Правда о деле Гарри Квеберта

— Закройте глаза, господа. Закройте глаза. А теперь мы в Джексоне, штат Алабама; идет 1953-й год.

Джексон, Алабама, январь 1953 года

Это была история из тех, что так любят в Америке. В январский день 1953 года молодой священник из Монтгомери вошел в обшарпанный храм Маунт-Плезнт, в центре Джексона. Стояла отвратительная погода: с неба хлестали потоки дождя, неистовые порывы ветра продували улицы насквозь. Раскачивались деревья, в воздухе носились газеты, разлетевшиеся из рук уличного торговца, который прятался за шторой какой-то витрины, а прохожие двигались короткими перебежками, от укрытия к укрытию.

Священник толкнул дверь церкви, тут же захлопнувшуюся от ветра; внутри было темно, мрачно и холодно. Он медленно пошел вдоль рядов скамей. Прохудившаяся крыша не защищала от дождя, по полу растекались лужи. Было безлюдно, ни единого верующего, храм выглядел почти заброшенным. Вместо свечей — несколько оплывших огарков. Он приблизился к алтарю и, заметив кафедру, поставил было ногу на первую ступеньку деревянной лестницы, чтобы подняться на нее, как вдруг из пустоты прозвучал голос:

— Не делайте этого!

Он вздрогнул, обернулся и увидел низенького круглого человечка, вынырнувшего из потемок.

— Не делайте этого! — повторил тот. — Лестница трухлявая, того и гляди сломаете шею. Вы преподобный Келлерган?

— Да, — смущенно ответил Дэвид.

— Добро пожаловать в наш приход, преподобный. Я пастор Джереми Льюис, руковожу общиной Новой Церкви Спасителя. После отъезда вашего предшественника меня попросили присматривать за этой конгрегацией. Теперь она ваша.

Мужчины обменялись теплым рукопожатием. Дэвида Келлергана била дрожь.

— Вы дрожите? — заметил Льюис. — Да вы продрогли до костей! Пойдемте, там на углу кафе. Выпьем грогу и поговорим.

Так состоялось знакомство Джереми Льюиса и Дэвида Келлергана. Они переждали ненастье в ближайшем кафе.

— Мне говорили, что в Маунт-Плезнт дела плохи, — слегка растерянно улыбнулся Дэвид Келлерган, — но такого я, надо сказать, не ожидал.

— Да. Не буду скрывать, вы принимаете приход в плачевном состоянии. Прихожане в церковь не ходят, пожертвований не делают. Здание в развалинах. Тут работать и работать. Надеюсь, вас это не пугает.

— Я и не такого не испугаюсь, преподобный Льюис, вот увидите.

Льюис улыбнулся. Он уже подпал под обаяние сильной, харизматичной личности своего молодого собеседника.

— Вы женаты? — спросил он его.

— Нет, преподобный. Пока холостяк.

Новый священник Келлерган потратил полгода на то, чтобы обойти каждый дом, представиться прихожанам и убедить их в воскресенье вернуться на скамьи Маунт-Плезнт. Потом достал денег на новую крышу для храма и, поскольку в Корее он не служил, внес свою лепту в войну, развернув программу реадаптации для ветеранов. Затем силами добровольцев был отремонтирован прилегающий к храму приходской зал. Мало-помалу жизнь в общине вновь забурлила, храм Маунт-Плезнт обрел былое величие, а Дэвида Келлергана стали считать восходящей звездой Джексона. Именитые прихожане видели его политиком. Говорили, что он мог бы возглавить муниципалитет. А потом, возможно, претендовать на место в Конгрессе. И даже стать сенатором. У него для этого были все данные.

Однажды вечером, в конце 1953 года, Дэвид Келлерган ужинал в маленьком ресторанчике возле храма. Он сидел за стойкой, как обычно. Вдруг сидевшая рядом с ним молодая женщина, которую он сперва не заметил, повернула голову и, узнав его, улыбнулась.

— Добрый вечер, преподобный отец, — сказала она.

Он несколько принужденно улыбнулся в ответ:

— Простите, мисс, мы знакомы?

Она рассмеялась, и ее светлые локоны рассыпались по плечам.

— Я ваша прихожанка. Меня зовут Луиза. Луиза Бонвиль.

Смутившись, что не узнал ее, он покраснел, и она расхохоталась еще громче. Он закурил, пытаясь взять себя в руки.

— Можно сигарету? — попросила она.

Он протянул ей пачку.

— Вы никому не скажете, что я курю, преподобный отец, а? — сказала Луиза.

Он улыбнулся:

— Договорились.

Луиза была дочерью одного видного деятеля из их прихода. Они с Дэвидом стали встречаться и вскоре полюбили друг друга. Все в городе говорили, что они великолепная, цветущая пара. Летом 1955 года они поженились. Оба так и излучали счастье. Они хотели иметь много детей, по крайней мере шестерых, трех мальчиков и трех девочек, веселых, смешливых ребятишек, которые бы вдохнули жизнь в дом на Лауэр-стрит, куда недавно переехала чета Келлерганов. Но Луизе никак не удавалось забеременеть. Она советовалась с несколькими специалистами, но ничего не помогало. И вот наконец летом 1959 года врач объявил ей радостную новость: она была беременна.

12 апреля 1960 года в центральной больнице Джексона Луиза Келлерган произвела на свет своего первого и единственного ребенка.

— Девочка, — объявил врач Дэвиду Келлергану, беспокойно ходившему взад-вперед по коридору.

— Девочка! — воскликнул преподобный Келлерган, сияя от счастья.

Он поспешил к жене, прижимавшей к груди новорожденную. Он обнял ее и взглянул на младенца. Глаза девочки были еще закрыты; волосы обещали быть светлыми, в мать.

— Давай назовем ее Нола? — предложила Луиза.

Преподобный решил, что это очень красивое имя, и согласился.

— Добро пожаловать на белый свет, Нола, — сказал он дочери.

Все следующие годы семью Келлерган приводили в пример по любому поводу. Добрый отец, нежная мать, чудесная девочка. Дэвид Келлерган не жалел себя: он был полон замыслов и проектов, и жена поддерживала его во всем. Летом они по воскресеньям часто ездили на пикник в общину Новой Церкви Спасителя: Дэвид Келлерган сохранял тесные дружеские связи с пастором Льюисом, с которым встретился в ненастный день почти десять лет назад. Все, кто ходил к ним в гости в то время, восхищались семейным счастьем Келлерганов.

* * *

— Я никогда не видел настолько счастливых людей, — сказал пастор Льюис. — Дэвид и Луиза невероятно любили друг друга. Просто потрясающе. Они словно были созданы Творцом друг для друга. Родителями они были великолепными. И Нола была необыкновенная девочка, живая, очаровательная. Увидев эту семью, хотелось самому вступить в брак, она вселяла неиссякаемую веру в будущее рода человеческого. Такое прекрасное зрелище. Особенно в этой гнусной Алабаме шестидесятых с ее расистскими установками.

— Но все рухнуло, — произнес Гэхаловуд.

— Да.

— Каким образом?

Повисло молчание. Пастор Льюис изменился в лице. Он снова встал и прошелся по комнате, не в силах усидеть на месте.

— Зачем ворошить все это? — спросил он. — Столько лет прошло…

— Преподобный Льюис, что произошло в 1969 году?

Пастор обернулся к большому кресту, который висел на стене. И сказал:

— Мы изгоняли из нее дьявола. Но все обернулось не очень хорошо.

— Что? — выдохнул Гэхаловуд. — Вы о чем говорите?