Прах

Однако Ростислав негодовал. Хотелось вывести на улицы войска и выпроводить из города этих наглецов, тем более воевода сообщил, что силы УВР невелики. Но приходилось сдерживаться. Нельзя было позволить гневу взять верх. Сейчас, как никогда прежде, требовались холодный рассудок и ясность ума.

Следующим, с кем связался Ростислав, был князь Антон Святославович Львов — уполномоченный наместник канцлера в Новгороде. С Антоном Святославовичем у Ростислава были отношения, которые можно назвать если не дружескими, то весьма тёплыми. Знакомство они водили уже давно.

Князь Львов ответил сразу, сказал, что уже знает о проблеме, но сделать пока ничего не в состоянии, поскольку УВР ему не подчиняется. Львов долго распинался о том, что просто произошло недоразумение, заверил, что он лично обратится к канцлеру и обязательно уладит проблему.

«Ну да, как же, — подумал Ростислав, — обратится он. К кому? К марионетке Голицыных? Какой смысл?» Львов всегда был таким: мог наплести с три короба, причём наплести убедительно, а на деле пальцем не пошевелит.

В общем, тут тоже оказался тупик. Надо было действовать самостоятельно.

Тем временем, по сообщению воеводы, стрельба в южном районе утром возобновилась, причём в столкновении участвовали боевые дружины новгородских семей. Требовалось срочно вмешаться.

Очередной звонок секретаря не стал неожиданностью.

— С вами желает говорить Борис Ростиславович Безбородов, — сообщил секретарь.

— Соедини, — велел Ростислав, озадаченный звонком председателя общесоюзной княжеской думы.

— Доброе утро, Ростислав Васильевич, — зазвучал в наушниках тёплый бас Бориса Безбородова. — Важный разговор к вам имею. Знаю, у вас проблемы некоторые возникли с внешней разведкой, вот и решил лично позвонить. Только по защищённому номеру, пожалуйста, давайте пообщаемся.

* * *

Вопреки ожиданиям ночью штурма не случилось. Мои силы к утру полностью восстановились, даже синяки и ссадины уже болели поменьше, и я решил прорываться, пока не стало слишком поздно. Нас тут либо голодом заморят, либо стянут армию и возьмут здание штурмом, чем постоянно грозил мужик с рупором, который раз в полчаса призывал меня сдаться.

А армию действительно стягивали: под окнами уже стояли шесть лёгких броневиков. Три — со стороны главного входа, три — со стороны чёрного. Но бронетехника — полбеды. Если среди собравшихся внизу вояк есть хотя бы один такой же мощный энергетик, какого мы еле-еле победили вдвоём с Марией, дела плохи. Но ничего другого, кроме как пробиваться через всю эту толпу, мне не оставалось.

Одна проблема: со мной была Ира, и это значительно усложняло задачу. Не получится просто раскидать всех и удрать под пулями, надо ещё и Иру вытащить, да так, чтобы её не подстрелили. И тут я не мог гарантировать успех, а потому было тяжело решиться на такой шаг.

Само собой спать сегодня не пришлось. Каждую минуту я ожидал начала штурма, и едва внизу слышалась возня, тут же хватал карабин и побегал к окну. Но штурм не начинался.

В доме увээровцев не было. Я проверил обе лестницы. Поговорив с охранниками на первом этаже, выяснил следующее: поскольку здание принадлежит жилищной компании одного из княжеских родов, УВР не может находиться тут без разрешения. Это официально. По факту же они устроили перестрелку на подземной стоянке, из-за чего пострадали машины жильцов. Больше не наглели, но много ли им понадобится времени, чтобы получить разрешение на проведение здесь операции, я не знал. Скорее всего, как только, так сразу.

Уже поздно вечером ко мне заявились двое: один седой старик, второй — мужчина помоложе. Представились какими-то боярами, фамилии их не запомнил. Эти двое принялись убеждать меня, что я должен сдаться, потому что осада доставляет серьёзные неудобства жильцам. В случае отказа грозили судом и иском за причинённый ущерб. Выпроводил их вежливо, но твёрдо.

