Позови меня трижды
Шрифт:
– Значит, они действительно ему уже сообщили о завтрашней стрелке.
– Какой стрелке?
– Наина звонила, рассказывала.
– Кто?!
– Наина. Рай, ты сюда не суйся, у тебя дети. Вот то, что Татьяна написала - так это верхушка айсберга, смертное дело! Давай деньги, сегодня еще целый вечер.
– Кать, ты мужа заказать хочешь? Не выйдет! К этому готовиться надо долго, я по телику передачу про заказные убийства смотрела. Там они, чтобы следов не оставалось, чуть не месяц готовятся, следят, маршруты проверяют... Акции еще не продала, там деньги смешные предлагают. Кольца, блин, никто не берет, только по цене лома. И скупщик мой, морда кавказкой национальности, уехал, блин, к себе. Хорошо платил, блин. А тут у него враги сожгли родную саклю, или что-то
– Да хуже всего, что это ведь банда!
– Да-а-а, банда, наверно, дорого... Слушай, а может ОМОН нанять? Мне кажется, они дешевле стоят. Какая им разница? Служба-то все равно идет!
– Не знаю... Ты, Рая, деньги положи, и беги отсюда. Сами на огород улепетывайте, Таньке скажи, пусть с работы пока сваливает. А то, блин, заприбеднялась, загеройствовала! Терех ее мальчиков будет поднимать! Если не удастся решить вопрос с Вовкой, то Тереху - беспросветная хана! И нам всем! Мамочка-а-а!
– Кать, ты чего? Кать! Ты чо воешь-то заранее? Да кому мы нужны? Мы, если вот этого не считать, практически нищие по нынешним временам! Терех даже машину не успел поменять! Нам ведь все выплаты срезали, универсам ведь мы, дураки, строили все! Чо мы им теперь-то помешали?
– Рая, убей меня! Я сама на себя руки наложу, Рая!
– Кать! Не надо! Ка-а-тя!
– Рая, я ведь фирму на Тереха зарегистрировала, понимаешь? Сама! Чтобы Валерочку от тюрьмы освободить в случае проверки-и... Злая я на Тереха была, решила, что так они с Валериком еще дружнее будут. Дружба эта их хренова! Оптом и в розницу мною торговали! Мама родная! Проверки я боялась и Кузькиных махинаций с паленкой! За всю свою жизнь решила Тереху отомстить! За Валерочку держалась! Себе оставить хотела! А-а-а! А они мне вовсе не нужны, оказывается, вовсе-е! Никто!
– Кать! Катя...
– Да, сейчас я... Ничего, я в порядке. Мама меня просила с ней остаться, а я... Как я останусь? Как? Пусть Таня уезжает немедленно! Сама с детьми сваливай, если повторения пройденного не хочешь! А мне сейчас надо с Вовчиком решать. Масть ему надо поменять и достоинство. Был он у нас тузом, а станет пустым валетиком. Господи, с кем жизнь прожила? Надо решиться, надо еще такое сделать... А как дальше жить?
* * *
Да, Валентина Петровна просила Катю не ездить в город, очень просила. Но она не могла остаться. Нет, не из-за чувства долга перед подставленным ею Терехом, не из-за страха за Раю, за Таню... Не из-за Наины, голос которой дрогнул, когда она спросила: "Как Вы думаете, меня не тронут?" И даже мысли о маме и Маше были сейчас где-то далеко-далеко. Вернее, все это тоже присутствовало в качестве мотивации где-то на уровне подсознания. Но основная мысль, которая подгоняла сейчас Катю, была решающим аргументом всех ее сомнений, была о Люське. Ей надо было немедленно прижаться к нему. Он все поймет! Он на ее стороне! С ним ничего не страшно...
До презентации оставалось три часа. С какими-то джокерами они с Люсей договорились встретиться за час до презентации на пустыре. И эти два часа они любили друг друга с отчаянной страстью, будто чувствовали, что вместе им быть больше не доведется...
* * *
Пятеро странных мужчин пытались как можно комфортнее разместиться в старенькой белой "Копейке". Каждый, прежде чем залезть в машину, совал в нее свой огромный черный баул, а те, кто разместился там до него, начинали нетерпеливо и возмущенно стонать и повизгивать.
Катя стояла вместе с Люськой и приземистым импозантным
мужичком у машины.– Мы, Люсенька, взяли эту старушку, потому что нас у "Тьери" Владленчик будет на тайоте ждать. А Белоснежку придется бросить врагам, сказал мужичок, надевая светлые лайковые перчатки.
