Право на легенду
Шрифт:
— Уеду я к зиме, — сказал он как-то своему приятелю Эттугье. — Возьму вот и уеду.
— Нет, — сказал Эттугье. — Не уедешь. Как же ты уедешь, когда нам в ту весну поселок перевозить надо. Ты что? Фарватер там никто не знает.
И он тоже подумал: «Что это я? Поселок и вправду перевозить надо, а фарватер никто не знает…»
Оглянулся Варг и увидел, что судьба крепко ведет его по намеченному курсу: сам того не желая, под давлением коллектива — как сказал однажды Сергей, — стал он моряком, долго недоумевал — как это у него получилось и зачем; потом, по старой своей привычке делать все хорошо, стал хорошим капитаном. И вот уже всерьез все умеет, все знает, любит — а может, привык, не важно — и, как последний штрих в отделке его под
Потом уже шли годы, и он знал, что это и есть его жизнь. Берег океана. Рейсы. Лес, уголь, случайные грузы. Каботажник, зверобой, капитан ледового буксира… Да, наверное, у него всю жизнь не хватало честолюбия. Друзья давно океаны бороздят, по южным морям ходят, в чинах больших. Сергей Кружилин сейчас, должно быть, капитан-наставник. Ну да Сергей — особая статья. Неистовый моряк. Если по справедливости — большая судьба ему уготована. Строганов, помнится, так и сказал на выпускном вечере: «Верю, что все вы не посрамите чести нашего экипажа, а в тебя, Сергей, верю трижды». Может, не очень педагогично поступил он, выделив Кружилина перед строем, но да ведь правду сказал, куда денешься.
Вскоре, однако, узнал он о Сергее нечто неожиданное.
Как-то перед праздниками Варг менял у себя в комнате обои. Сперва для прочности решил оклеить стены газетами. Газет понадобилось много, пришлось одалживать у соседей, да еще в библиотеке ему целую кипу дали.
Оклеил он стену, сел на табуретку передохнуть, стал заголовки читать, фотографии рассматривать — так, глядишь, и познакомишься с некоторыми событиями, а то ведь пока в рейсе — не до газет.
Кружилина на фотографии он не узнал. Мелькнуло вроде бы что-то знакомое, но Варг скользнул глазами по лицу ничем не примечательного гражданина в соломенной шляпе и принялся читать заметку о вездеходах на воздушной подушке. Дочитал до самого интересного и вдруг понял, что дядя в шляпе — это Сергей.
«Чуть было тебя не заклеил», — как-то отрешенно подумал Варг. Он расправил газету, надел очки. Сперва ничего не понял. Председателю колхоза «Партизан» Кружилину присвоено звание Героя Социалистического Труда. Фантастика какая-то. Рассказывали биографию. Детский дом, морское училище, флот, война. Все верно. Морская пехота, окружение. Партизанский отряд. Об этом Варг тоже знал. А дальше?
Дальше судьба Кружилина сделала, как говорил Касьян, крутой оборот. Партизанский отряд, которым он командовал, почти целиком состоял из жителей сожженной немцами деревни Свиноедово — той самой, что лежала в широкой пойме напротив Черкизовки. Два года воевал Кружилин вместе с людьми, у которых в тылу ничего, кроме обугленных головешек, не было; два года, в перерывах между боями, слушал тяжелые, трудные разговоры о том, что долго еще после войны придется лечить покалеченную землю, да и залечишь ли — по всей стране, считай, калеки да старики да малые дети, а кого пощадила война, тому заводы поднимать, железные дороги, когда еще руки до земли дойдут.
Демобилизовавшись, Сергей Кружилин пришел в райком партии, попросил назначить его председателем колхоза в Свиноедово. На него посмотрели как на чумного. Что-то в председатели мало кто просился, чтобы не сказать — не просился никто. Знает ли товарищ, что в колхозе, о котором идет речь, нет ни одного дома, ни одной лошади, ни одного центнера посевного зерна. Собственно говоря, колхоза тоже нет.
«Колхоз есть, — сказал Кружилин. — Я всех поименно знаю».
«У нас председателей не назначают, а выбирают», — на всякий случай заметил секретарь райкома, уже понимая, что Кружилина упускать не следует.
«Считайте, что меня уже выбрали», — успокоил Сергей.
