Позови меня трижды
Шрифт:
В большом зале кроме Алексея никого уже не было, лампы дневного света были притушены, оставался освещенным только уголок, ограниченный столом и кульманом, где работал Алексей. Ленка по-хозяйски достала водку и закуску из холодильника, нарезала соленые огурцы, разложила капусту и черствые столовские пироги. Пить начали молча, Алексей на Катю практически не смотрел, в упор глядя на Ленку.
– А Олег уже ушел?
– Ушел, Лена, ушел!
– Ну, так и я пойду.
– Иди, милая, прими на посошок и вали!
– Лен! Ты чего? А я как пойду, если напьюсь?
– заволновалась Катя.
– Так ведь не в пустыне же остаешься, Алеха на плече донесет, в случае чего.
– Нет, Лен, я с тобой, - сказала Катя, приподнимаясь с места, но властная мужская
* * *
На другой день Ленка ничего не спрашивала, хотя призывно смотрела на Катю в курилке, но Катя почему-то ничего ей и не рассказывала. Ленка успокоилась и, как настоящая подруга, вопросами не донимала. Это было хорошо, просто отлично, потому что Катя и сама не знала ответы на Ленкины вопросы. Зато вдруг с вопросами полезли графини.
– Кать! Ты талоны на водку отоварила?
– А у меня мама ходила, ей еще какие-то ветеранские дают. За три месяца у ветеранов поллитра набирается.
– В обед сгоняй домой, бутылку в отдел принеси.
– А какой праздник-то, Наталия Георгиевна?
– Здрас-сте! День рождения твой справлять будем. Два раза уже зажала, на этот раз не выйдет. Мы с Ксюшей пирожков напекли с капустой и яйцом.
– Точно! У меня же день рождения сегодня! Я тогда побегу... А кто будет-то?
– Архитектор твой не придет. Он тебе журнальчик в подарок передал.
– Похабный?
– Да нет, мы бы такой не взяли. Приличный архитектурный журнальчик с домами и фасадами.
– Жалко.
– Ты дуй, давай, за водкой. Если к матери пойдешь, капустку у нее квашеную и огурчики захвати. Очень мне соленья твоей мамы нравятся, чувствуется, что женщина она с понятием.
Катя пару раз на праздники в отделе захватывала из дому заготовки, которые мама привозила из деревни. Но говорить графиням, что ими занимался исключительно Терехов, не допуская женщин к этому тонкому делу, она не стала.
Выпив, графини вдруг достали старую, трепаную колоду карт.
– Кать, у тебя рука-то легкая, ну-ка, раскинь нам картишки! Мы тут с Натусей такого себе нагадали, что в головах не помещается.
Может не надо, Ксения Леонидовна, а?
– жалобно попросила Катя.
Кать! Да ты чо? Давай-давай!
– радостно заверещала Ленка.
Катя поняла, что отвертеться ей не дадут. Но за столом сидела зашедшая случайно на огонек Людка Владимирова, конструкторша из соседнего отдела. В курилке за ее спиной поговаривали, что она давно запала на Алексея, и что Катька встала между ними очень некстати. Люда усмешливо смотрела на карты и презрительно щурилась в сторону. Катя понимала, что зашла она к ним в отдел, отлично зная о ее дне рождении. Более того, она знала о нем еще вчера, поэтому одета была гораздо лучше именинницы, напрочь запамятовавшей о своем возрасте. Вот это Катю и заело. Она молча взяла колоду в руки и стала привычно тасовать ее так, что восхищенно присвистнула даже Ленка.
– Ты, Кать, сейчас лет на десять вперед глянь, что-то нас все вокруг тревожить стало. Мы тут кости кидали, так не поверишь, почему-то выходило, что хлеб две тыщи стоить будет! А кто ж его такой кушать станет? Чо-то мы уже к восемнадцати-то копейкам привыкли, забаловались. И многое еще там нам показалось.
Раскладывая карты по первым триадам, Кате вдруг на минуту показалось, что она сидит не в своем сметном отделе, а куда-то мчится в ночи на огромной малиновой машине. Галлюцинация была настолько реальной, что доводы разума о том, что таких машин не бывает, даже в обкоме таких нет, в расчет не принимались. Прямо ей в лицо смеялся червонный король.
