Правда в глазах смотрящего
Шрифт:
– Ты так легко роешься в моей памяти?
– Ну да, в этом нет ничего сложного. Ты тоже можешь.
– Я... я стесняюсь.
Лена звонко расхохоталась.
– Нашел чего стесняться! Когда людей кусал, небось, не стеснялся. Нет, нет, я не в упрек! Было и прошло, кто старое помянет, тому глаз вон. Хочешь исповедаться?
– Да иди ты! Знаешь, ты так изменилась, даже не верится, что это ты. Я теперь даже боюсь в тебя заглядывать.
– В тихом омуте черти водятся. Знаешь теорию насчет Аполлона и Диониса?
– Нет.
– Когда испытываешь сильные эмоции, необязательно
– Знаю. Я любил прислушиваться к твоим чувствам, когда ты молилась. У тебя так мощно крышу сносило...
– Тогда чему ты удивляешься? Я поняла нелепость ограничителей поведения и перестала стесняться. Знаешь, как меня достало быть серой мышкой! Все смотрят, как на идиотку, смеются почти что в лицо, богохульные анекдоты рассказывают... Но я на них не обижаюсь, мне открылось, что я и сама была хороша, потому что показное смирение суть лицемерие и фарисейство, надлежит не скрывать чувства, а... наверное, в глубине души я всегда хотела стать свободной. Короче, внутри я та же самая, загляни сам и убедись.
– Это-то и пугает.
– Нашел чего бояться!
– Ты так спокойно обо всем этом говоришь! Ты такая светлая, что светлее не бывает, и ты говоришь, что я антихрист, и одновременно по-дружески болтаешь со мной, мы занимаемся сексом...
– Зло побеждается не злом, но отсутствием зла. А ближнего надо возлюбить. Давай еще?
– Я не супермен.
– Это можно исправить.
– Нет уж!
– Почему? Разве мужчины не всегда этого хотят?
– Не в таких количествах. Завтра у меня и так задница будет болеть.
– Почему задница?
– Потому что там мышцы. Между прочим, ягодичная мышца - самая сильная в человеческом теле.
– Да ну?
– Честное слово, я в какой-то книжке читал.
– Ты еще и книжки читал?
– Не издевайся! Не такой уж я и темный, каким кажусь.
– Знаю. Не обижайся, я просто шучу. Это нервное.
– Ты замечательно держишься.
– Спасибо. А куда Зина ушла?
– Не знаю. Пойду, посмотрю.
Я пошел посмотреть и обнаружил, что Зина вообще ушла из квартиры.
– Жалко, - прокомментировала это Лена, - можно было бы...
– Нет уж! По крайней мере, не сегодня. К таким вещам надо постепенно привыкать... и вообще, ты меня пугаешь. Кто из нас посланец зла?
– Тьма - не зло. А любовь - тем более не зло.
– Даже групповуха?
Лена расхохоталась.
– Причем здесь групповуха? Я об этом даже не думала, честное слово! Ну, в самом деле, кто из нас развратник? И вообще, чем тебе групповуха не нравится? Какая, вообще, разница, сколько людей любят друг друга?
– И это говорит девушка, лишившаяся невинности пару часов назад!
– Не пару часов, а почти четыре. А невинность - это ерунда. Мне открылось, что невинность не в этом самом, а в душе, а душевную невинность я не потеряла.
– Догадался Штирлиц...
– Да ну тебя! Тебе легко прикалываться, а я сейчас вспоминаю, что было раньше и ужасаюсь, какая дура была. Это кошмар! Я ведь на самом деле думала, что все делаю правильно!
– Ничего страшного, такие чувства у всех возникают время от времени.
– У меня никогда раньше такого
не было.– Ты бы еще побольше молилась.
– Между прочим, если бы я не молилась, ты бы меня не просветлил, и моя сила не отразилась бы на тебя, и ходил бы ты сейчас злой и растерянный. Так что лучше не наезжай!
– Ты молодец, - сказал я, становясь перед ней на колени, но не для того, чтобы в чем-то покаяться, а просто чтобы обнять ее бедра.
– Ты великолепно молилась. Я благодарю тебя всем сердцем. Спасибо тебе, что помогла мне и отдельное спасибо тебе, что ты такая... как бы это сказать...
– Да скажи уж, - улыбнулась Леночка, - не стесняйся.
И действительно, чего стесняться, если она и так все понимает?
– Я люблю тебя, - сказал я.
– Я люблю тебя, - откликнулась Леночка и мы поцеловались. Бережно и ласково, трогательно и невинно, в нашем поцелуе почти не было страсти, это был символ. Символ большой и чистой любви, соединяющей несоединимое.
3.
Если мама и удивилась появлению Леночки в нашей квартире, она ничем этого не показала. Она доброжелательно поприветствовала гостью и отправилась на кухню ставить чайник. Удивительная тактичность для нее.
Все стало ясно, когда мы пили чай и мама обратилась к Леночке:
– Знаешь, Зина, ты меня извини, я тебе на позатой неделе столько всего наговорила...
– Кто?
– не поняла Лена.
– Ну, что у тебя лучше получается сквозь стены проходить, чем людей лечить. Очевидно, мама расслышала не "кто", а "что".
– Не обижайся на старуху, дочка. Мы, старые люди, такие, у нас что на сердце, то и на языке. Мне так плохо было!
– Догадываюсь, - кивнула Лена, - только я не Зина, я Лена. Зина ушла.
– Куда?
– Не знаю. Сережа, ты не знаешь? Да, точно, она же квартиру недавно купила, туда, наверное, и ушла.
– Ты что, его мысли читаешь? Ты тоже волшебница?
– Ага. Только вы не бойтесь, я добрая, еще добрее, чем Зина, - Лена хихикнула.
– Хотите, я ваши мысли прочту? Да ну, ерунда какая, нашли, чего бояться? Да. Нет. Да. Да честное слово! Да. Уже.
– Что уже?
– Все уже. Завтра к врачу не ходите, лучше сходите недели через две, она подумает, что это лекарства помогли. А то она расстроиться может, подумает, что с ума сошла или еще что-нибудь нехорошее.
– Лена, ты такая...
– Сильная. Я очень сильная волшебница, гораздо сильнее, чем Зина. И еще я добрее. В переносном смысле, конечно. Добро, зло... это все абстракции, мир есть мир, все зависит от того, как на него смотреть. Да. Тем более. Да не осуждаю я вас! Жалею, но не осуждаю. Потому что душу жалко. Не поможет. Не, даже не думайте! Ага, точно, фарисейство. Конечно, существует! Могу, только так непривычно как-то и неудобно. Если вас раздражает... тогда буду.
Я встал и пошел в комнату, оставив на столе недопитый чай. Глупо, но я чувствую себя полнейшим идиотом, когда слушаю только половину разговора. Я ведь тоже могу слышать мысли мамы, но я не успеваю за Леной, ее магическое поле или как там его правильно назвать, работает настолько быстрее моего, что я чувствую себя каким-то ущербным. Понимаю, что это ощущение нелепое и идиотское, но избавиться от него не могу.