Право на месть

О том же, как взаимодействовать с чужими сновидениями, ни слова. Оно и понятно, сноходцы давно перешли в разряд сказок. Сказания Дваля Трижды Спящего я изучила вдоль и поперек, но и там ничего полезного не нашла. Тем более, объяснялся он настолько иносказательно, что порой непонятно было, чужой сон он описывал или, простите, свое посещение отхожего места.

О способностях Греттена как проводника и своих ночных путешествиях я сочла разумным не распространяться. И так достаточно внимания вокруг меня с моей магией. К тому же, если об этом узнают, то тот же наследник быстро сообразит, что ночные кошмары у него не на пустом месте появились. Ладно, если только меня обвинит в ментальном запугивании, но если что-то сделает с мансом? Нет, никому.

Но помощь мэтра Друмиса пригодилась бы. Все равно он знает чуть больше, чем можно отыскать в книгах. Дваль называл сны-сферы просто «миры» без внешнего их описания, поэтому расспрашивать мэтра об изменении структуры одной конкретной сферы было бессмысленно – он просто не понял бы о чем речь. Поэтому пришлось спросить максимально обтекаемо: чем объяснить то, что несколько ночей подряд продолжается один и тот же сон? Выдала его за свой.

– Всегда одинаковый? Повторяются одни и те же события, люди, разговоры? – заинтересовался преподаватель.

– Нет, не то, чтобы повторяются… А как бы в развитии. Как будто пауза в спектакле или антракт. А после перерыва, то есть уже в следующем сне, сцена продолжается, а герои помнят все предыдущие реплики и продолжают диалог. И декорации все те же.

– Но хоть что-то меняется?

Я задумалась.

– Время действия. Как будто один бесконечно длинный день, но и он подходит к концу. Сначала был полдень, потом стало вечереть, в последний раз был закат.

– Кто знает, может, это боги посылают нам знаки? – мэтр ухватился за любимый конек, пророчества. – Но Вы правы, Ардинаэль, последовательные связные сны действительно нечто необычное. Так Вы говорите, три ночи подряд? Вы уверены? Просто не стой Вы прямо передо мной сейчас в нашей грустной действительности, я бы сказал, что Вы еще спите и это не разные сны, а всего один, просто очень обманчивый и длинный. Кстати, вечером я уже подам результаты по своим студентам в экзаменационную комиссию. И пусть Вы учились у меня совсем недолго и я не могу присудить Вам много баллов, но Вы хотя бы задаете интересные вопросы…

– Как Вы сказали? – перехватило у меня дыхание. – Один сон? Не разные?..

Про оценки и завтрашние экзамены я уже не слушала – не до того.

– Простите, мэтр Друмис, мне надо бежать! Спасибо Вам!

Стремглав я бросилась из кабинета преподавателя, следом загромыхала тяжелыми ботинками охрана. При них, наверно, не стоило совершать резких движений; тренированные боевики быстрее доверятся рефлексам, чем сообразят, что я в кандалах Тротта и в плане магии не опасна. Перешла с бега на быстрый шаг, махнув мордоворотам, мол, все в порядке.

Шесть вечера. Совсем не время для сна, но если мое подозрение верно… На кровать я рухнула, не раздеваясь, сгребла в охапку негодующего манса, разомлевшего на подоконнике.

– Греттен! Спать! Сейчас!

Мохнатое чудище спорить не стало, но по лбу мне прилетело когтистой лапой довольно чувствительно. Это уже было неважно, через пару секунд мы неслись сквозь черное пространство, разбавленное в этот неурочный час лишь небольшим количеством светлых точек, к одной ярко сияющей сфере.

Чтобы его светлость спал в шесть вечера в такое беспокойное нынче время?! Мне показалось, сфера стала еще больше и свет от нее шел такой плотный, уверенный.

– Давай внутрь. И будь рядом.

Внутрь не получилось. Оболочка мягко спружинила, но не поддалась. Манс глухо заворчал и попытался снова. Но беспрепятственные прежде облака словно превратились в густое желе. Манс полоснул оболочку своими устрашающими когтями, та поддалась легко, но тут же порезы сомкнулись обратно.

