Позови меня трижды
Шрифт:
***
Если учесть, что нервный срыв случился с Татьяной во вторник, то до пятницы было еще слишком много времени. Татьяна явилась на следующий день среду какая-то странная, явно под стрессом. Валерию в лицо не глядела, а на его сочувственные слова о том, что, мол, все у них с мужем образуется, как-то неуместно и глупо захихикала. Стала делать много ошибок в текстах, несколько раз сорвалась на баб из налоговой инспекции, проверявших у них на точках кассовую дисциплину. Никакого печенья Танька теперь не пекла, а только нервно красила глаза и губы.
Терех ходил непроницаемый, в шуршащем зеленом шелковом пиджаке, который Танька с Раисой купили ему месяц назад на рынке. Шелковые брюки от костюма он надеть постеснялся, поэтому так и носил один пиджак с джинсами. Когда
***
Зачем бабе шуба к лету?! Ах, ты мой яхонтовый! Ручку позолоти, скажу! Всю чистую правду скажу, как участковому! Хотя, только мужчина может таким глупым вопросом задаваться. В Париже норку и летом за честь носить почитают, палантин там это дело называется. Но о бабе теперь забудь! Бабы в норке не ходят. Прямой связи тут не прослеживается, причем, что характерно, норку даже носить все время на себе не обязательно, ее можно просто иметь. Она, брильянтовый, и на расстоянии действует. Психомагнетизм это по научному называется. Ей, Богу не вру! И, вроде, что такого этой хитрой юркой зверушке? Прямо мистика какая-то! В бабе, прости ты меня, глупую, в Женщине пробуждаются какие-то невиданные страшные чары... А мех этот, заметь, с острыми сверкающими ворсинками подходит к любому типу лица, он ведь даже всем национальностям без примерки подходит и одинаково на всех действует!
Его мягкое мерцание заставляет что-то комом подкатывать к мужскому горлу, и это что-то очень трудно проглотить обратно, когда Женщина, имеющая отныне настоящую норковую шубу, укутанную в шкафу в старый халат от моли, обернувшись, говорит тихим грудным голосом: "Я не опоздала, Валерий Сергеевич? Вы не возражаете, если я выпью чашечку кофе?" Тут, главное, на ногах в первый момент устоять, а потом это проходит... Но, конечно, не до конца. Вначале у такой Женщины совершенно меняется походка, бедра начинают петь какую-то иную, несогласную со всем телом песню, которую так чутко улавливает мужская натура. Ее прямой, с виду спокойный взгляд направлен прямо тебе в душу, которая уже вся, бедненькая, устремляется, рвется к ней. Вот тут-то многие дуриком и попадаются, не чета тебе, касатик. Упаси тебя Бог, открывать свою многострадальную мужскую душу Женщине в норковой шубе!
ЧЕРВОННЫЙ ТУЗ
Это обычно дом женатых людей. Или почти женатых. При девятке пик кутеж, а в семейном дому - это, знаешь ли, драма. Хотя десятки и указывают на страсть, наслаждение. В общем раскладе этот туз читается еще и как свидание, почти деловое, и важный разговор
Где-то в самой середине этой весны у Кати впервые появилось странное ощущение какого-то парения - полного отсутствия опоры под ногами. И она действительно была рада, если ее вообще что-то могло еще обрадовать, что Валера вдруг пришел к ней. Но он, конечно, не мог навсегда бросить Наину и Егорку. Катя это понимала, но все равно была ему очень благодарна.
