Пращуры русичей

– Поговаривают что Аскальд из местных целый гарнизон в Старой Русе собрал, – продолжал речь Драга, но князь поднял руку, призывая дворского замолчать.

– Прав ты, неспроста Аскальд богатства копит. Да силы сбирает, – произнёс князь. – За одну монету можно варяга нанять, а за мешок золота целую рать на ровном месте выставить. Не отдаст власть воевода Староруский. Да и как Олега отошлёшь, ещё Ефанда умершая тому всеми силами противилась.

Глухой протяжный гул прервал беседу, громкие крики слышались отовсюду. И князь, и его верный слуга, посмотрели вдаль, по улицам города, к центральной площади валили целые толпы.

– Случилось ли чего, – приставив ладонь к уху, произнёс Драга, который на старости лет был слегка глуховат. – Шум ли какой, не пойму я что-то.

– Знать случилось, раз люд на площадь городскую валит. А ну, старый, кликай гридней, раз народ туда спешит, знать и нам туда дорога, – расправив могучие плечи, произнёс князь. – Глянем, кто же это без моего повеления решил вече скликать.

Гул доносился всё чётче и чётче, и князь, и купец и боярин, и даже самый ничтожный городской подмастерье знали, что звон вечевого колокола, это немаловажное событие.

3

Толстый словно бочка боярин в расшитом парчовом кафтане протопал мимо, пыхтя и покрякивая. Окружавшая его свита следовала гуськом, расталкивая всех, кто мог оказаться на пути этого дородного увальня. Следом небольшой кучкой проследовали пятеро мастеровых в простых рубахах и портах, в лаптях обутых поверх потемневших от копоти онучей.

– Видать кузнецы, – подумал Ирга, обратив внимание на подпаленные волосы мужиков и парней. Он с грустью посмотрел на свои ноги, – Знал бы, что так далеко меня занесёт, ещё бы две пары прихватил.

Лапти, в которых он ушёл из дома, превратились в растрепанное бесформенное лыко, а почерневшие от грязи портянки, были ещё чернее потемневших от копоти онучей мастеровых. За кузнецами шли другие новгородцы: прошёл купчина с ватажкой, эти не как тот новгородский боярин, все рослые, жилистые, оружья при них нет, но по повадке видно, этим к мечу да к секире не привыкать, бывалые вояки. А вот и они – русы, бритые на голо, лишь чубы на голове да усищи до самой груди – с ними ни купцы не стража новгородская не сравниться, эти войной живут, а смертью дышат, таких лучше стороной обходить.

Ирга скинул с плеч походную котомку, расправил спину. Мышцы почувствовали приятную истому. Сколько уж он в пути, не день не два, а уж почитай вторая неделя к концу подходит. Покинув своё огнище, направился Ирга в ближнее поселение, то самое, откуда сам был родом. Направился прямиком к поселковому старосте, рассказал там про свою беду. А уж там таких как он, не один и не двое побывали, многим слуги Аскальдовы горе принесли. Да только чем мог староста помочь, его самого приказчики посадника до липки обобрали. Вот и наказал староста Ирге, ступай на север вдоль речки Полисти, в том месте, где она с Ловатью сливается ладья купеческая у берега стоит. С теми купцами в Новгород плыви. Купцы те, что на ладье, уж больно на Аскальда злы, говорили, по прибытии в город, станут всех своих приятелей да знакомцев скликать, грозились вече созвать, да на посадника пожаловаться, за то, что он у них добрую половину товара в счёт платы за проезд взял. Если уж князь не рассудит их, так уж люд то новгородский за всех за нас точно вступиться.

– Как позвали варягов, так и погоним. А о семье не тревожся, присмотрим мы за ними, – пообещал староста, – Что б не обидел кто ненароком, да припасами пособим, на первое время хватит.

Ирга подумал, подумал: «А была, не была, всё одно делать нечего, коли найдём управу на посадника, может и вернём добро своё, а то как зиму зимовать без хлебушка то». Оставил он в поселении лошадку, да отправился на встречу с новгородскими купцами.

А купцы те и вправду, прознав про беду Ирги, на корабль его приняли, в пути не обижали, хлеб, соль с ним делили, как со своим. Пусть огнищанин и не одного с ними сословия, а всё же человек, родную речь разумеющий, да богов славянских почитающий. Один из купцов, глядя на драную одёжу Ирги, даже сжалился, да кафтан со своего плеча подарил.

– Носи, друже, а то мало ли, настанут холода, так и окоченеешь в своей одёже то, – с улыбкой проговорил сердобольный новгородец, похлопав Иргу по спине. – Ты теперь с нами на палубе одной, стало быть ты нам друг-товарищ, а товарищам помогать надобно.

Сейчас стоя на площади, в центре большого города, Ирга скинув купеческий подарок с плеч, да запихал его в котомку.

– Нет холодов, так побережём кафтанчик покудова, – прошептал огнищанин себе под нос, и снова взглянул на свои потрёпанные лапти. – Можа и их скинуть, да босиком? Нет, пожалуй, уж коль сами развалятся, тогда да, а покамест и так потопаем.

Тем временем огромные толпы всё стекались и стекались на городскую площадь.

4

– Нет, ты уж князь, послушай людей, послушай до конца, не одних нас твой посадник прибыли лишил! – с пеной у рта распинался рослый купец, тот самый, что принял у себя на корабле Иргу. – Да пусть народ новгородский тоже послушает.

Толпа притихла, но эта тишина больше напоминала затишье перед бурей.

– Мы все подати с полной руки платим, и тебе и дружине твоей, и в казну, на дороги да на постройки, на ремонт стен городских, но те подати долю составляют, а не половину всего, что мы нажили.

Ропот пробежал по купеческим рядам, видно было, что многие недовольны высокими поборами. Княжьи дружинники, заметив народное волнение, насторожились, сдвинулись в кружок, поближе к князю. Купец тем временем пригласил на помост, на который выходили все, кто держал речь, тщедушного мужичка, в потрёпанной беличьей шапке. Тот робко поднялся на деревянный настил, по совету кого-то из стоящих поблизости людей, резко стянул с головы забавный треух и начал что-то бормотать тихим жалобным голоском.

– Громче говори, а то не слыхать ничего, – проревел предводитель княжьей стражи Бора. – Не можешь сказывать внятно, так слазь с помоста, нечего у князя время отнимать.

– Слыхали, люди добрые! – заорал купец, что держал речь перед этим. – Не слышит, князь глас от люда простого.

Толпа возмущённо зашумела. Народ колыхнулся к помосту, дружинники снова приготовились к худшему, но сам Рюрик призвал их к спокойствию, и строго поглядел на Бору.

Видя, что князь не гневается на него, а напротив, даже приструнил своего человека, накричавшего на него, мужичёк осмелел. Он продолжил свою речь громким гнусавым голоском, который сам по себе вызвал у многих присутствующих улыбки.

– Не возьму в толк, толи мужик гуторит, толи баба, – выкрикнул из толпы какой-то весельчак. – У моей мамани козёл был, так он так же блеял.

Шутка молодца вызвала у многих смех, но говоривший с помоста мужик не придал этому значения, по-видимому, над его голосом насмехались уж не впервой, и он к этому привык. Он продолжил речь, и смех прекратился. Люди слушали и роптали, но казалось, что больше всех хмурился при том сам Рюрик.

Оказалось, когда у этого мужика люди Аскальда не нашли никакого добра, то что бы хоть как то отблагодарить себя за усилия, они снасильничали его жену, да увезли с собой двух дочек да племянницу. Где они теперь, неизвестно, след их пропал, а с Аскальда за то уж не спросишь.