Правитель Аляски

— Примите мои поздравления, ваша честь, с успехом этой операции. Я вполне понимаю необходимость столь решительных действий, особенно по отношению к бостонцам, которые и нам немало вреда чинят, тайно продавая туземцам оружие и боеприпасы, которые эти свирепые люди против нас и обращают.

— Нет-нет, — часто с шутливостью заключал беседы губернатор, — само Провидение направило вас сюда и дало нам возможность лучше понять друг друга.

Между тем всё было готово к плаванию. В честь отхода корабля был дан прощальный банкет, и в начале мая «Юнона», обменявшись салютом с гостеприимной к русским морякам крепостью, пошла в обратный путь.

— Я буду часто писать тебе и постараюсь вернуться поскорее, — прощально целуя Кончиту, пообещал Резанов.

Устремлённые на него с любовью и нежностью глаза прекрасной испанки остались в его памяти навсегда.

Ново-Архангельск,

июнь 1806 года

Обратный путь занял чуть более месяца. Прибывший на борт «Юноны» Баранов встретил Резанова с хмурой сдержанностью, не скрывая, что мало доволен слишком долгой отлучкой судна в Калифорнии. Но когда, уединившись с ним в каюте, Резанов рассказал, каких трудов стоило ему получить в конце концов продукты питания, что задержался он не по прихоти, хотя и сумел обручиться с дочерью коменданта крепости Сан-Франциско, лицо Баранова просветлело, и он, пропустив мимо ушей упоминание камергера о редкой красоте избранницы, сразу ухватил основное: перспективы резкого потепления отношений, благодаря этой связи, между властями Калифорнии и Русской Америкой.

— Виды-то какие, Николай Петрович, открываются! — восторженно воскликнул Баранов. — Глядишь, в скором времени они и разрешение на промысел у своих берегов дадут и не придётся нашим охотникам, как ночным ворам, тайком рыскать у их берегов.

— Наберись терпения, Александр Андреевич, — радуясь его радости, сказал Резанов, — мы и торговать со всей Гишпанской Америкой будем.

У Баранова новости были неутешительными. От цинги скончалось почти два десятка русских и примерно столько же алеутов. Многие обезножели.

— Сколько на трёх ногах, с костылями ковыляет, сам, Николай Петрович, увидишь.

Приятное Баранов приберёг до следующей встречи. Решив, на радостях, удивить и позабавить Резанова, Баранов появился перед ним, уже на берегу, в экзотическом облачении — плаще и шлеме из ослепительно ярких перьев тропических птиц. Плащ, завязанный у ворота тесьмой, отливал нежнейшим алым цветом; внизу, по подолу, его окаймляли жёлтые перья; спинная часть была расшита орнаментом, сочетавшим в рисунке из веерообразных фигур красные и жёлтые тона. Спереди наряд достигал Баранову до колен, но сзади был так длинен, что Баранов, дабы не волочить его по полу, попросил слугу алеута придерживать подол на весу. Теми же красными и жёлтыми перьями был расшит и шлем, который насадил на голову решивший пофорсить правитель. Поверху на шлеме тянулся кокетливый жёлтый гребешок. Вид далеко не молодого Баранова в этом роскошном уборе был чрезвычайно смешон, а с пажом-алеутом всё это шаржировало выход на придворный бал высокой царственной особы в платье со шлейфом. Но если отвлечься от комической стороны картины, нельзя было не удержаться от восхищения поистине удивительным произведением искусства, какое являл собой плащ, изготовление которого, конечно же, потребовало многих дней работы опытных мастеров. Словно сказочная жар-птица вдруг горделиво влетела в скромное и даже убогое жильё как вестник счастья из далёкой и бесконечно прекрасной страны.

— Откуда этот наряд? — изумлённо спросил Резанов.

— Это, Николай Петрович, — важно ответил Баранов, — личный дар мне короля Сандвичевых островов Камеамеа. В этом уборе он появлялся перед своими подданными по торжественным дням.

— Похоже, он настоящий атлет, — сделал вывод Резанов: невысокому и умеренного сложения Баранову плащ был явно не по плечу.

— Так, говорят, и есть, — подтвердил Баранов. — Наряд этот вручил Камеамеа промышленнику нашему Сысою Слободчикову при их встрече на Сандвичевых, специально, мол, для Баранова. Прослышал король от бостонцев о подвигах наших в войне с туземцами и в знак своей поддержки и дружбы сподобил нас этим подарком. На словах передал, что готов торговлю с нами открыть, продукты по нашим нуждам поставлять.