Было почти пять часов утра. Мы с Ирой сидели на полу в коридоре при свете фонариков наших браслетов и жевали холодные кебабы, запивая газировкой. В окна били прожекторы, но плотные шторы в комнатах не пропускали свет. В квартире царил мрак. Ира немного успокоилась после вечерней перестрелки, но всё равно была сама не своя. Её причёска взлохматилась, взгляд блуждал. Но она не жаловалась, не плакала, вела себя спокойно, держа эмоции внутри, почти всё время молчала.

— Ты уже восстановился? — спросила она.

— Да, по ощущениям — в норме. Закинуться таблеткой — и вперёд.

— Значит, по нам опять будут стрелять?

— Да, будут. Но скоро это закончится.

— Ты-то энергетик. Тебе всё равно, — в голосе её послышалась обречённость.

— Нет, мне не всё равно. Если с тобой что-то случится, я не прощу себе этого.

— По-другому никак?

— Прикалываешься? — я горько усмехнулся. — Разве что отрастим себе крылья и улетим.

Ира промолчала. Кажется, она всё понимала, просто цеплялась за какой-то призрачный шанс избежать грядущего кошмара.

Я обнял её, Ира положила голову мне на плечо.

— Больно, когда попадают? — она потрогала оставленный пулей синяк на моей руке.

— По-разному. Иногда даже не чувствуется, а иногда больно. Зависит от типа пули и её кинетической энергии. Чем мощнее боеприпас, тем быстрее он ослабляет защитную оболочку. Иногда может и пробить.

— Как всё сложно.

— А что ты хотела? Это целая наука. Многое ещё зависит от личных показателей. Например, у энергетика пятого ранга средняя прочность оболочки — как правило, в районе ста тридцати-ста пятидесяти удельных единиц на квадратный сантиметр. Это эквивалентно примерно двум метрам гомогенной брони. Но с истощением баланса прочность снижается.

— Интересно.

— Ага. Когда я был в спецотряде, много изучал эту тему.

— А у тебя сколько?

— Немного побольше, но не сильно. Прочность оболочки зависит от твоего внутреннего состояния, а время, которое ты можешь держать урон — от общего энергетического баланса. У меня баланс солидный, и я могу пережить много попаданий, и под огнём проживу дольше, чем боец пятого ранга, но прочность примерно такая же.

— Надеюсь, ты долго проживёшь, — задумчиво произнесла Ира.

— Мы проживём очень долго, — я включил весь свой оптимизм, который, как и энергия, значительно истощился вчера вечером, вот только, в отличие от энергии, он никак не восстанавливался. — Ну а если подохнем — судьба, значит. По хер. Я один раз уже подыхал, больше не страшно.

— А куда мы пойдём, когда выберемся отсюда? — спросила Ира.

У меня не было ответа на этот вопрос. Действительно, куда? Связь отсутствовала, и я не знал, что с моей семьёй: кто на свободе, кто арестован. Даже не знал, что творится в городе. Мы с Ирой находились в полной изоляции.

Разумеется, нас объявят в розыск, а если так, значит, счета уже заблокированы, а документы недействительны. Без денег, без паспортов, без машины, без содействия родни идти просто некуда. Единственный вариант — это попросить помощи у Марии и ГСБ, когда вырвемся отсюда. Мария-то точно в курсе того, что происходит. Но для начала надо покинуть квартиру и придумать, как связаться с ней.

— На север, в леса, — сказал я.

— Сейчас уже холодно. Где будем ночевать?

— Выкопаем нору, будем греться в обнимку.

Ира хохотнула, да и я тихо рассмеялся столь нелепой мысли.

— А ты мёрзнешь? — спросила Ира.

— А почему нет?

— У тебя же энергия.

— Ну… — я почесал голову. — Говорят, если овладеть природной энергией, можно управлять температурой тела и ощущениями, но мне пока это не светит. Другие виды энергии ничего подобного не позволяют. Так что пуля меня не убьёт, а вот замёрзнуть насмерть — раз плюнуть. Хотя… — я задумался. — Если энергия заживляет раны, может, и в случае обморожения не даст сдохнуть? Не пробовал, и желания нет, если честно. Да ты не переживай, придумаем что-нибудь. У меня есть оружие, будем охотиться. С голода не помрём. А согреться можно у костра.