Прах к праху

– Проследите, чтобы его доставили к двенадцати часам, – сказал Линли.

– Но зачем терять на это время? И пресса на нас накинется, не говоря уже о реакции Уэбберли и Хильера. Мы ничего не выиграем. И время потеряем. Сэр, послушайте меня. Если мы задержим Джин, мы снова возьмем след. У нас появится материал для работы. Если же мы зациклимся на Джимми, мы вообще не встряхнем Джин.

– В этом вы правы, – сказал Линли. Он смял свою бумажную салфетку и бросил на стол.

– В чем права?

– Насчет встряски для Джин Купер.

– Отлично. Так что, если я права…

– Но встряхнуть я хочу не Джин Купер. Доставьте Джимми к полудню.

Линли намеренно поехал домой кружным путем. Он не спешил. У него не было причин полагать, что его ожидало сообщение от Хелен Клайд, но даже если и так, Линли иногда обнаруживал, что, покинув место, казалось бы созданное для размышлений, он начинал думать даже с большей ясностью, чем дома или в кабинете. По этой причине он нередко уходил из Нью-Скотленд-Ярда в разгар расследования на пятиминутную прогулку по Сент-Джеймсскому парку. В этот вечер Линли в конце концов оказался перед входом на крикетный стадион «Лордз».

Предъявив сторожу полицейское удостоверение и назвав имя Кеннета Флеминга, Линли прошел к трибунам. В безмолвной темноте стадиона Линли дал себе ясный отчет в результатах следствия по прошествии семидесяти двух часов. У них не было улик, которые суд мог бы посчитать неопровержимыми, улик, которые можно было безоговорочно связать с одним из имеющихся подозреваемых в той же мере, в какой они были связаны с убийством. С одной стороны, у них имелись окурки, отпечатки обуви, волокна, два комплекта масляных пятен – на волокнах и на земле – и признание. С другой стороны, у них было обгоревшее кресло, полдюжины горелых спичек и окурок одной сигареты «Бенсон энд Хеджез». Кроме того, они располагали очень важной уликой – ключом от кухонной двери, оказавшимся у Джимми Купера, ссорой, которую слышал во время своей вечерней прогулки фермер, ссорой на автостоянке крикетного стадиона, заявлением о разводе, которое требовало подтверждения, и романом с несчастливым концом. Но каждая конкретная улика, которой он располагал, равно как и все собранные до настоящего момента свидетельские показания, выступали в роли кусочков смальты, которые могли навсегда остаться незаконченной мозаикой.

И именно отсутствие чего-то основополагающего, давало Линли передышку, позволявшую мысленно вернуться в библиотеку их родового гнезда в Корнуолле. Он лежит на полу, положив голову на руки, сестра пристроилась рядом, обхватив руками подушку. Отец сидит в кресле и читает детям рассказ, который оба они знают наизусть: об исчезновении лошади-фаворита, о смерти ее тренера и о дедуктивных способностях Шерлока Холмса. Они и сами не помнят, сколько раз слышали эту историю, но как только рассказ подбирается к кульминационному моменту, ожидание нарастает. Линли садится, Джудит прижимает подушку к животу. И когда граф, кашлянув, спрашивает у Шерлока Холмса голосом инспектора Грегори: «Есть еще какие-то моменты, на которые вы советовали бы мне обратить внимание?», Линли с сестрой подхватывают – Линли говорит: «На странное поведение собаки в ночь преступления», Джудит с притворным недоумением возражает: «Собаки? Но она никак себя не вела!», и вместе они выкрикивают, дойдя до благополучного финала: «Это-то и странно». 11

[11]

Речь идет о рассказе А.К. Дойла «Серебряный»; перевод Ю.Жуковой.

Только в деле Кеннета Флеминга темой диалога между Холмсом и Грегори было бы не поведение собаки в ночное время, а заявление подозреваемого. Ибо внимание Линли привлекла некая странность в этом заявлении.

Означенный подозреваемый не сказал абсолютно ничего.

