Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Пушкин писал в тридцать четвертом году: «Что же и составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом». Свободный внутренне человек со свободной мыслью, свободно и сознательно подчиняет себя общеполезным законам. Такова позиция Пушкина. По Уварову, человек должен быть порабощен прежде всего внутри себя. Тогда он не сможет и не захочет противиться любому давлению извне.

Уваров между тем, доложив Николаю, что обратился за содействием к военным губернаторам Московскому, Киевскому и Виленскому, на самом деле забросил свою сеть значительно шире и отправил письма военным губернаторам Казанскому, Малороссийскому, Белорусскому,

а также наместнику южного края Воронцову, в Одессу.

Уваров призывал к крестовому походу.

Практически же он стал действовать в полном соответствии с методой, очерченной Никитенко.

В знаменитой речи восемнадцатого года он вещал: «Истинное просвещение, которое не что иное, как точное познание наших прав и наших обязанностей, то есть обязанностей и прав человека и гражданина, — истинное просвещение ожидает от вас, юные питомцы, подвига жизни и жертвы всех сил душевных!»

Как он себе представлял идеал выпускника университета в тридцать третьем году, мы знаем, — «благонравие, скромность и покорность начальникам». О подвигах он уже не толковал. Но мало того — он прежде всего постарался убрать из сферы воспитания саму идею «обязанностей и прав человека и гражданина».

В отчете за 1833 год, представленном императору, Сергий Семенович сообщил: «Преподавание естественного права, едва ли возможное до составления на сей конец особого, одобренного правительством руководства, требовало принятия неукоснительных мер… Имея между тем справедливое опасение, дабы в преподавание сего важного предмета не вкрадывалось что-либо несоответственное существующему в государстве порядку, министерство сделало распоряжение приостановить в университетах сие преподавание впредь до издания надлежащего по сей части руководства…»

Кроме принятия мер по университетскому и гимназическому образованию, Уваров, не мешкая, занялся образованием частным. И здесь, как и во всем прочем, идеи его столкнулись с идеями Пушкина.

Пушкин убеждал в записке о народном воспитании: «Нечего колебаться: во что бы то ни стало должно подавить воспитание частное». И мотивировал это нравственно пагубной для детского и юношеского сознания атмосферой в большинстве дворянских домов. Он хотел воспитывать нравственно здоровых людей.

Сергий Семенович же — в полном соответствии со своей задачей — пошел по пути, принципиально иному. Он оставил домашнее воспитание, как таковое, в неприкосновенности. Но обратил всю силу своей власти на воспитателей.

В отчете министерства просвещения за 1834 год проблема частного воспитания заняла центральное место. Прежде всего были тщательно обследованы частные учебные заведения — в Петербурге и Москве — специально назначенными инспекторами, в провинции — директорами государственных училищ. Часть этих заведений была закрыта, а над другими был «установлен непрерывный, бдительный, строгий надзор».

Но частных учебных заведений было немного, и не в них был вопрос. Тысячи и тысячи дворянских отпрысков воспитывались в своих домах наемными учителями. И умный, сосредоточенный на идее государственной пользы, как он ее придумал, Уваров решил не уничтожать, а использовать в своих целях эту армию.

Сергий Семенович составил специальное «Положение о домашних наставниках и учителях», в коем говорилось: «Для обеспечения родителей в избрании благонадежных их детям руководителей и для содействия общим видам правительства в отношении к народному просвещению, учреждаются особые звания домашних наставников, учителей и учительниц… Лица, в звания сии поступающие, вообще должны быть христианского вероисповедания, достаточно известные со стороны нравственных качеств… Никто не может определяться в частный дом для воспитания детей, не имея на то позволения, в особом, установленном для упомянутых званий, свидетельстве заключающемся».

Для домашних воспитателей требовались не только результаты испытаний в университетах или лицеях, но и обязательные «отзывы от начальников тех мест, где находились они на жительстве», то есть полицейская аттестация.

