Правдиво и честно

При звуке открывшейся двери мудрец поднял взгляд и вынул трубку изо рта. Женщина отлипла от его плеча и усмехнулась при виде моей отвисшей челюсти. Если её беспокоило, что я вижу сквозь её просвечивающее платье, она не подала виду.

Взгляд мудреца опустился к стопке листов у меня в руках.

– Что у нас здесь? Автор?

– Скромный хроникёр, - поправил я, приоткрывая дверь, чтобы выглянуть наружу. Увидев, что ведьма прочёсывает толпу перед офисом, я решил, что уходить слишком поздно, и единственное, что остаётся — обернуться и представиться.

– Я серафим Малик эль Сами ин Нассер. Уверен, вы обо мне слышали.

– А кто не слышал?
– мудрец покосился на женщину и закатил глаза, затем протянул руку к моей рукописи.

– Я Хардвин Ход. Давайте посмотрим.

Я отошёл от двери и протянул свою книгу. Руки дрожали, но это не имело никакого отношения к Хардвину Ходу. Призрак неудачи навис надо мной, и единственное, о чём я могу думать — о бесконечных мучениях, ожидающих меня в царстве неверующих.

Хардвин положил стопку на стол и начал читать. Его взгляд скользил по моим страницам быстро, словно сокол. Я стоял рядом на случай, если он достанет флягу с кислотой или факел — или любую другую вещь, которую мудрецы используют на не понравившихся рукописях.

Спустя какое-то время Хардвин поднял взгляд.

– А это хорошо!
– сказал он, и я сразу же понял, что недооценил его. Хардвин указал на стул.
– Присаживайтесь. Девона принесёт вам что-нибудь.

Улыбка, которой наградила меня Девона на сей раз, была очаровательной и отточенной.

– Чего желаете, Малик? Шампанского?
– её голос превратился в грудное мурлыканье.
– Или чего-нибудь покрепче?

К счастью, я человек с железной волей, и после стольких лет одиночества и испытаний её предложение стало огромным искушением — но я не поддался, поскольку в самый неподходящий момент всегда могла появиться Руха.

Я ответил надтреснутым голосом:

– Что-нибудь перекусить, может быть — и флягу с молоком, чтобы запить.

Девона подняла бровь.

– Молоко? Типа от коровы?

– Или козы. Или овцы. Мне всё равно.

Она оглянулась на Хардвина. Тот рассмеялся и сунул ей монету.

– Не стой столбом! Перед тобой новый иконоборец «Чёрного тигра»!

Он похлопал её по пышному филею.

– Принеси человеку его молоко!

Девона послушалась, хотя остановилась у двери, чтобы накинуть плащ на своё прозрачное платье. Хардвин вернулся к чтению, часто останавливаясь, чтобы отпустить заслуженную похвалу моей рукописи, и я понял, что Хардвин Ход — человек невероятно проницательный, а его контора — вовсе не притон бесчестия, за который я её принял, но бастион свободы и вольнодумства, который окажет великие почести моей скромной персоне.

Как только я пришёл к подобному выводу, Хардвин прекратил чтение.

– Это оно, - сказал он, качая головой.
– Я прочёл достаточно.

В моём горле встал такой комок ,что я едва не задохнулся. Я испугался, что ошибся на его счёт.

– Но вы прочли только семьдесят страниц!

– Мне больше и не нужно.

Его голос был спокойным, как колодец.

– Это будет продаваться. Добавим куски с Девоной, положим внутрь скелет; может быть, обложку, где она целует череп. В Порту Черепа, Лускане и других подобных местах продаваться будет отлично.

Хотя я не понимал, какое отношение куски Девоны имеют к испытанию Единственного, тень страха покинула мой разум, и от мук следующей жизни мои мысли обратились к потенциальной выгоде.

– Сколько?

Хардвин достал из ящика стола два небольших кошеля и подвинул их ко мне.

– Пятьдесят львов. Вдвое больше, чем я плачу обычно.

Конечно, это было огромным оскорблением — но я едва мог сдержать возбуждение, поскольку это было первым полученным мною предложением хоть какой-то суммы. Глубоко вздохнув, я нахмурился.

– Я рассчитываю на сумму в сотни раз больше.

Я потянулся, как будто собираясь забрать рукопись, но затем заклинание Мистры захлестнуло меня, и с уст сорвались эти ужасные слова:

– К несчастью, я вынужден принять любое предложение, поскольку у меня не осталось времени, чтобы обратиться куда-то ещё.

В глазах Хардвина скользнуло изумление, и какое-то время он просто молча сидел в растерянности. Затем наконец покачал головой и сунул руку в ящик.

– Пускай будет семьдесят пять.

Он добавил третий кошелёк к первым двум, затем наградил меня зубастой усмешкой.

– Не хочу, чтобы мой новый иконоборец чувствовал, будто с ним обходятся несправедливо.

Я сразу же понял, что он готов заплатить мне как минимум пять сотен, что, конечно, составляло всего лишь десятую часть моей желаемой суммы, но всё равно было в тысячу раз лучше, чем платить Альдо Мэнли, и в это мгновение отворилась дверь. Я оглянулся, увидев, как Девона пятится внутрь комнаты, её капюшон натянут, а руки вытянуты перед собой, так что я их не видел. Злость на проклятое заклинание Мистры слишком сильно отвлекла меня, иначе я бы почувствовал, что здесь что-то неладно, и потянулся за ядом — но увы, я лишь толкнул кошельки Хардвина обратно к нему.

– Если не желаете, чтобы я чувствовал несправедливое обхождение, перестаньте обходиться со мной несправедливо, - сказал я.
– Моя книга — правдивое изложение настоящих событий. Мы оба знаем, что она стоит куда больше.

– Правдивое изложение?
– нахмурился Хардвин.
– Да индюк вроде вас не пережил бы даже первой главы!

– Вы не поверите, - сказал знакомый голос.
– Малик живуч, как таракан.

Я развернулся к Рухе, едва она успела заговорить, но ведьма уже сбросила плащ Девоны и прижала джамбию к моему горлу.

– Что здесь происходит?
– встал Хардвин, перевернув свой стул.
– Кто она?

– Арфистка, всюду сующая свой нос, - с этими словами я сунул руку в рукав и начал вытаскивать свою иголку из пробки.
– Она пришла за моей книгой.

– Правда?
– не знаю, почему Хардвин казался так потрясён.
– Значит, это правдивая история?

– Я не могу назвать «правдивым» ничего из написанного Маликом, - сплюнула Раха.
– Но он действительно виновен во всём, про что рассказывает.

Взгляд Хардвина опустился к столу, и я увидел, как цена моей рукописи только что возросла в тысячу раз, и в мысленно забрал назад каждое грубое слово, которое когда-либо сказал в адрес Рахи.

– Может быть, теперь вы заплатите мне настоящую стоимость книги, - сказал я Хардвину.
– Моя цена — пять тысяч золотых.

– Пять т-тысяч?
– охнул Хардвин.
– Я дам вам тридцать пять сотен. Это всё, что у меня есть.

Чтобы доказать это, он вытащил ящик из своего стола и поставил его рядом с моей рукописью.