Правда и ложь. Трактат второй

Посему, поддернув брюки, банкир опустился в кресло напротив сыновней кровати.

– Как самочувствие, Георгий?

Георгий скорчил мину, не иначе долженствующую означать отвращение (больше, правда, это походило на то, будто ему, под видом яблока или абрикоса, дали раскусить недозрелый лимон).

– Прекрасно, mein Herr. Wunderbar. Jahwol! – выбросив вперед правую руку в издевательски-нацистском приветствии, парень, по-видимому, исчерпал свои слабые силенки (сказалась суточная подпитка организма глюкозой посредством капельницы) и, устало откинувшись на подушку, прикрыл глаза.

– Ну да, – слегка задумчиво согласился Горицкий-старший, – Методы воспитания у меня и впрямь…

– Концлагерные, – со вкусом закончил его фразу любящий сын.

"Жаль, поздновато я их применил", – едва не вырвалось у банкира в пылу досады.

Однако, взяв себя в руки, он почти невозмутимо произнес:

– В самом деле? Следовало, значит, позволить тебе спиться? Или даже подсесть на иглу?

Гера промолчал, демонстративно отвернувшись к стене.

– Разговаривать, выходит, не желаешь, – вздохнул Станислав Георгиевич (в это мгновение он, цветущий сорокалетний мужчина, ощутил себя едва ли не дряхлым и беспомощным стариком), – Ладно, отвергла тебя какая-то пигалица…

– Не говори о ней так, – прошипел Егор в стену, – Вообще, не смей судить о том, чего не знаешь! – рывком повернулся к отцу, ошпарил разъяренным взглядом воспаленных ("Плакал он, что ли?" – мимоходом ужаснулся банкир) глаз, – Сначала ты мать довел до могилы, теперь, видимо, мой черед?

Горицкий ощутил удушье. Даже машинально ослабил узел галстука и расстегнул на рубашке пару верхних пуговиц.

– С этого места, пожалуйста, поподробней, – сдавленно произнес Станислав Георгиевич, – Каким образом, я, по-твоему, довел твою мать?

– Очень просто, – невозмутимо ответил отпрыск, – Не уделял ей должного внимания. Практически ее игнорировал. Плевал на нее. Да ты и женился-то лишь ради денег!

Горицкий прикрыл глаза, стиснул челюсти… и мысленно начал отсчет от десяти до нуля (именно в таком порядке). На цифре "три" осознал, что снова может взять ситуацию под контроль. И холодно посмотрел на сына.

– Да, кое в чем ты действительно прав. Благосостояние родителей Валерии, твоей матери, действительно сыграло немалую роль в том, что мы с ней… сошлись. Но что касается этих абсурдных обвинений, о том, что я, якобы, не уделял ей внимания… ты, дорогой мой, вероятно, повторяешь слова бабули по материнской линии, – по тому, как Егор густо покраснел, Станислав Георгиевич понял, что угодил в яблочко. Кто, как не бывшая теща с ее склочной натурой, могла пытаться настроить сына против отца? – Да, я был поглощен финансовыми делами, не спорю. А как иначе я мог сделать карьеру? Достичь высокого положения? Наконец, иметь то, что сейчас имею? Или ты предпочел бы папашу-тюфяка? Тряпку, лодыря, не способного обеспечить не только семью, но и себя самого? По-твоему, таких не бывает?

– Хватит вбивать в меня прописные истины, – буркнул Егор, снова намереваясь спрятаться в свою раковину (иначе, натянув одеяло по самую макушку, отвернуться к стене), – Может, ты и гений в области финансов, но в отношениях с людьми, – снова обжег отца воспаленным взглядом, – Ты, папа, извини, просто сухарь. Нельзя всех мерить одной гребенкой!

– Меркой, – машинально поправил сына Станислав Георгиевич. Похоже, депрессия – штука коварная и заразная… иначе отчего он сам вдруг ощутил апатию и резкий упадок сил?

