Позови меня трижды
Шрифт:
В столовой была предпраздничная сутолока, они назанимали очередей в шести местах. Вначале у них шло достаточно гладко, только когда по второму разу подошли Натуся и Ксюша, буфетчица начала тихо вскипать. И когда во второй раз Катя стала брать полкило теста, то вся столовка заорала, что этому сметному отделу масло надо на башку лить.
Катя тихо шла по лестнице с залитым маслом пакетом, в котором плавали ошметки теста. Почему-то она так долго ничего не вспоминала, жила себе и жила, будто оглохнув. А при криках буфетчицы она сразу увидела их двор, Таньку, Тереха и Валета, который кричал: "Кто же этой дуре маленькой сказал, что масло надо прямо на башку лить?" Память ветром врывалась в ее душу, становилось больнее и больнее, но впервые за многие месяцы Катя почувствовала себя живой.
ДУЭТ
Вот
В столе у Натуси, кроме потрепанной колоды карт, двух пудрениц и россыпи футлярчиков из-под помад, лежали какие-то камешки, которые иногда графини подбрасывали на стол в обеденный перерыв. Камешки складывались всегда в определенный символ, он служил ответом на задаваемый шепотом графинями вопрос. Вначале Катю забавляли их ожесточенные перебранки о символах и их значениях, потом это начало раздражать. Не видеть четкой определенности ответов они просто не могли, ведь это лежало на поверхности, значит, это они нарочно спорили при ней о клиньях, цепях, крестах и вечном круге! Поэтому Катя, чтобы прервать рассуждения графинь, иногда молча показывала им нужный символ или сама давала немногословный ответ. Натуся всегда восхищенно при этом глядела на Ксюшу, а та со значением кивала головой. В конце концов, Катька стала сама уверенно кидать камни, будто занималась этим всю жизнь. Ей только было не понятно, что же хотели узнать о своем будущем пожилые женщины. На ее взгляд, с ними и без камней было все ясно: широкая дорога к пенсии, редкие шабашки от сметного отдела на стариковские булавки и долгий летний отдых на пригородных дачах подруг из генпланового отдела.
Грохот камешек о деревянную поверхность стола не прошел незамеченным. Под пальмы к графиням потянулся народ. На словах относились к этому виду гадания, конечно, со смешком, мол: "Пойду-ка я, покамлаю." Но тайком Катьке совали шоколадку, в основном, чтобы не трепалась особо о насущных вопросах, волнующих массы. Шоколадки привозили командировочные из Москвы с согласований, в магазине шоколад за просто так не лежал, поэтому Машка теперь каждый вечер с довольным урчанием обшаривала дермантиновую сумку матери.
Ой, да какие там были вопросы-то! Камешки давали небольшое разрешение - день-два, поэтому и вопросы ставились соответствующие: не от теплотехника ли Шамшурина водопроводчица Комелькина четвертую неделю лежит на сохранении, срывая все календарные графики? Будут ли в обед в обувном магазине напротив продавать югославские сапоги? Будет ли дождь завтра? Прорастет ли помидорная рассада? Не сдохнет ли приболевший кот? Поставят ли сыну хотя бы тройку за контрольную?
Начальница их отдела относилась к камланиям снисходительно, потому что Катя всегда гадала ей без очереди. Но когда стали приходить начальники соседних мастерских, выспрашивая всю подноготную о слабинках заказчиков, о том, какую премию и кому дать, за дело взялся парторг института. С суровой физиономией он попросил Катьку раскинуть каменоломню на секретаря райкома, а после ответа изъял все камешки из обращения. Обидно было не только графиням и Кате, после этого выпада воинствующего материализма было даже несколько письменных протестов коммунистов в партком института.
