Правда о деле Савольты

— Иди к нему сейчас же, не откладывая, — посоветовал адвокат.

— Может, подождать до более подходящего случая? — сказал Леппринсе.

— Нет, именно сейчас. У тебя в доме он не посмеет затеять публичного скандала. К тому же он мало ел, а выпил больше обычного. Выведай у него все, что сможешь, нам это будет на руку. Ну, иди.

Леппринсе нашел Пере Парельса возле оркестра, одного, погруженного в свои мысли. Лицо его покрывала смертельная бледность, бескровные губы слегка дрожали. Леппринсе не мог понять, было ли то проявлением его негодования или причина заключалась в нарушении пищеварения, свойственном его возрасту.

— Пере, ты не мог бы уделить мне несколько минут? — смиренно попросил француз.

Старый финансист, даже не потрудившись скрыть своего раздражения, не удостоил его ответом.

— Пере, я очень жалею, что нагрубил тебе. Мои нервы совсем сдали. Ты ведь знаешь, как обстоят наши дела в последнее время.

— Ты так полагаешь? Так как же они обстоят? — проговорил Пере Парельс, не глядя на своего собеседника.

— Не упрямься, Пере. Тебе это известно не хуже меня.

— Ах, вот оно что! — произнес старый финансист не без издевки.

— Согласись, с тех пор как кончилась война, мы зашли в тупик. Пока еще я не знаю, как мы из него выберемся, но мы обязательно найдем выход из создавшегося положения. Всегда где-нибудь воюют. И, думаю, у нас нет особых оснований для беспокойства, если, конечно, мы будем действовать сообща и помогать друг другу в реорганизации предприятия.

— Ты, разумеется, хочешь сказать: помогать тебе.

— Пере, — терпеливо продолжал Леппринсе, — сейчас я, как никогда, нуждаюсь в твоей помощи, в твоем опыте… и ты хорошо это знаешь. Несправедливо будет с твоей стороны свалить на меня одного всю ответственность за то, что может произойти. В конечном счете я не виноват в том, что американцы выиграли войну. Ты ведь сторонник Антанты…

— Пойми, Леппринсе, — перебил его Пере Парельс, не меняя позы и не глядя на своего молодого компаньона, — я создавал это предприятие на пустом месте. Савольта, Клаудедеу и я работали не покладая рук, не жалея ни времени, ни сил, прежде чем нам удалось сделать его таким, каким оно было еще совсем до недавнего времени. Предприятие для меня — нечто очень важное. В нем — вся моя жизнь. Я видел, как оно зарождалось, как дало свои первые всходы. Вряд ли ты способен это понять, ведь ты явился на все готовенькое, но не в том суть. Я знаю, обстоятельства сейчас складываются неблагоприятно, вот-вот все может рухнуть. Савольта и Клаудедеу погибли, я слишком стар, но я не настолько глуп, — голос его зазвучал по-иному, — я не настолько глуп, чтобы не понимать, к чему все это может привести. В жизни своей я пережил много провалов, чтобы страшиться еще одного. Более того, хоть вы и убеждаете меня в том, что крах неминуем, хоть я и чувствую себя совершенно разбитым, я без всякого колебания начал бы все заново, отдал бы все свое время и силы предприятию.

Он замолчал, и Леппринсе подождал, пока он заговорит снова.

— Но запомни хорошенько то, что я тебе сейчас скажу, — продолжал старый финансист спокойно, — я своими руками уничтожу то, что мне так дорого, но не позволю, чтобы совершалось то, что происходит.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Леппринсе почти шепотом.

— Ты знаешь это лучше меня.

Леппринсе оглянулся по сторонам. Несколько гостей с наглым любопытством наблюдали за ними. Игнорируя совет Кортабаньеса объясниться с Пере Парельсом на людях, Леппринсе предложил старому финансисту уединиться в библиотеке. Пере Парельс, встретивший было это предложение с явным неудовольствием, вдруг, исполненный решимости, согласился. И эта тактическая ошибка ускорила трагическую развязку.

— Объясни, что ты имеешь в виду? — уже без всяких церемоний потребовал Леппринсе.

