Правда об Афганской войне
Шрифт:
И вот вчера примерно в середине ночи, во всем городе одновременно раздалась интенсивная стрельба. Началась атака на ключевые объекты – генерал-губернаторство, радиостанцию, на управление зоной Герат и другие учреждения. Генерал Бабинский с Сарваландом, в чем попало выскочив на улицу, удачно избежали смерти и оказались на аэродроме.
К утру Герат почти весь находился в руках мятежников. Но все дело в том, что – по моим оценкам – они своей задачи не выполнили. Генерал-губернаторство, прочно обороняемое тремя танками, шестью БТР и БМП, батальоном 5-й мотострелковой дивизии, а так же радиостанция, примерно с такой же охраной, – остались нашими опорными пунктами в Герате. Погибло много людей из рот обслуживания и боевого обеспечения 17-й пехотной
К 9-9.30 утра атаки прекратились, и в Герат вернулось спокойствие. Противник, вероятно, приступил к оценке обстановки и выработке новых решений. Точно тем же занимался и я. Внешний эфир, как мне доложили, был спокоен. О Герате ни звука. Значит, пешаварцев что-то затормозило в Герате, дальше развивать успех они не смогли. Цепь действий где-то разомкнулась…
Я находился с оперативной группой на аэродроме Герата и обдумывал способы скорейшей очистки города от моджахедов.
Положение вырисовывалось как критическое. Оно толкало на действия, которые вызывали во мне внутреннее неприятие. Я понимал, что на меня может лечь тяжелая моральная ответственность, если я пойду на открытый штурм города. Поэтому надо было и Герат возвратить и не оказаться человеком вне законов морали. А как это сделать – я пока не знал. Но уже твердо был убежден: Паузой в действиях душманов надо немедленно и самым решительным образом воспользоваться. Подавить их инициативу в самом зародыше, застращать, запугать, деморализовать всей силой нашей техники, огня, организацией действий. Все пустить в ход и незамедлительно! Но как? Прилетели на аэродром Черемных, Нур Ахмет Нур, Зерай, Мухамед Рафи, Наджиб, Гулябзой, Кадыр. То есть за исключением Бабрака, Кештманда и Родебзак сюда прибыли все высшие государственные руководители. Вместе с ними прибыл и начальник штаба 40-й армии Панкратов. Для меня это, конечно, было хорошим подспорьем. Собралась таким образом мозговая сила, на которую можно было положиться, чтобы оценить обстановку и принять решение.
По радиостанции через ретрансляцию «булавы» меня вызвал Устинов.
Тихо, спокойно и властно он спросил:
– Герат сдан?
Не успел я ответить, как в трубке послышался голос телефонистки:
– Предупреждаю, связь ограниченной секретности.
– Город наш.
– Доказательства?
– Генерал-губернаторство с администрацией в Герате под нашей надежной охраной и обороной. Радиостанция под еще более надежной охраной и обороной. Аэродром, где я нахожусь – наш. В городе спокойно.
– Сколько времени понадобиться для его очистки?
Черт его знает!.. Мне сейчас это вспоминать – как в ледяную воду прыгать. Но тогда было не до эмоций. Молниеносно прикинул и отрубил:
– Двое-трое суток…
Ждал следующего вопроса. Будь моим собеседником покойный министр обороны Гречко, он спросил бы: «Каким образом думаешь решать?». То есть он взял бы половину ответственности – если не больше – на себя, утверждая мое решение.
Но Устинов не стал спрашивать, каким образом решаю дело с Гератом, а дал понять мне, что, мол, делай, мил-человек, сам, что ты решил делать, и неси за это ответственность. Сам!
Вот почему в трубке раздалось только одно слово:
– Утверждаю!
Конец связи.
Я проинформировал об обстановке прилетевших из Кабула товарищей. Время терять было нельзя. Они ждали моего решения.
Но к аппарату вызвал меня теперь уже Ю. В. Андропов.
– Как живете-можете, Александр Михайлович? Я только что разговаривал с Дмитрием Федоровичем. Знаю обо всем. Одобряю сроки. Действуйте.
Этот тоже не спросил, как я собираюсь действовать. «Как?» – этот вопрос заслонял, казалось, все небо.
