Правила отбора

— Придётся тебе, Андрей, у нас ночевать, — покачала головой «англичанка». — И не смей возражать. В такую позднотень я тебя никуда не пущу.

Я возражать не стал. Электрички в это время уже не ходят, автобусы тоже, такси дорого, Павел спит, деваться и вправду некуда.

Мне постелили на раскладушке в соседней комнате. Мебели здесь почти не было. Только шкаф и высокий комод. Видимо, Кривошапкины планировали устроить здесь детскую, но — пока не сложилось.

Заснул я не сразу. Около получаса просто лежал и думал.

Правильно я поступил или нет с тем, что рассказал Римме сюжет чужого бестселлера?

Наверное, всё-таки правильно. В конце концов, вряд ли она напишет точь-в-точь как Роулинг, но саму тему уже застолбит. И это самое главное. А вот, как и когда издаваться, пусть решает сама. Надеюсь, Павел ей в этом поможет. В том смысле, что обратится к конторским, те возьмут «молодую талантливую писательницу» под своё покровительство, а там, глядишь, и на мировой уровень выйдем, на другие языки начнём цикл романов переводить, идеологические закладки в тексты вставлять, то-сё… короче, работы здесь непочатый край, на целое управление хватит…

Понедельник. 25 октября 1982 г.

Сегодня я вновь нарушил данное себе обещание: учиться, учиться и ещё раз учиться.

В субботу опять подморозило, и выйти на объект не получилось. В результате пришлось ударно поработать в воскресенье, а затем, чтобы закончить работу, грубо говоря, забить болт на сегодняшние семинары и лекции и вместо них отправиться снова на Сокол. Висеть на стенах, чеканить швы, разогревать вставший колом герметик, собачиться с местными работягами… Последнее, хоть и весьма увлекательно, но времени отнимает достаточно. А время сейчас — самый ценный ресурс. Неожиданно вернувшееся в Москву бабье лето может закончиться в любой день. Небо затянет серая хмарь, зарядят дожди, потом снег, мороз, не успеешь и глазом моргнуть, как осень перейдёт в зиму и о завершении объекта можно будет смело забыть. А вместе с дождями и снегом можно будет забыть и о причитающихся нам деньгах. Поскольку даже в эпоху развитого социализма действует старое правило: «уговор дороже денег». Раз уговорились, что рассчитываемся по окончании, значит, пока всё не сделаем, расчёт не получим.

Расчёт мы сегодня всё-таки получили. По крайней мере, на бумаге.

Алексей сумел отловить отвечающего за объект инженера местного ОКСа, и после пяти с половиной кругов вокруг здания тот, наконец, подписал акт сдачи-приёмки.

— Деньги через неделю, или третьего, или четвёртого, — сообщил Рыбников, когда инженер ушёл.

— В этом году ещё что-то будет или шабаш? — на всякий случай поинтересовался Баранов.

— В этом нет. Зима на носу.

— А…

— А в следующем обещали фасад на семёрке, тысяч десять квадратов. Так что живём…

ВДолгопрудный я возвратился часам к восьми.

Не дойдя полусотни метров до общежития, внезапно остановился. На стройке через дорогу горел одинокий прожектор, сквозь выломанную доску забора виднелся угол бытовки.

«Зайти что ли? Посмотреть, как у них там, авось не прогонят…»

Мне повезло. Стройплощадку сегодня охранял сторож Кузьмич, седенький старичок, слегка глуховатый и прихрамывающий на левую ногу. В сентябре мы с ним вполне ладили, так что внутрь он меня пропустил без вопросов. Узнал меня и Бутуз. Сначала, правда, дежурно облаял, но потом, принюхавшись, завилял хвостом, закрутился около ног, подставляя под руки лобастую голову. Пришлось гладить — куда деваться, а потом ещё и за ухом чесать, иначе бы не отстал.

Рабочих на стройке не было, но окна прорабской светились.

Интересно, кто там сейчас? Петрович или кто-нибудь новый, кого не знаю?

Я угадал ровно наполовину.

