томится, она чувствует себя иной, нежели остальные насельницы монастыря. Благоразумие и страх грядущего непонимания и особенно жестокого наказания заставляли язык Агнеты неметь. Ничего не слышал исповедник, чего бы нельзя сказать вслух.

Неосторожное признание затихало в груди. Можно же всегда списать его на «противные наущения». Так, собственно, Агнета и поступала. Но, порой, оставаясь наедине, она осторожно приоткрывала дверцу в эту часть души, заглядывала туда и в страхе словно отшатывалась от увиденного.

Бродившие в глубине души тени не имели чёткого вида, который легко распознавался. Пугали они не этим. Страх рождался от неизвестности, притягательной и отталкивающей одновременно. Бурлившая бездна звала, шептала, но Агнета не понимала её, во всяком случае, пока. Будущее же зависело от воли людей, окружавших девушку, иной раз находя отблески в искажённом уродливом лице таких, как сестра Элиза.

– На колени, греховодница!

Элиза вывела Агнету на середину кельи, чуть не доходя до скамьи, на которой спала по ночам. Толчок в спину заставил юную монахиню пасть на колени на грязный пол. В ожидании грядущих испытаний девушка замерла, сложив руки на груди.

Хозяйка кельи сорвала с головы девушки платок. Потом взялась за края ворота рясы, расширила их сдернула одеяние до линии груди, как раз до сложенных в том месте согнутых рук. Обнажилась часть спины и верх острых молодых грудок.

Элиза наклонилась к уху Агнеты и зашептала:

– Взгляни на себя, грешница. Посмотри, какое гнездо свило зло в твоей душе.

Старшая монахиня схватила сложенные в замок пальцы, расцепила их и рывком опустила ладони вниз. Потом снова взялась за ворот рясы девушки и резко сдёрнула, обнажив грудь и часть живота. Снять одеяние совсем не позволяли согнутые в коленях ноги.

Впрочем, предпринятых усилий показалось Элизе достаточно. Она обошла Агнету, присела возле неё и проговорила:

– Как ты мерзка! Смотри, кожа покрылась пупырышками, соски напряглись и набухли, грудь приподнялась. Как ты вообще можешь себя так вести?

В кельи стоял холод, поэтому многое из того, что описала Элиза, рождалось под властью внешних причин. Кроме того, напуганная Агнета против своей воли и вправду немного возбудилась, сама не зная почему. Хозяйка кельи с лёгким вздохом, опираясь рукой о пол, поднялась и отошла к спальной скамье.

– Молись, молись о спасении собственной души!

Голос Элизы звучал хрипло и возбуждённо. Она села на скамью, повернувшись лицом к девушке. Потом слегка подтянула вверх рясу, одновременно разводя ноги. Наполненные странным чувством глаза едва виднелись в полутьме, алый румянец залил щёки и перекинулся на шею.