И далее Баранов рассказал, как Сысой Слободчиков, возглавлявший на корабле «О'Кейн» промысловую партию алеутов, поссорился из-за условий и методов промысла с хозяином корабля Уиншипом и, купив за меха на острове Серое у берегов Калифорнии небольшую шхуну «Тамана», отправился на свой страх и риск на Сандвичевы, добился аудиенции у короля и даже догадался привет ему от правителя Русской Америки Баранова передать. Самым же замечательным, на взгляд Баранова, было то, что, когда капитан «Таманы» наотрез отказался плыть с Сандвичевых к северо-западным американским берегам, Слободчиков, плюнув в сердцах на него, отправился в путь самостоятельно, и ничего, без капитана дальний путь благополучно одолел, да ещё и провизию, закупленную там, привёз.

— По наружности-то мужик он тёмный, да и вправду грамоты не разумеет, но как до настоящего дела дошло, тут он всю русскую смётку и показал, — с каким-то даже восхищением одобрил действия Слободчикова Баранов.

Вторая же хорошая новость, которой он хотел похвастать, хоть и не была связана с экономическими или политическими приобретениями компании, но опять же свидетельствовала об умении и мастеровитости русских мужиков. Зазимовавший в Ново-Архангельске американский торговец Джон Вульф, продавший им «Юнону», показывал письмо от своего капитана, сходившего на обменном «Ермаке» на Сандвичевы острова. Капитан высоко оценил мореходные качества построенного в Русской Америке судна и теперь собирался даже, как сообщил Вульфу, пойти на нём в Манилу или Батавию.

— Вот тебе и мужики наши лапотные, — с глубоким удовлетворением резюмировал Баранов, — какой кораблик сработали!

Основные вопросы, ради которых Резанов посетил компанейские селения в Америке, были решены, и теперь ему не было никакого расчёта задерживаться здесь хоть на один лишний день. Дождавшись, как только на воду спустили с местной верфи заложенное ещё осенью судно «Авось», Резанов стал готовиться к отплытию на Камчатку. Оттуда предстоял дальний путь к Петербургу.

И вот наступил день отплытия «Юноны» и «Авось», с которыми уходил из Русской Америки камергер Резанов.

— Крепись, Александр Андреевич, — сказал Резанов, обнимая полюбившегося ему главного правителя. — Дай Бог силы поскорее добраться до столицы, и мы такие дела здесь развернём!

В тот момент Резанов не мог предвидеть, что обширным планам его не дано осуществиться.

Добравшись до Охотска, он, загоняя лошадей, помчался через сибирские просторы на западную оконечность страны. Он очень торопился поскорее исполнить обещания, которые дал Кончите и Баранову. Несколько раз, переправляясь вброд через студёные реки, уже подернутые шугой, рисковал жизнью, рассчитывая, что Бог милует, пронесёт. Не получилось.

Уже в Алдане его начала мучить простудная горячка, а в Красноярске он окончательно слёг и более не встал. Баранов не скоро узнал о его безвременной смерти. Кончите, не веря, что русский придворный мог нарушить своё слово, ждала его возвращения долгие годы.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Батавия,

9 апреля 1819 года

С дождями начиналось самое скверное время для тех, кто извлекал какую-либо выгоду из пребывания в городе заезжего люда. Батавию покидали немногие состоятельные путешественники, колесящие по миру в поисках необычных впечатлений, заметно сокращался заход в гавань торговых кораблей. Лишь военные моряки, чьи действия определяются полученным сверху приказом, пренебрегая риском, сопряжённым с пребыванием в городе в это неблагоприятное для здоровья время года, могли как ни в чём не бывало ввалиться в отель и потребовать для себя лучшие номера.

Неудивительно, что, когда в душный полдень, загоняющий всех жителей в спасительную тень, в «Морской» пожаловала группа офицеров с английского военного корабля, пришедшего в порт по пути к Новой Голландии, хозяин отеля Пьер Дедье был рад и им. На его удачу, это были новички, впервые попавшие в Батавию, и, пользуясь этим, Пьер Дедье лукаво утаил от них, что в сезон дождей он, как и другие хозяева местных отелей, несколько снижает расценки за проживание, что диктовалось потребностью хоть как-то удержать немногих постояльцев.