Катька уже здорово втянулась было в это дело, поэтому, когда у нее отобрали камни, она стала видеть какие-то утомительные сны с множеством событий, разговоров, очень далеких от действительности. Например, в одном из них она видела себя в каком-то складе, забитом водкой и сигаретами. Эти изделия массового спроса ее нисколько не
интересовали по жизни, и Катя, подсчитав все ящики с водкой в том сне до утра, сверила их с какими-то накладными и притащилась на работу совершенно разбитая.* * *
Вечер с архитекторами на красный день календаря прошел соответственно. Вначале творческие работники сосредоточенно налегали на выставленную сметчицами еду и принесенную с собой выпивку, потом немного потанцевали и долго курили на лестнице со сметчицами помоложе. Катя не курила, поэтому она с графинями осталась разбирать стол. Когда все во второй раз уселись к застолью, то Катя увидела, что во время перекура народ как-то уже определился по парам, обстановка стала непринужденнее, а разговоры громче. Катя почувствовала себя неловко, тем более что она почти не пила. И когда графини решили незаметно покинуть сборище, она сразу тихонько собралась с ними домой.
Она немного выпила водки, думы от которой становились только тяжелее, а душу вновь стал бередить ветер надежды, уже не раз обманывавший ее в юности. А перед этим вечером что-то произошло, вновь потянуло туда, куда и возврата-то не было, боль стала острой, невыносимой, и радовало только то, что раз терпеть это было уже невозможно, значит, все скоро закончится, войдет в свою колею, и, наконец, станет легче дышать сухим морозным воздухом.
Нет, не смогла в таком состоянии Катерина кадрить с архитекторами, и теперь надо было ждать Нового года, чтобы у смолистой елки в объятиях какого-то случайного партнера почувствовать на минуту себя не такой одинокой. Да что там! Просто, перед самым праздником Катя, кажется, все поняла про одиночество. Но понять, это еще не значит не надеяться...
Состояние это ее депрессивное было связано с еще одним странным сном, увиденным ею накануне. Ей приснилось, будто все в ее жизни сложилось не так, и нет у нее никакого мужа Вовы Карташова, и с Валеркой, вроде бы, все сложилось, наоборот, хорошо. Он даже, похоже, не сидел шесть лет ни в какой тюрьме. И вот там непонятно как так получилось, но Машка была, а никакого Вовы не было, а главное, с нею, с Катей, прямо в их нынешней квартире, жил вовсе не Вовчик, а Валерка. И все бы было чудесно, даже замечательно, если бы не одна маленькая пакость. Причем, как это и бывает в снах, Катя воспринимала эту пакость вполне естественно, можно сказать, непринужденно. Но эту пакость надо было все время скрывать от окружающих, а она, как водится в снах, все время вылезала наружу.
Дело в том, что у Валеры, оказывается, на затылке росла вторая голова. Она была маленькая, какой-то отросток с бессмысленными белесыми глазами и запавшим ртом с недоразвитой нижней челюстью. Это был какой-то атавизм, который Валерка тщательно прикрывал волосами. Вид у это его второй головы был достаточно неприятный, что, естественно, не способствовало росту имиджа ее обладателя. А если прибавить, что в большой, непрерывно жующей пасти располагались в два ряда мелкие щучьи зубки, то совсем понятно, почему эту головку надо было прятать. И вот они с Валерой, вместо того, чтобы наслаждаться счастьем, все прятали и прятали ее до самого утра...
В тот год осень пришла в город почти без обычных ветров, с тихим редким снежком и прозрачными осколками лужиц. Машу забрала на ночь Валентина Петровна, потому что Катя сказала, что придет поздно. Володя третий день не ночевал дома, и на праздники Катя его не ждала. Сцепившись друг с другом, рядом скользили графини.
Жаль, конечно, что не смогла она подружиться с этими архитекторами, она даже знала, с кем именно из них было бы особенно здорово переброситься шуткой в столовой, все произошло как-то не так. Одним словом, Катьке было очень грустно, что архитекторы совершенно ее не заметили и, конечно, в первую очередь потому, что она к этому вечеру даже не накрасилась. Почему-то она не смогла даже подвести глаза, хотя планы у нее были самые выдающиеся - вплоть до того, чтобы покрасить волосы в ярко рыжий цвет, чтобы не видно было тонких седых ниточек, которые и выдергивать уже бесполезно. Вот если бы она смогла хотя бы этим вечером так легко смеяться их незатейливым шуткам, закидывая голову и томно глядя в глаза, как их секретарь Леночка! Но тогда ей что-то тоже мешало вести себя так, а сейчас уже поздно жалеть.