Варг оторвался от газеты. «Как же так? Сергей из всего сельского хозяйства достоверно знал только то, что им занимаются в деревне. На что он рассчитывал? Неужели просто необдуманный порыв, жест? Сергей жесты любил, но чтобы до такой степени —
нет, — тут Варг и думать не хотел, Кружилин на такое неспособен. — Так что же? Отчаяние? Желание разделить судьбу тех, с кем делил военное лихо? Тьфу ты! — слова лезут дурацкие. — При чем здесь отчаяние? Не подходит это слово Кружилину. Никак не подходит…»У Варга даже сердце защемило. Как же надо было впитать в себя чужую боль, чтобы она стала твоей болью, как надо было утвердиться в правоте того, что делаешь, чтобы зачеркнуть все, чем жил, и начать жить заново!
Вспомнился Строганов: «Капитаны остаются на корабле…» Значит, и вправду подходит срок, когда человек делает выбор, совершает свой главный поступок — один на всю жизнь?
Теперь в колхоз «Партизан» делегации из-за рубежа приезжают, смотрят во все глаза, вопросы задают, и приставленные к этому люди с удовольствием показывают сохранившуюся где-то на околице землянку — тут, дескать, было первое правление колхоза, потом ведут гостей на скотные дворы, оборудованные по последнему слову техники, называют фантастические цифры надоев и урожаев, и гости, особенно те, что уже знакомы с прошлым погорелой деревни, ахают, разводят руками. «Это же настоящее чудо!» И некому там, посреди всего этого великолепия, рассказать, как в последний мирный день, в последнюю субботу перед войной, Сергей, только что выпущенный из училища с отличием, сказал: «Сашка, я до сих пор не верю — это же чудо! С голоду мы подыхали — не подохли, через все, прорвались, и вот я, мазурик, шпана подзаборная — штурман дальнего плавания! Даль-не-го! Весь мир на ладони! Ты-то хоть сознаешь это, сухопутная твоя душа?»
«Выходит, Сережа, променял ты Гавайские острова на деревню Свиноедово, шевроны променял на синие нарукавники, вахтенный журнал — на годовой отчет; выходит — один только шаг сделал, и стал твоим капитанским мостиком, высокий Черкизовский крутояр, откуда, должно быть, видится тебе по вечерам твой корабль — надстройки, мачты, грузовые стрелы, и силосные башни, и молокозавод, и оранжереи, и сигнальные огни на реях: вспыхивает неоном реклама на сельском клубе, и тогда, может быть, думаешь ты о том, что и Сашка Варг то же самое видит на своем корабле…»
— Александр Касимович, а где же тоннели? Вы говорили — им тут числа нет.
В дверях стояли соседи по купе, молодожены Вика и Володя, молодые специалисты, ехавшие к месту работы. Варг некоторое время смотрел на них, все еще не вернувшись к действительности.
— А что, уже Байкал?
— Как раз проезжаем.
— Отстал я от жизни, ребята. Отвели дорогу, нет больше тоннелей.
— А жаль, — сказал Володя. — Все-таки была достопримечательность.
— Ой, ну ты просто несознательный человек! — загорячилась Вика. — Рассуждаешь, как обыватель. Отвели, потому что так удобнее для народного хозяйства. Правильно, Александр Касимович?
— Наверное, — кивнул Варг. — Между прочим, здесь раньше омуля продавали. Хочешь — горячего, хочешь — холодного.
— А это что? — спросила Вика.
— Рыба такая. Очень вкусная.
— Проблемой Байкала нужно заниматься комплексно, — сказала Вика и посмотрела на мужа. — Я правильно говорю?
— Замусорили тебе голову, — огрызнулся Володя. — При чем тут — комплексно?
— Это не голову мне замусорили, это Байкал замусорили — жемчужину нашей Сибири!
— Это ты, что ли, сибирячка? Опухнешь с тобой, ей-богу! Научили всякие слова говорить, вот и шпарит без передыху.
«Сейчас они вдрызг переругаются, потом пойдут в тамбур целоваться, — подумал Варг. — Я бы, например, на его месте так и сделал».
Володя словно подслушал Варга. Он взял жену за руку и увел в коридор.
«А я прилягу, — решил Варг. — Мне врачи велели…»
4
Прилечь ему не удалось. Пришел проводник, положил на стол золотистую рыбину.
— Я тебе омуля принес, — сказал он. — По знакомству разжился, у меня тут свояк дежурным на станции.