Правая рука смерти
Шрифт:
– Можно. Я простил, – он сердито засопел. – Но не искушай меня больше, поняла? Завтра я начну дожимать Тамару. И к Владу надо бы наведаться.
– Поосторожнее с ним.
– Это я уже понял.
– На всякий случай я буду за дверью.
– Я что, ребенок?! – взвился он. – Не надо указывать мне на мои ошибки!
Она потрясенно замолчала. С ее любимым что-то происходит. Что-то непонятное и странное. Он получил все, что хотел. Заманил своих врагов в ловушку и прикончил их поодиночке совершенно безнаказанно. И сначала все было хорошо. К нему вернулся вкус жизни, он вновь стал получать от нее удовольствие, но это ударило ему в голову, как какой-нибудь наркотик. В мозгу у Быля стали происходить химические процессы,
Теперь ему нужна новая жертва. Завтра он примется за Тамару Валентиновну, которая, единственная, Магдалене симпатична.
– О чем ты думаешь? – спросил Быль, впившись в нее зрачками-буравчиками.
– О том, что я тебя люблю.
Он немного расслабился. Она улыбнулась широко, открыто, чтобы усыпить его подозрения. Он последнее время был как волк, рыщущий в поисках добычи. И взгляд у него стал, как у волка, а нюх обострился. Он теперь может убить и ее, если вдруг заподозрит, что она готова спасти кого-то из его смертельных, как он считает, врагов.
«Как же мне спасти Тамару Валентиновну? Ее и… Ройзена. Потому что единственный, кто может помочь и Былю, это Ройзен».
…Тамара Валентиновна шла в кабинет, куда ее пригласила Магдалена, ожидая нового удара. Колени ее дрожали. Мысленно она прокручивала ситуацию: что еще может случиться? Сколько еще будет этих фотографий с надгробными камнями?
– Проходите, присаживайтесь, – отрывисто сказал хозяин кабинета. В руках у него она заметила очередной толстый конверт. И задрожала.
– Еще… что-нибудь?
– Да. Что вы стоите? Садитесь!
Она рухнула на стул.
– Вот оно, ваше кладбище, – он стал раскладывать на столе фотографии. – Этих людей вы убили…
– Не-ет… – простонала она.
– Как нет, когда да? А вот это…Посмотрите. Тот случай, о котором я говорил в нашу с вами первую встречу. Я все ждал, что вы меня вспомните, но потом понял: бесполезно. Их ведь было так много, тех, в чьей смерти вы виновны.
– Перестаньте…
– Вы считаете себя непогрешимой, – сказал он насмешливо. – Да Леночка по сравнению с вами ангел. Чудесная девушка! Невинная! А у вас руки по локоть в крови!
– Хватит…
– Смотрите сюда!
Она нехотя взглянула на фотографию. Так и есть: еще одна надгробная плита.
– Серафима Андреевна Быль… – прочитала она дрожащими губами. И вдруг словно пелена с глаз упала: – Фима, ты?
– Не называйте меня так! – он вскочил. – Я ненавижу это имя!
– Господи, Фима! Как ты вырос! Я тебя совсем не узнала!
– Последний раз вы видели меня двенадцатилетним подростком.
– Ну, конечно! – всплеснула она руками. – Шумы в сердце, дисбактериоз! Что с тобой стало? И как ты… Куда тебя после… – она запнулась.
– После того как упрятали мою мать в психиатрическую больницу? Случилось то, что должно было случиться: меня забрали в детдом. А там с моими шумами в сердце и дисбактериозом мне, прямо скажем, пришлось несладко.
– И ты упрекаешь меня в том, что я поступила так, как надо? – спросила она потрясенно. – Ведь твоя мать была… – она снова запнулась. – Психически больна. История твоего рождения…
– Замолчите! – закричал он. – Не смейте!
– Но… Я прекрасно помню… Она всем говорила о непорочном зачатии. О том, что у нее родился Бог.