В этом и заключалась – если отбросить все лишнее – странность.

Глава 21

– Давай вернемся к тому моменту, когда ты открыл дверь в коттедж, – сказал Линли. – Напомни мне. Что это была за дверь?

Джимми Купер поднес ко рту палец и откусил заусенец. Они сидели в комнате для допросов уже больше часа, и за это время мальчик умудрился дважды кусать себя до крови, оба раза, по-видимому, не испытывая боли.

Линли продержал Фрискина и Джимми Купера в комнате для допросов сорок семь минут к моменту своего вступления в беседу. Он хотел как можно сильнее вывести мальчишку из себя, и поэтому дал адвокату и его клиенту потомиться в соусе ожидания, пока вокруг них шумела повседневная жизнь полицейского управления. Фрискин, естественно, не преминул воспользоваться моментом, чтобы проинформировать своего клиента о замысле полиции, но над физиологическим состоянием мальчика он был не властен. Опасность грозила не адвокату, а голове Джимми. Линли зависел от способности мальчика осознать сей факт.

– Мы по меньшей мере раза четыре возвращались к одному и тому же факту, – вмешался Фрискин. – Вряд ли пятый раз что-то изменит.

– Ты можешь уточнить для меня, какая это была дверь? – повторил вопрос Линли.

Фрискин вздохнул с демонстративным неодобрением. Джимми поерзал на стуле:

– Я уже сказал. Кухонная.

– И ты воспользовался ключом?…

– Из сарая. Это я тоже уже говорил.

– Да. Это ты говорил. Мне просто хотелось убедиться, что мы правильно излагаем факты. Ты вставил ключ в замок. Повернул его. Что случилось дальше?

– В каком смысле, что случилось дальше?

– Это просто смешно, – сказал Фрискин.

– А что должно случиться? – спросил Джимми. – Я открыл эту чертову дверь и вошел.

– Как ты открыл дверь?

– Вот пристал! – Джимми резко отодвинул свой стул от стола.

–Инспектор, – вмешался Фрискин. – Неужели это копание в мелких подробностях открывания двери так необходимо? Какой в этом смысл? Чего вы хотите от моего клиента?

– Дверь открылась, как только ты повернул ключ? – спросил Линли. – Или тебе пришлось ее толкнуть?

– Джим… – предостерег Фрискин, как будто только что понял, куда клонит Линли.

Джимми дернул плечом, отмахиваясь от слов адвоката:

– Конечно, толкнул. Как еще открываются двери?

– Прекрасно. Скажи мне как.

– Что – как?

– Как ты ее толкнул?

– Просто толкнул и все.

– Под ручкой? Над ручкой? Держась за ручку? В каком месте?

– Не помню. – Мальчик сполз на сиденье. – Сверху, наверное.

– Ты толкнул ее над дверной ручкой. Дверь открылась. Ты вошел. Свет был включен?

Лоб Джимми собрался морщинками. Этого вопроса Линли раньше не задавал. Джимми покачал головой.

– Ты включил его?

– Зачем бы я стал?

– Ну хотя бы для того, чтобы сориентироваться. Тебе нужно было найти кресло. У тебя с собой был фонарик? Ты зажег спичку?

Джимми, похоже, перебирал варианты и прикидывал, что может повлечь за собой каждый из них. Наконец он решился, сказав:

– Ну, фонарик-то я не мог везти на мотоциклете.

– Значит, ты зажег спичку.

– Я этого не говорил.

– Тогда включил свет?

– Может быть. На секунду.

– Прекрасно. Что потом?

– Потом я сделал то, что уже рассказывал вам. Зажег эту проклятую сигарету и сунул в кресло. Потом ушел.

Линли задумчиво кивнул. Надел очки и вынул из плотного коричневого конверта фотографии с места преступления. Просматривал снимки, он продолжал спрашивать:

– Своего отца ты не видел?

– Я уже сказал…

– Не разговаривал с ним?

–Нет.

– Не слышал, как он двигается в спальне наверху?