Извинившись, я попросил всех выйти из автобуса, задержав только Черемных. Надо было принять важное решение и взять всю ответственность на себя. Мы сидели и молчали,
обмениваясь взглядами и, не раскрывая рта, мыслями. Где же ты, единственно верное решение?..Сидим. Молчим. Думаем.
Зазвонил телефон. Оба вздрогнули.
– Здравствуй, Александр Михайлович! – голос Огаркова. – Только что я говорил с Константином Устиновичем.
Бог мой, как все завертелось!..
– Он передает тебе привет и сказал, что САМ ждет положительного ответа не позже, чем через двое-трое суток. Ты уяснил, кого я имею в виду.
– Уяснил. Дорогой Николай Васильевич, уяснил. Что мне рекомендуешь делать?
– Тебе виднее. Но что бы ни было, за тебя я постою.
Опять сидим молча. Думаем. Думаем…
Наконец Черемных, догадавшись о моих мыслях, сказал:
– Я знаю о чем вы думаете, Александр Михайлович, и разделяю ваши намерения. За двое суток Герат во что бы то ни стало надо вернуть…
Я почувствовал признательность своему другу за поддержку.
Он продолжил:
– Всей силой подавить! Прижать к земле! Заставить ждать и ждать штурма! Но… – и он дал мне самому принять решение, касающееся этого «но» – на то я и занимаю должность Главного военного советника, чтобы все остающиеся «но» брать на себя.
– Приглашай.
В автобус вернулись все те, кого я ранее попросил выйти.
Как правило, командующий или главнокомандующий свое решение предваряет изложением замысла: чего и каким способом добиться. Затем формулирует само решение, и затем уже ставит задачи. Эта классическая формула не подходила к данной неклассической обстановке.
Я обратился через переводчика к своим коллегам.
– Обстановка тяжелая. Герат практически сдан. Но есть у нас надежда и уверенность за двое-трое суток его очистить. Мы имеем опорные пункты в городе – генерал-губернаторство, радиостанцию и имеем в своем распоряжении достаточно сил – в пределах до двух дивизий под Гератом. Сейчас нужны решительные действия, и для этого – ваше согласие и ваша помощь.
Не зная еще моего решения, не зная о конкретных действиях, все зашумели: мол, согласны, будем действовать. Приказывайте!
– Первое: товарищ Сафронов, организуйте облеты города посменно четверкой, а с 14 часов сегодня и восьмеркой вертолетов, с ведением огня холостыми зарядами в течение всего дня.
Второе: командиру 5-й гвардейской мотострелковой дивизии и командиру 17-й пехотной дивизии сформировать сто боевых групп в составе: танк, два-три бронетранспортера или БМП, 25-35 человек смешанного состава – к утру завтрашнего дня. Ответственные – генералы Шкидченко (по 17-й пехотной дивизии) и Панкратов (по 5-й мотострелковой дивизии).
Третье: в течение дня к наступлению ночи Герат обложить со всех сторон силами 5-й и 17-й дивизий, прикрыв все выходы и входы в Герат.
Четвертое: с наступлением темноты вести мощный непрерывный огонь из всех видов оружия с использованием тысяч осветительных ракет, имитируя атаку на Герат по всему периметру. Заставить моджахедов ждать неминуемого штурма города.
Пятое: с утра – время «Ч» установлю дополнительно – с 24-х направлений, разбив на четыре сектора, эшелонируя в три-четыре эшелона группы, вслед за танком, БТР и БМП – идти по Герату на соединение в центре города у генерал-губернаторства и радиостанции. На выстрел – да простят меня Господь Бог и Аллах – отвечать залпом. Да, залпом!
В выполнении этих задач иметь ввиду главное – избежать кровопролития. Для этого – сегодня днем и вечером разбрасывать листовки следующего содержания: город окружен, моджахеды, сдавайтесь, оружие выбрасывайте за дувалы. Кто будет сопротивляться, подлежит расстрелу на месте, кто сдастся – будет помилован.
Секретари ЦК НДПА закивали головами: согласны.
– Кто подпишет эту листовку?
Встал Нур Ахмет Нур, встал и Салех Зерай.
– Подпишем мы…
Я посмотрел на Черемных. В его глазах мелькнул сигнал – «против». Я поблагодарил Нура и Зерая за их смелость, но сказал, что пока не надо подставлять под удар партию.