Петрович отсутствовал. Вместо него в бытовке сидел дядя Коля, а напротив него, через стол, действительно «новое лицо». Крепенький мужичок, чем-то неуловимо похожий на самого Иваныча.

— Дюха! Какими судьбами?! — привстал из-за стола Барабаш. — Неужто из института выперли и к нам намылился?

— Не дождётесь, — я со смехом пожал протянутую Иванычем руку и, выдержав пару чувствительных похлопываний по плечу, плюхнулся на свободный стул. — Вот, решил заглянуть, как тут у вас? С планом справляетесь? Премий ещё не лишили?

— У рабочего человека премию даже генсек не отымет, — хохотнул в ответ дядя Коля и махнул рукой на соседа. — Знакомься. Брательник мой. Двоюродный. Тоже Николай и тоже Барабаш, только моего батьку Иваном звали, а его — Серафимом.

«Двоюродный? Уж не тот ли, про которого Барабаш говорил, что работает в Курчатовском институте?»

Догадка оказалась верной.

Николай Серафимович Барабаш действительно работал в ИАЭ. Только не инженером или учёным, а дежурным сантехником. В принципе, тоже нормально. Ответственность небольшая, а пропуск на территорию есть. Если с таким закорешиться, хуже точно не будет. Я ведь сюда как раз из Курчатника «прилетел». Кто знает, до чего там в будущем Синицын додумается? Может, обратно тоже можно только оттуда вернуться? Поэтому всякий контакт с обладающим допуском в ИАЭ может оказаться полезным…

— …ты представляешь, Дюха, что этот гад учудил?

Я отвлёкся от размышлений.

— Что?

— Пить бросил!

— Не может быть! — картинно всплеснул я руками.

— Может, Дюх. Ещё как может. Вон, глянь, что мы пьём.

Я заглянул в «дядиколину» чашку.

— Чай.

— Во! — Иваныч поднял указательный палец. — Раньше-то, как встречались, или по пиву, или по рюмочке. А что сейчас? Срамота! Прямо как бабы.

— Дурак ты, Колька, — добродушно усмехнулся в усы брательник.

— Чего дурак-то?

— Того, что главного ты так не понял.

— А ты, получается, понял что ли?

— Понял. Недавно. Жизнь, Колька, настоящая жизнь проходит мимо нас с каждой рюмкой, с каждым неправильным шагом, с каждой глупостью, которую мы делаем. Кто знает, что с нами случится завтра, через неделю, год или, например, лет через тридцать…

На этом месте я непроизвольно напрягся.

— Мне вот давеча дядя Женя сказал: от нас всё зависит, только от нас. Как будем себя по жизни вести, так жизнь и сложится. И наша собственная, и тех, кто рядом, и всей страны. Такие вот пироги, Колька.

Иваныч цокнул и покачал головой.

— Ну, ты даёшь, Колян! Право слово, не ожидал от тебя.

— Да я и сам от себя такого не ожидал, — пожал плечами Барабаш-«два». — Месяц назад даже не думал… Да, кстати! Я что пришёл, — внезапно сменил он тему. — Дело у меня к тебе есть. Важное.

— Какое? — подался вперёд дядя Коля.

— Бате хочу помочь. Его «Запорожец» уже и не ездит совсем, а у Лидкиного мужа один знакомый «Москвич» продаёт, почти новый, четыре года, и всего за две тысячи. Нет-нет, я не взаймы просить, — замахал руками сантехник, видя, что брат собирается что-то сказать. — Помнишь, у меня монетка была. Рубль старый, серебряный.

— Помню.

— Так вот, хочу я его продать. У наших поспрашивал, говорят, такой сейчас тысячу стоит. Но мне, сам понимаешь, одной тысячи мало. Ищу вот теперь, может, где у кого знакомые есть, кто монетки всякие собирает, старинные? Может, они подороже купят? У вас тут как? Не слыхал? Есть такие?

— У нас? — почесал в затылке Иваныч. — Знаешь, Колян, может, и есть, но я про таких не слышал. И потом, у тебя же, помнится, не одна монетка была, а две. Продай обе, две тыщи как раз и выйдет. Ага?