– Греттен, миленький, ну же!

И манс, зарычав, быстро заработал лапами, продираясь сквозь препятствие. Внутри была ночь. Та же опустевшая столица, откуда я проснулась в последний раз. И тьма, хоть глаз выколи. Небольшим усилием мысли зажгла фонари на улице и заметила Шентию сидящим за столиком летнего кафе. И снова с закрытыми глазами.

Это действительно один и тот же сон, а не разные. Он просто не заканчивался. А эта сфера даже не исчезала, она всегда здесь…

– Любовь моя, – пригвоздил меня к месту родной голос.

От неожиданных слов пробежали мурашки по спине и в животе все как-то сжалось. Его светлость мягко смотрел на меня, улыбаясь. У меня защипало в глазах от того, что я услышала. Но вместе с тем окрепла уверенность, что весь этот сон какой-то неправильный.

– Вам нужно проснуться, – стиснув зубы, увернулась я от желанных объятий. – Вы спите уже четвертые сутки. Я не знаю, что происходит, но чувствую – что-то не так…

– Ардина, что ты такое говоришь, – рассмеялся Ронард. – Это не сон. А будь и он, кто же в здравом уме откажется от такого прекрасного видения…

– Да проснитесь же! Вы как одурманенный! Здесь ничего не происходит, а так не бывает! Вы даже во сне спите, когда меня здесь нет!

– Без тебя для меня и так не существует остального мира…

– Ронард! Да боги-многие!.. – у меня внутри начала нарастать паника. – Прошу, проснись…

Я замолотила кулаками по широкой груди, и, кажется, даже отвесила пару пощечин – все без толку. Ментальная магия была мне не по силам. Мэтр Серенде научил лишь закрываться от чужих воздействий, а чтобы самой проникнуть в чужой разум – для этого надо иметь особые способности, а у меня их нет…

– Греттен, сделай что-нибудь! – взмолилась я. – Ты же тогда напугал принца, что он сразу проснулся… А Ронарду сейчас необходимо проснуться, я чувствую!

– Не могу, – помедлив, отозвался в голове Греттен. – Он меня не видит. Не хочет. Сама. Совсем плохой сон. Твердый. Можем не выбраться. Надо будить, пока еще может проснуться.

Фонари, зажженные мной, начали потихоньку гаснуть. Сон-сфера не сопротивлялась моему воздействию, но оно будто слабело с каждой минутой. Но один верный способ я все же вспомнила.

– Прости, – всхлипнула я, всадив скимитар – не туманный, здесь он мнеснилсяобычным стальным клинком – чуть правее ряда серебряных пуговиц на груди.

Ночь подумала и разлетелась на тысячи осколков.

Сначала вернулось осязание: вокруг явственно ощущалась промозглая сырость. Затем Ронард резко открыл глаза, но зрение подвело – сплошная темнота. Он проморгался, покрутил головой, ничего. Чутьем догадался посмотреть наверх, там черное пространство было разбавлено толикой света, а ноздри уловили струйку свежего воздуха посреди затхлости.

Ронард попробовал пошевелиться и не смог. Всю нижнюю часть тела до груди словно оплел гибкий, но жесткий кокон, удерживая арна в вертикальном положении. Он вздохнул, собираясь с силами, и с трудом выпростал руки. Кокон заскрипел, сопротивляясь, но распался сверху на отдельные гибкие плети, норовившие вновь обездвижить. Ронард вслепую ухватил парочку, ломались они с сочным хрустом.

С остервенением он разворотил и остальные путы, уцелевшие плети нехотя отползли сами в неведомую черноту. Растоптал оказавшимися почему-то босыми ногами обрывки и чуть не упал, наступив на что-то круглое и твердое. Пошарил руками по влажной липкой поверхности, нащупал у предмета два отверстия, затем ряд зубов и отшвырнул череп. Тот ударился о невидимую стенку и откатился обратно под ноги, задев по пути другие останки. Глухой перестук костей сложно спутать с другими звуками. Ронарда передернуло.