Как бы она пережила без Валеры, например, то, что ее рабочий стол новый начальник отдела отдал пожарной инспекции? Конечно, для оформления лицензии был очень нужен этот пожарный протокол, по которому получалось, что пожарная сигнализация, не работавшая с начала перестройки, потому что кто-то срезал в коридоре идущие к ней провода, в прекрасном состоянии? Больше отдать в их отделе было нечего. Пустующие столы давно ушли за неуплату коммунальных услуг, у Кати оставался единственный, приличный стол. Остальные сидели за старыми столами архитекторов, исколотыми кнопками и иглами рапидографов. Такие столы пожарники брать отказались. Теперь Катя работала на подоконнике, сидя на корточках
на расшатанном стуле. Но теперь, когда у нее был Валера, это было даже забавно, а, кроме того, еще можно было иногда отдохнуть от всего, просто глядя в окно.Их отдел заканчивал два небольших объекта, на будущее, которое теперь совершенно не волновало Катьку, у них планировался только один жилой дом для богатых с невиданными по площади квартирами. Работа обещала быть денежной, но, конечно, по их достаточно скромным меркам. Все "оставшиеся в живых" сотрудницы гадали, какое задание они получат по этому объекту, очень переживали, опять начались хождения со слезами по начальству. И Катя была рада, что само присутствие в ее жизни Валерия позволяло ненадолго отключиться от этих проблем. Она так устала от сознания, что вся ее жизнь вполне зависит от любого недоброжелательного вторжения извне.
Иногда Валерий заезжал за ней в обед на вишневом джипе, и они даже ехали куда-нибудь перекусить. Женщины на работе с нескрываемой, тоскливой завистью спрашивали Катю, где она познакомилась с самим господином Кондратьевым, хотя ей самой почему-то было стыдно рассказывать о своей связи.
Даже Валентина Петровна при ней спокойно заявляла соседкам по подъезду, что ее дочь живет не с мужем, а с любовником, который на джипе ездит. Времена стремительно менялись, теперь иметь любовника считалось очень престижным. Да, любовники! А как тут жениться, если у Катьки - муж, а у того - жена. Живут же люди!
А по вечерам, когда она засиживалась на работе, он заезжал за ней, и они еще успевали объехать пару-тройку точек перед ночной сменой, на минутку заскочить в офис, а потом забрать Машку из школы и завезти к Валентине Петровне. Бабушка и внучка с воцарением Валерия на диване, не сговариваясь, решили объединиться, чтобы не мешать Катиному счастью. Правда, обе отнеслись к этому счастью с достаточной долей скепсиса. Но Катя втайне была этому рада. Валентина Петровна имела влияние на Машу, она умела с ней нормально говорить, и что характерно, Маша ей отвечала серьезно и доброжелательно. А вот Катя почему-то в последнее время откровенно побаивалась дочь.
Поздние ужины с бутылкой сухого вина и Валеркиными песнями под гитару портила только мысль о том, что завтра с утра надо на работу. Даже после сокращений в их институте остались военные тетки-вахтерши с пистолетами, которые отмечали каждое опоздание и подавали сводку начальству.
* * *
Валерий проснулся среди ночи. Рядом тихо спала Катя, которую ему все-таки удалось перетащить к себе на диванчик. Лицо у нее было грустное даже во сне, время от времени она как будто всхлипывала. А какое веселое, чудесное лицо было у нее только что в его сне! Это был старый сон, его сон, который он всегда считал счастливым. Этот сон касался давнего случая, когда они все, еще в старом дворе, поливали друг друга из шланга. Маленькая Катька бегала плохо, но в тот раз, когда она обрызгала его водой и, бросив шланг, побежала, он вдруг увидел, что догнать ее уже будет трудно. Катька, захлебываясь счастливым смехом, кричала: "Догоняй, Валет, догоняй!" И в этот момент все внутри него переворачивалось, и он понимал, что она уже не ребенок, а маленькая женщина...
И каждый раз, когда Валерий видел этот сон, ему крупно везло наяву. Один раз его не убили, он остался жить, это было еще в тюрьме, а второй раз - пришел груз, который они с Терехом в отчаянии считали пропавшим.
Глядя на спящую рядом женщину, доверчиво прижавшуюся к нему обнаженным телом, он все думал, почему же он не смог защитить, укрыть ее от жизни? Лаская желковистую кожу, женственную роскошь тела, он был готов завыть от обиды на то, что не его ребенок развернул ее бедра и плечи и материнскими соками наполнил ее грудь. Ни одна женщина за всю его жизнь не обняла его так, как Катька. Та самая Катька, что кричала когда-то под окнами: "Валет, выходи!" Все в ней было его, все было родное. Он чувствовал, как что-то огромное заполняет его душу. Что-то такое, чего он не в состоянии ни вместить в себя, ни осознать до конца... Он не понимал, от чего так сжимало сердце, щипало глаза, и с чего вдруг на них наворачивались слезы.