Катя начала вынимать одну за другой карты, что-то было хорошо знакомое в складывающемся пасьянсе. Что было... что будет...Графини сидели поникшие, вслед за Катей они следили за раскладом и уже не хуже ее видели все один к одному. Ей вдруг впервые стало жаль двух подруг. Даже тихой старости, освещенной солнцем дачных участков, при таких картах ждать нечего. Так ведь и не было у двух дам ничего, кроме пустых хлопот о чужих детях и никому, оказывается,
не нужных проектах. Только они решили, что жизнь налаживается, только, в который раз, все рассчитали до пенсии, как чье-то горячее Желание рушило вокруг них Время и Пространство и открывало перед ними, такими разумными, бездонную пропасть. И мысли их, лежавшие в головах, были теперь лишь о том, что именно теперь надо начинать копить папиросы и спички на черный день.Кате почему-то было очень стыдно, она пыталась осознать причину этих чувств, но суть ускользала, вернее, была слишком громоздкой для восприятия. Что-то ведь слышала она раньше про Время и Желание... Но то, что желание, заветная мечта одного человека может что-то изменить в жизни других, и далеко не в лучшую сторону, с этим она никак не могла согласиться. Выходит, что и пожелать-то ничего нельзя? И все желания - лишь мутные ледышки, что, растаяв, оставляют только грязный след на ладони? Неужели это все сбудется? Неужели это придет? Как же можно от этого отказаться! Но это лицо, его лицо... Значит, он все-таки придет... Пусть все будет так, а вот снега того она не допустит, ведь если только он придет, то будет вечное лето, и снега больше никогда в ее жизни не будет.
Вроде все было просто: пустые хлопоты, неприятности от казенного короля, марьяжный интерес... Но вот выпали и встали в круг четыре дамы. И каждая из них несла в себе свою жизнь, свои надежды, свои обиды, все то, что называется в пасьянсе одним словом - сплетни. Возле Кати в ближнем кругу сидело как раз четверо: Графини, Ленка и презрительно скривившаяся Люда. Остальные участницы застолья особого интереса к камланию не проявили. Из-за навязчивых идей графинь, с которыми они, оказывается, всех достали за последнее время, практически у всех сметчиц отпала охота заглядывать в будущее. Тем более, что на другом конце стола под дружный хохот разглагольствовала Розалия Львовна Бибикус, ощущавшая в себе явную тягу к магометанству.
Ленка и Люда практически не следили за картами, они в них мало что понимали. Краем уха они прислушивались к эмоциональной речи Розалии Львовны и уже начинали улыбаться. А Катя неотрывно глядела, как начинает меняться расклад как только в нем оказался валет пик. С напряженными лицами за картами вместе с ней следили только графини. И ждать развязки долго не пришлось. Возле двух дам - червонной и крестовой могильными надгробьями легли восьмерка треф и пиковая семерка. Уж, это точно графиням было не в масть, не их это были карты, но Катя не успела даже ничего сказать, как они ловко подставили под удар судьбы свои масти, с жалостью взглянув на молоденьких соседок, давившихся смехом. Катя уронила последнюю карту, и пасьянс сошелся. Только тогда они втроем оторвали свой взгляд от выложенного предсказания и посмотрели друг на друга.
– Свидание со смертью, - с растерянной улыбкой прошептала Натуся.
– Все с нею свидимся, - печальным эхом откликнулась Ксюша.
И Катя подумала, что когда-то эти увядшие в пыльных бумагах женщины были так же красивы, как хороши были фигуры дам пик и бубен на стертых картах колоды...
* * *
Домой после дня рождения Катя пришла поздно. Маша с бабушкой гостили в деревне, но на диванчике спокойно посапывал Володя. Устроившись в постели, она до глубокой ночи рассматривала в мягком свете ночника журнал, подаренный ей Алексеем. Катя сразу поняла, что он подарил его ради статьи о творчестве Обри Бердслея. Текст, сообщавший о трагическом пути художника, только в конце жизни осознавшего, чьей страстной мелодии он внимал и чьим танцем он любовался жаркими летними ночами, она даже не читала. Она смотрела на гравюры к пьесе Уайльда "Соломея", казавшиеся ей верхом совершенства, и узнавала себя в нагой красавице с жемчугом на груди, сидевшей перед овалом зеркала, которое держал перед ней раб, смутно похожий на Алексея. Может быть, он тоже видел это в своих снах? На минуту она устыдилась и даже подумала, что хорошо бы выколоть ему глаза. А потом она представила себя совершенно голой, играющую в догонялки с ним, слепым, среди столов и кульманов мастерской, и радостно, по-детски рассмеялась.