– Мальчики! Не ссорьтесь! Все надеваем перчатки, чтобы не было отпечатков! На переднем сидении сядет Олежек, он в прошлый раз сидел в серединке! Ах, Люсенька, какой же ты отчаянный!
– подозрительно дрогнул у него командирский голос, Всем говорил, что заводишь, чуть ли не семейную жизнь, а тут же схлестнулся с мафией. Ну, давай простимся перед боем.
Мужик поправил шелковый нашейный платочек, обнял Люсю, привстав на цыпочки, и приник к нему губами. Из машины ему тут же закричали: "Жан! Ну-у, я тебя умоляю! Сколька-а можна-а! Ты ведь уже простился! Не тяни время, Жано!"
Жано с повлажневшими глазами оторвался от Люси и, церемонно поклонившись Кате, пошел к машине, поправляя кобуру из гладкой оранжевой кожи подмышкой.
– Люся, ты уверен, что они смогут что-то сделать с Карташовым? Может, не надо, а? Они ведь камикадзе, мы же их на смерть посылаем!
– зашептала Катя Люське.
– Поворкуйте, голубки! Пока!
– выгнув с заднего сидения, крикнул какой-то странный парень с фиолетовой головой и темно-коричневыми губами.
– Пока-пока!
– радостно завизжал Олежек с переднего сидения. С красной головой и в желтой рубашке он был необыкновенно похож на яркую жизнерадостную морковку.
Жано надел черные очки, включил зажигание и, сосредоточенно кивнув Люське, начал выруливать с пустыря. За ним, радостно вереща, очки надела вся его команда. Но очки у всех были веселенькими - желтенькие, розовые, с тонкими металлическими дужками. Окна в машине были открыты, и все, кроме Жано, с улюлюканьем высунули из машины руки в колечках и перстнях с воинственными жестами. У Кати на миг закружилась голова, и ей представилось, что она смотрит какой-то идиотский цветной фильм про итальянскую мафию. Настроение у нее было невыносимо ужасное. Только что они с Люсей собрали эту фантастическую команду, чтобы порешить ее мужа. И почему-то она тогда подумала, что вот Маша окончательно вырастет и, конечно, узнает, почему ее папа уже никогда не вернется из командировки, она такая дотошная... Интересно, а она после этого разговаривать с ней навсегда перестанет?
– Люся! Это же кошмар какой-то! Я даже не представляла, что такие в нашем городе водятся!
– Катенька, они и раньше водились, только теперь к ним прикалываться перестали, вот они и не маскируются под разных ублюдков.
– Они же придурки!
– Они - неисправимые оптимисты-беспредельщики, - сказал Люся, вынимая из сумочки какой-то толстый пистолетик с коротким дулом. Потом он им как-то щелкнул, из пистолетика выкатился барабанчик с дырочками, Люся порылся в сумочке и достал патроны к нему и засунул себе в рот. Потом он начал крутить этот барабанчик и вкладывать патроны изо рта в отверстия.
– Ты же сам-то туда не пойдешь, а?
– в накатывающей дурноте спросила Катя.
– Надо поддержать Жано, он меня всегда поддерживал. А теперь ему так трудно психологически...
– Если ему трудно психологически кого-то мочкануть, то зачем брать пять тысяч?
– пытаясь хотя бы казаться бесстрастной, спросила Катя.
– Ты не поняла, я про нас с тобой говорю. Он все понял, - дергая какой-то деталькой в пистолете, тихо ответил Люська.
– Откуда он знает? Ты ему, что ли, сказал?
– краснея, сказала Катя.
– Нет, он почувствовал, - процедил Люся.
– Знаешь, в тот момент, когда обрывается связь, все чувства обострены... Ладно, идем к Владлену. Подъедем туда на тайоте с тыла. Что-то у меня тоже нехорошо на сердце. Наверно, из-за Жано.
– Люсь, а зачем им очки? Для маскировки или как цветовой фильтр? Они у них специальные, как в кино? Темно же!
– на бегу спрашивала его Катя.
– Для понта!
– обрезал Люся, на ходу рисуя на щеках белой перламутровой помадой полосы и стрелки.
– На вот, тоже разукрасься, очки надень и шляпку соломенную... Вот так. Вот видишь, костюмчик сидит в норме.