Право на месть (Страх - 2)

– Отчасти. Но не только.
– Смотрю на него в упор и напрямую спрашиваю: - Петр Осипович, скажите - кого и чего вы боитесь?

Самохвалов вновь оглядывается на дверь, пожимает плечамии, в замешательстве говорит:

– Странно все как-то... Сама постановка вопроса и все такое... С чего вы взяли, что я кого-то боюсь?

– Это видно и невооруженным взлядом. Вы в курсе, что вас хотели подставить?

Самохвалов энергично втягивает воздух, пытаясь раскурить потухшую сигарету. Не добившись желаемого результата, кладет сигарету в пепельницу, спрашивает:

– В каком смысле?

– В самом прямом. На вас хотели повесить убийство воровского авторитета.

– Это действительно так?

– Обижаете, Петр Осипович. Чем же я заслужил подобное недоверие?

– Извините, Сергей Иванович!

– смутился Самохвалов.
– Но сейчас трудно порой понять - кому можно доверять. Извините!

– Я не могу ничего сказать про других, но мне доверять можно. Вот с этого и попробуем построить наши отношения. Но вы не ответили на вопрос.

– Нет не знал, но предполагал что-нибудь в этом роде.
– Самохвалов в который уже раз оглядывается на дверь и, понизив голос до шопота, доверительно говорит: - Они способны на все.

– Кто - они?

Самохвалов с ответом не спешит. Вновь закуривает. Долго смотрит в дальний угол. Затем переводит взляд на меня и просяще и заискивающе, будто хочет одолжить у меня денег до получки, говорит:

– Сергей Иванович, скажите откровенно - вы меня по их заданию, да?

– Нет, я сам по себе. А что, у вас есть веские основания так думать?

– Иначе бы я не спрашивал. Недвано ко мне уже приходил один товарищ из ФСБ.

– Случайно не полковник Петров из Москвы?

– Нет. Он представился майором Карпинским из местного ФСБ.

– Вы видели его служебное удостоверение?

– Да, конечно.

– И что же ему было от вас нужно?

– Он меня предупредил, что если я в ближайшее время не подам в оставку, то меня ждут большие неприятности.

– Он говорил что-то конкретно?

– Нет. Но сказал, что был бы человек, а дело всегда найдется. Это он так своеобразно пошутил.

– Ну, ну... И все же, Петр Осипович, кто они такие и чем вы им не угодили?

– Это долгий разговор, - тяжело вздохнул Самохвалов.

– Я не спешу.

– Даже не знаю с чего начать, - в задучивости проговорил управляющий.

– В таком случае, начните с самого начала.

Самохвалов вновь надолго задумался. Затем пожал неопределено плечами.

– Начну, пожалуй, с предыстории всего этого... К концу семидесятых началу восьмидесятых годов экономика Советского Союза стала явно пробуксовывать, прирост национального дохода с восьми - десяти снизился до двух и восьми десятых процента, да и то обеспечивался исключительно экспортом нефти и газа. Машиностроение и приборостроение, которые бы обеспечивали в дальнейшем прорыв в промышленности, были в полнейшем загоне. Исключение из плановых показателей предприятий снижение себестоимости продукции привело к резкому сокращению производства и дефициту большинства товаров. Многие понимали, что нужно срочно что-то предпринимать. Тогда-то и появилась группа видных ученых экономистов и промышленников, выдвинувшая концепцию перехода экономики страны на рыночные отношения. Среди них был и Петр Эдуардович Потаев.

– Нынешний олигарх?