А главное, в сознание забралась провокационная мыслишка: "Может, Герка не так и неправ? Ради чего, собственно, я старался, если единственный сын ни в грош не ставит мои усилия?"

– Ну, и что я, по-твоему, должен сделать? – устало спросил Станислав Георгиевич, глядя на отпрыска – бледного, осунувшегося, несчастного "гадкого утенка" со смесью жалости и… легкого разочарования ("Для Егора отказ пигалицы, на которую он положил глаз, самое страшное, что может случиться в жизни. Разве это нормально?"), – Привести к тебе живого слона? Или, может быть, тигра?

– Почему слона? – растерянность слегка оживила бледное лицо сына, – При чем тут слон… или тигр?

– Классиков надо бы знать, Георгий, – Горицкий постарался изгнать из собственного голоса назидательные интонации (не хватало еще, чтобы Гера подумал, будто отец намерен прочесть ему мораль), – В частности, я имею в виду рассказ Куприна. О богатенькой девочке, угасающей от хандры (Гера снова начал краснеть), которую мог развеять разве что слон. Да, живой, натуральный, цирковой слон.

– И что? – с любопытством спросил Егор, приподнимаясь на локте, – Ее повели в цирк?

– О, нет, – Станислав Георгиевич усмехнулся. Невольно. – Это к ней привели слона. Да, не удивляйся, к ней, на дом. Сколько такой эпатаж стоил ее отцу, в рассказе не говорится, однако…

– И так ясно – немало, – в голосе Геры вновь проскользнула тоска, – Но я-то не прошу слона, пап. Я вообще ничего не прошу… только оставь меня в покое, ладно?

– И дать тебе спокойно покончить с этой постылой жизнью? – невозмутимо поинтересовался Горицкий, – Мало того, что на мне до сих пор лежит вина за случившееся с твоей матерью… хоть, строго говоря, не настолько я виноват, как тебе внушает бабуля… (Егор опустил глаза и даже начал покусывать губы) Нет, тебе я пустить жизнь на самотек не позволю. И не надейся.

– Так на черта мне эти врачи, таблетки, сиделки! – пылко воскликнул Егор, рывком садясь на кровати, – Приведи слона, папа! – на впалых щеках заалели пятна лихорадочного румянца, – Точнее, не слона, сдался мне этот слон… Ты знаешь, кто мне нужен, – добавил, понизив голос, единственный отпрыск президента "Бета-банка", – Знаешь… Ну, так и докажи, что ты не сухарь и не ходячий арифмометр, как тебя называют за глаза. Убеди ее, – губы парня растянулись в невеселой улыбке, – Как убеждаешь деловых партнеров. Как вы, бизнесмены ("Это слово в устах Герки звучит хуже ругательства", уныло отметил Станислав Георгиевич), умеете убедить… любого. Ну, так и ее убеди!

"В чем? В выгоде брачного союза с моими деньгами?" – едва не вырвалось у Горицкого в пылу досады. Похоже, совсем скверно у его сына со знанием русского фольклора.

В частности, изречение насильно мил не будешь ему определенно не известно.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ

Кто такая Ли?

"Вульф" давно заметил любопытную закономерность – в полудреме слух несомненно обостряется. Посему разговор между мужчиной и женщиной, стоящими за дверью его палаты, он слышал весьма отчетливо.

– Он действительно ничего не помнит? – настороженно и в то же время с затаенной надеждой на обратное спросил женский голос.

Голос, показавшийся "Вульфу" знакомым.

– Частично все-таки помнит, – приглушенный баритон принадлежал Стрельцову (тут уж "Вульф" был уверен), – Правда, когда я упомянул о тебе, Лика…

"Лика? – мимоходом удивился Волконский-"Вульф", – Не слишком ли фамильярно?"

…– он, похоже, забыл, при каких обстоятельствах ты от него ушла…