— Объясни сам! — сорвался на крик Пере Парельс, отступая от всяких проформ, которых до сих пор придерживался. — Объясни, что происходит и происходило в последние годы! Объясни то, что ты скрывал от меня до сих пор! Может быть, тогда мы сможем продолжить наш разговор.

Леппринсе побагровел от ярости. Глаза его метали молнии, челюсти сжались.

— Пере, если ты думаешь, что я занимаюсь какими-то махинациями, мы можем сейчас же отправиться в контору и вместе проверить все счета и бухгалтерские книги.

Пере Парельс первый раз за весь вечер пристально посмотрел в глаза собеседника. И взгляды двух компаньонов скрестились, словно шпаги.

— Я имею в виду не только бухгалтерию, Леппринсе.

Пере понимал, что говорит лишнее, но уже не мог сдержаться. Выпитое вино, гнев, скопившийся в нем, заставили его сказать все, что он думал. И как бы слушая себя со стороны, старый финансист остался доволен собой.

— Я имею в виду не только бухгалтерию, — повторил он. — Давно уже я заметил целый ряд аномалий в наших торговых операциях, да и не только в торговых. Я собственным умом дошел до этого.

— До чего?

— Лучше уж молчать о том, что я обнаружил. Со временем узнаешь.

Леппринсе вскипел.

— Вот что, Пере, я хотел выяснить наши отношения, полагая, что мы недопонимали друг друга, но теперь вижу, дело принимает совсем иной оборот, и я не намерен продолжать разговор в таком тоне. Твои намеки оскорбляют меня, и я требую немедленных объяснений. Что же касается твоих страхов насчет дальнейшей участи предприятия, то ты можешь покинуть корабль когда только пожелаешь. Я готов скупить у тебя акции за любую цену. Но я не желаю больше видеть тебя в конторе, понимаешь? Не желаю! Ты дряхлый, выживший из ума старик. Никому не нужная рухлядь. И если до сих пор я еще терпел твое вздорное вмешательство, то лишь из уважения к твоим прежним заслугам и в память о моем тесте. Но с меня хватит, понимаешь? Хватит! Заруби себе это на носу!

Перо Парельс побледнел, потом посерел. Казалось, ему не хватает воздуха, и он схватился за сердце. Глаза Леппринсе полыхали диким огнем. Наконец, старый финансист пришел в себя.

— Я испепелю тебя, Леппринсе, — пробормотал он глухо. — Клянусь, я испепелю тебя! У меня слишком много доказательств.

Росита-Идеалистка, великодушная проститутка, возвращалась с рынка одна, ворча и понося дороговизну. Из корзины, которую она несла, торчал кочан капусты и буханка хлеба. Она остановилась купить козьего молока и сыра. А затем побрела дальше, обходя лужи. «Улицы бедняков всегда мокры», — думала она на ходу. По брусчатке струилась грязная, вонючая жижа, стекая с заунывным бульканьем в сток для нечистот. Росита сплюнула и выругалась. На маленькой скамеечке, перед которой стояла металлическая мисочка, сидел слепой, наигрывая на гитаре унылую, печальную мелодию.

— Узнаю тебя, Росита, по грациозной походке, — прокаркал он, точно ворон.

— Как ты меня узнал? — спросила Росита, подходя к слепому.

— По голосу.

— А откуда тебе известно, что я грациозна? — поинтересовалась она, уперев в бок руку, свободную от корзины.

— От людей слышал, — ответил слепой, вытягивая ладонь и шаря ею в воздухе. — Дай мне дотронуться до тебя.

Росита отрицательно покачала головой, точно слепой мог ее видеть.

— Нет, дядя Басилио, сегодня мне неохота.

— Ну немножечко. Бог тебе воздаст.

Росита отступила на шаг и стала недосягаема для слепого.

— Я сказала нет, значит нет.

— Ты беспокоишься за Хулиана? — спросил слепой, придурковато улыбаясь.

— А тебе какое дело? — огрызнулась она.

— Скажи ему, пусть держит ухо востро, его разыскивает комиссар Васкес.

— Из-за Савольты? Но Хулиан тут ни при чем.

— Остается только, чтобы этому поверил комиссар Васкес, — заключил слепой.

— Он не найдет его. Хулиан в надежном месте.