– Да. Концепция эта вовсе не отменяла плановость экономики, потому как рыночные отношения и планирование производства не исключают, а дополняют друг друга. В странах с развитой экономикой об этом знает каждый мало-мальски грамотный человек. По данной концепции коренным образом менялся лишь сам подход к оценке деятельности любого предприятия и организации. Предлагалось оценивать их деятельность по конечному результату. То-есть, сдал объект, продал продукцию - получай денежки. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее получишь прибыль. Чем ниже будет себестоимость продукции, тем больше будет эта прибыль. Это бы побуждало предприятия к здоровой конкуренции, а их руководжителей - искать пути повышения качества продукции и снижения её себестоимости. Все это неизбежно привело бы к созданию современных технологических линий, сверхточных станков и оборудования. Однако данная концепция вопреки логике и здравому смыслу у тогдашнего руководства страны не нашла поддержки. Оказывается уже тогда в партии и правительстве созрело мощное лобби, для которого чем хуже обстояли дела в экономике страны, тем было лучше. Именно они в конце шестидесятых убедили Косыгина оказаться от такого основополагающего показателя деятельности преприятий, как снижение плановой себестоимости продукции. Что привело в дельнейшем к непоправимым последствиям. Они стремились довести ситуацию до абсурда, вызвать недовольство людей, чтобы однажды прибрать все к своим рукам. С приходом к власти Горбачева и его команды они поняли, что их час настал. Ельцин же стал иструментом в их руках. Эконмика страны рухнула и тотальное разграбление страны и ограбление народа началось, причем в невиданных доселе масштабах...

Все, что говорил Самохвалов мне было отчасти уже известно. Поэтому я не выдержал и перебил его:

– Все это конечно интересно, но, Петр Осипович, нельзя ли ближе к делу.

– Да-да, - закивал он.
– Я уже подошел к самой сути. Потаев и его сторонники быстро поняли, что в стране совершилась криминальная революция, к власти пришли так называемы "демократы" - люди алчные, беспринципные, превыше всего ставящие достижение своекорыстых интересов и прикрывающие свою суть дешевыми популистскими лозунгами о свободе слова, личности и тому подобное. Потаев понял, что если не принять срочных мер, то эти господа окончательно порушат экономику страны, вывезут все ценное на Запад, отведя России лишь роль сырьевого придатка. Бороться с ними честными и открытыми методами в начале девяностых было бы самоубийством. Потаев очень даже хорошо это понимал. Потому-то и было принято решение действовать теми же методами. Как говорится: "С волками жить - по волчьи выть". Верно?

– Каким образом вы попали во внешние управлющие Электродного завода?

– Дело в том, что в руки Потаева попал так называемый "список Чубайса" - перечень предпирятий, подлежащих приватизации в первую очередь. Предприятия эти составляли основу экономики страны. Потаев предпринял меры, чтобы во главе ряда этих предприятий стали его люди. Так я и оказался внешним управляющим Электродного завода.

– За время вашего правления вы привели завод к фактическому банкротству. Ведь так?

– Да, - согласился Самохвалов.
– Я это делал по заданию Потаева.

– Для чего?

– С тем, чтобы Потаев мог купить завод и принять меры к его возрождению.

– Странная у вас логика - окончательно добить завод, чтобы потом его возродить.

– В нашей стране все странно, Сергей Иванович. Но у нас не было другого выхода. Попав в "список Чубайса" завод был приговорен к банкротству.

– Но, насколько я понимаю, в последнее время у Потаева в отношении завода повились серьезные оппоненты?

– Да, очень серьезные. Сосновский, Чубайс и компания кажется стали догадываться об истинных целях Потаева, Калинина, Говоркяна и других и повели на них наступление по всем фронтам, Им удалось привести к власти своего президента и посадить карманное правительство. Начался второй передел собственности, который ознаменуется тем, что ими будут прибрано к рукам все, что ещё остается в полной или частичной собственности государства. Электродный завод входит в зону их интересов. С того времени, когда верным псам Сосновского братьям Темным удалось усадить здесь своего губернатора, на меня стало оказыываться колоссальное давление. Ряд убийств работников завода, я думаю, преследует цель окончательно запугать меня, показать, что если я буду несговорчивым, то меня ждет та же участь.

– Нет, здесь вы ошибаетесь. Причина их убийств совершенно иная.

– И какая же, позвольте полюбопытствовать?

– Они невольно стали обладателями информации, грозящей вашим оппонентам большими неприятностями.

– И что же это за информация?

– Я, Петр Осипович, сказал вам и так слишком много.

– Да-да, я понимаю. Извините... Так вот, я, Сергей Иванович, хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я вовсе не герой, и давно бы бросил все к чертовой матери и сбежал куда глаза глядят. Но предавать и бросать Петра Эдуардовича, особенно в столь трудное для него время, считаю в высшей степени непорядочно. Вот потому-то терплю и, как могу, борюсь.