– Она просто не помнила…
– Ее, похоже, изнасиловали, а сначала напоили, вот она и придумала эту историю с непорочным зачатием. Она и раньше была странной, как мне говорили старожилы, с раннего детства все книги читала, из дома почти не выходила, потом чуралась мужчин и до сорока оставалась девственницей. А после этой истории с изнасилованием и тяжелых родов в сорок лет болезнь резко начала прогрессировать. Ей понадобилась
госпитализация. Я все сделала как надо.– Неправда. Не было никакой травмы. Все началось с того, что соседи решили завладеть нашими двумя комнатами, – мрачно сказал Быль. – Когда умерла бабушка, они принялись травить мою мать. Хоть я и был маленьким, прекрасно это помню. Они шушукались на кухне, бабка Лизавета и Танька Кабанова, нарочно изводили маму, подстраивали так, чтобы ее поступки выглядели безумными. Да, у мамы имелись странности, но она никому не причинила зла… – он скрипнул зубами. – А они объявили ее сумасшедшей! И подключили вас. Ведь вы были нашим участковым врачом! И это вы вызвали «Скорую», которая отвезла мою мать в психбольницу. Брагин с Кабановой очень ловко вас науськивали, вызывали в такие моменты, когда мать, доведенная ими, отчаянно кричала и рыдала. А вы им поверили, не ей! И не мне!
– Но ты же был еще ребенком…
– А они взрослые, – горько сказал Серафим Кузьмич. – И их было много. Вы даже не подумали, что это из-за жилплощади.
– Но я все сделала как надо…
– Моя мать попала в «хорошие» руки, – усмехнулся он. – К Юрию Павловичу Самсонову. Зато я сразу угодил в плохие. Первым делом мне выбили передние зубы…
– Фима!
– Потом отбили печень…
– Перестань!
– У меня постоянно отбирали еду. Я голодал… Вы ведь врач, знаете, каково это переносить, когда у тебя дисбактериоз.
– Перестань, прошу тебя!
– Но я научился защищаться. Не сразу, но научился. Проявил находчивость, изворотливость. Решал задачки по физике и математике и продавал их старшеклассникам. За еду. Я был там самым умным в интернате. Умнее, чем все они, вместе взятые. В конце концов меня перестали бить.
– Нет…
– Я сумел подчинить их себе, потому что видел их насквозь. Мне пришлось научиться понимать это быдло.
– Господи…
– Вы довольны тем, каким я стал?
– Но ведь она была сумасшедшей!
– Она вам что, мешала? Буянила, окна била? Она просто говорила всем, что родила Бога. Читала мне Библию, учила с пеленок иностранным языкам, тренировала мою память, вместе со мной заучивая наизусть целые поэмы. Она была хорошей матерью, дай бог всем иметь таких. Благодаря ей я выжил в детдоме, продавая свои знания. И потом, когда организовал банду. Она научила меня быть сильным. Я очень хотел заработать кучу денег и забрать ее домой. Сначала пытался по-честному. Я поступил в институт, заочно после рабфака, получил образование. Только образование мое к тому моменту стало никому не нужно. Страна разваливалась, работы не было. Я пришел в больницу, где лежала моя мать. И сказал ей: «Потерпи немного, мама. Скоро нам дадут квартиру, я буду хорошо зарабатывать, и мы опять будем жить вместе. Я буду о тебе заботиться». Я и в самом деле в это верил. Но пришли девяностые. Все были заняты дележом страны, и мне ничего не оставалось, как включиться в этот дележ. Нам, детдомовским, не привыкать избивать, отбирать. Мы грабили на дорогах буржуев, отбирали у них золото, деньги, тачки. У меня появились деньги. Я знал, что мать в хороших руках. Медсестра, которой ее поручили, показалась мне доброй, и к тому же она была такой красивой! Не догадываетесь, как ее звали?
– Неужели Софья?
– Именно. Я не успел забрать мать из больницы. Меня посадили. А когда я вернулся… Прошло семь лет. Это уже было другое время. Девяносто восьмой. Все рухнуло, одни разбогатели, другие разорились, на рынке появились огромные долги, и люди, которые очень хотели вернуть эти долги. Я понял, что это очень прибыльный бизнес: выколачивание долгов. Мои пацаны к тому времени тоже освободились, кроме тех, кто не дожил. На зоне, знаете ли, всякое бывает. Итак, мы вышли на свободу. Хотите сказать, что зона нас перевоспитала? И мы вернулись оттуда с мыслью, что отныне будем жить честно? – он рассмеялся.