Позволь мне остаться
Шрифт:
Тогда зачем ему обо мне заботиться? Дом, постель, завтрак…
«Боже, Лия, ты никогда не была в мужской постели?»
«Было не так. Он отдал рубашку, спасал, спрятал, не приставал. Смотрел жадно, но не трогал. Хотя хотел, я видела…»
«Я не понимаю!»
Сама попросила о помощи, но инстинкты требуют сомневаться. Во всем. Даже в том, что этот дом настоящий. Вдруг это тоже игра?
Нет! Чушь! Он хороший. Он поможет. Уже помогает! Мои мысли превращаются в крик, но тоже только в голове.
Сжав ее ладонями, чувствую, как дрожат губы. Необходимо успокоиться.
– Лия? – Подполковник вырастает прямо передо мной. Задираю голову, чтобы посмотреть на высокого, крупного мужчину, покрытого татуировками. – Тебе плохо? – отрицательно кручу головой в ответ. – Бледная, – сообщает он. – Надо поесть. Тебе нужны силы.
Оглядываюсь в поисках блокнота, ручки. Не помню, где вчера все оставила. Ночь прошла как в тумане. И я до сих пор до конца из него не вышла.
– Сейчас. – Подполковник уходит вглубь гостиной и возвращается ко мне с письменными принадлежностями. – Держи.
Благодарно кивнув, открываю новенький блокнот со страницами в крупную клетку.
«Ты правда мне поможешь?»
Глупо, знаю, но мне важно это слышать, и я готова повторять этот вопрос несколько раз в день.
Развернув блокнот к Мирону, показываю то, что написала.
– Я уже помогаю, – спокойно и уверенно отвечает он, вторя моим собственным недавним мыслям. – У тебя есть аллергия на что-нибудь?
На секс, особенно анальный. На боль. На электрический ток. На ошейник на моей шее. На грубые мужские руки. На голодные мужские взгляды. На кружевное белье. На свист плети в воздухе. На поводок. На запах члена. На его вкус. Этот список можно продолжать бесконечно.
Но вместо этого я пишу ему в блокноте короткое: «Нет».
– Тогда пойдем завтракать. У меня все практически готово.
И я послушно иду за ним на кухню. Жду разрешения сесть на табуретку. На это у меня тоже аллергия. Ненавижу! И, пересилив себя, делаю последний шаг, осторожно присаживаясь на край.
Мирон ставит передо мной тарелку с пышным омлетом, украшенным сыром и зеленью. Тысячу лет не ела подобной красоты. Выглядит очень аппетитно, а пахнет как… Рот неконтролируемо наполняется слюной, а желудок неэстетично громко урчит.
– Ешь. Приятного аппетита. – Подполковник кладет передо мной вилку, в центр стола ставит тарелку с нарезанным хлебом и садится напротив со своей порцией.
Чувствую на себе его внимательный взгляд и очень стараюсь есть красиво, но получается все равно быстро. Настолько я голодная. Настолько вкусно. Омлет нежнейший, как суфле, и буквально тает во рту. Никогда не ела подобного.
– Добавки? – увидев, что я закончила, интересуется Мирон.
Отрицательно качаю головой.
– Нет, потому что правда не хочешь? Или потому, что боишься попросить? – склонив голову к плечу, смотрит мне в глаза.
Прислушиваюсь к себе, искренне ища ответ на его вопрос, и робко улыбаюсь, понимая, что в меня действительно больше не влезет.
– На-е-лась, – произношу
и показываю жестами. – Вкус-но. Спа-си-бо.– За еду спасибо не говорят, – отвечает он и качает головой.
Беру блокнот и быстро пишу: «Ты так говорил про лекарства».
– Еда, вода, лекарства – то, что спасает жизнь. Это базовая необходимость для любого человека, – объясняет Мирон, доедая свою порцию. – Ты же не говоришь «спасибо» за то, что дышишь воздухом?
«Если бы ты меня не спас, я могла бы больше никогда не дышать» – пишу ему.
– Не совсем про это, Лий. Про ежедневные, ежесекундные вдохи и выдохи. Понимаешь? – киваю. – Вот и еда, лекарства, вода стоят на одном уровне с кислородом. Особенно когда идет война. Это не ради благодарности, а чтобы просто жить или кто-то выжил. Вот и все. Такая у меня философия.
«Сейчас война?» – вывожу новую строчку в блокноте.
– В какой-то степени она всегда, – невесело улыбается подполковник. – Не забивай голову, девочка. Это мои профессиональные заморочки.
У него звонит телефон. Очень настойчиво. Мирон смотрит на экран, и выражение его лица стремительно меняется. На него словно ложится тень. Взгляд становится жестким, царапающим. Губы превращаются в плотно сжатую полоску, а челюсти сжимаются до скрипа зубов.
И я вместе с ними, с этими мощными челюстями, опять сжимаюсь, ожидая на всякий случай самого страшного.
– Сейчас вернусь. Можешь пока чай сделать… – внимательно смотрит на меня. – Нет. Я сам сделаю.
Это, наверное, после картошки, которую я испортила, перепачкав ему кухню.
Мирон выходит в гостиную, его голос иногда становится совершенно глухим, как из бочки, и я не могу разобрать ни слова, а иногда он приближается, и я слышу настоящее рычание и такой мат, что и правда хочется на всякий случай забраться под стол.
Он вот такой настоящий? Или настоящий тот, кто укутывал и кормил?
В моем воспаленном мозгу снова генерируются и размножаются тонны вопросов и вариантов дальнейшего развития событий. Но все, что происходит: Мирон возвращается, с грохотом швыряет телефон на стол и щелкает кнопкой чайника.
Он наливает мне чай, а себе кофе. Подставляет сахар и какие-то печеньки. Нервно сглатываю и кошусь на него. Хозяин не разрешал мне даже смотреть на сладкое, ведь от него «растет жопа».
– Не любишь? – и снова этот пронзительный взгляд.
Он словно сканирует меня и видит насквозь. Обмануть язык не поворачивается, и я тянусь дрожащей рукой за кубиком сахара. Беру сразу два и кидаю в чай.
– Бери с собой и выходи. Хард уже заждался.
Словно в подтверждение его словам этот черный конь начинает скакать и нетерпеливо скулить у двери.
Согласно киваю, быстро одеваюсь во вчерашнюю одежду и выхожу к Мирону. Он ждет меня на крыльце, а Хард уже вовсю носится по территории.
Наблюдаю за ним и не могу сдержать улыбки, столько в нем красоты и грации. Очень красивый пес.
– Не холодно? – заботливо интересуется Мирон.
Отрицательно кручу головой и прячу смущенную улыбку в чашке с чаем. Я не привыкла к такому вниманию к себе. К человеческому отношению.