Как все, что предпринимал Уваров, эта акция носила двойственный характер. С одной стороны, она избавляла домашнее воспитание от людей случайных,

невежественных. С другой же — и это было самое важное, — давала в руки власти особую, «воспитательную полицию».

Это и было центральной идеей Уварова, одобренной Николаем. В отчете за 1834 год Уваров писал: «С верноподданническим усердием поспешил я начертать, под непосредственным наблюдением Вашего величества, Положение о домашних наставниках и учителях, рассмотренное в особом Комитете и удостоенное высочайшего утверждения в 1 день июля. На основании оного, в недра наших семейств призываются благонадежные уполномоченные от правительства образователи, с значительными преимуществами и с соразмерною ответственностию».

Это и было ключевой задачей — направить «в недра семейств… благонадежных уполномоченных от правительства…»

Это было наступлением на последний оплот личных вольностей русского дворянина — на частную жизнь, домашний быт. Отныне родители, желавшие образовать своего сына дома — а это часто делалось не без оппозиционного смысла, — должны были принять в свой дом фактически правительственного чиновника, проверенного властями и ответственного перед властями. Это была еще одна форма идеологического контроля. И, несмотря на реверансы в сторону императора, задумана и разработана была она именно Сергием Семеновичем.

«Все благомыслящие и просвещенные сыны отечества, — писал он царю, — с умилением приняли из державных рук вашего величества закон, обеспечивающий нравственное благо детей их, — закон, приспособленный к вере, нравам, обычаям нашим, — учреждение, не заимствованное из чуждых нам законодательств, но созданное, так сказать, в духе русском, по размеру настоящих требований, по уважению имеющихся способов».

Теперь образование во всех его отраслях оказывалось крепко схваченным правительственными щупальцами. Николая это приводило в восторг. Он написал на отчете: «Читал с особым удовольствием». Тем более что хитроумный Сергий Семенович смиренно передавал всю честь установления ему, императору.

Но был в последних фразах и еще один сильный оттенок — полемический, если не сказать доносительский. Противопоставление его, уваровских, проектов неким иным — «заимствованным из чуждых законодательств», предлагаемым не «в духе русском», не отвечающим ни «настоящим требованиям», ни «имеющимся способам», — было ударом по проектам комитета 1826 года, по идеям Сперанского, по тем реформам, которые проводил в дунайских княжествах Киселев, и по тем реформам, о которых упорно думал Пушкин. Проекты Сперанского были, разумеется, Уварову хорошо известны. О реформах Киселева он был наслышан. Но, сочиняя эти фразы, он имел в виду дух либеральных преобразований вообще. Он давал понять императору, что не следует идти путями прошлого царствования и даже прошлого века, не следует ориентироваться на Европу. Рафинированный европеец Уваров ратовал за патриархальные установления, позволяющие самодержцу непосредственно управлять своими детьми — своим народом, минуя неудобных и непрошеных посредников. Рассуждая о «вере, нравах, обычаях наших», о «русском духе» в просвещении, Уваров внедрял в сознание Николая мысль об органичности «народности» для российского самодержавия. Он представал Колумбом забытых, но исконных и неистребимых отеческих принципов, которые только и могут спасти Россию и династию в бурях мятежного века.

Параллельно он разрабатывал новый устав университетов, который должен был лишить их и той незначительной самостоятельности и независимости, что у них еще оставалась. Идея тотального контроля и централизации управления проводилась им неуклонно.

Впоследствии Погодин, близкий к Пушкину, а затем куда более близкий к Уварову, вспоминал: «Познакомясь среди поездок моих по разным губерниям с положением наших гимназий, я старался в продолжение трех лет (не помню, каких именно)… убеждать Сергея Семеновича, чтобы он оставил место в гимназиях естественным наукам и другим нужным познаниям. Я представил ему вышеприведенные доводы о малом количестве гимназистов, поступающих в Университет. Не помню также, в каком году, за обедом у него в Петербурге, я сказал ему, что считаю несчастием для русского просвещения, что министр знает по-гречески и по-латыни».

Поделиться с друзьями: