Право на возвращение

– Я и подумать не мог, что в это время меня проверять придут, - неожиданно спокойным голосом сказал Гинзбург и добавил: - У вас сигареты не найдется?

– Сигареты?
– опешил Карпухин.
– Нет, я не курю. Но и вы вроде не курите?

– Не курю, - согласился Гинзбург.
– А вот пару дней в камере провел... Там все курили и мне предлагали, было неудобно отказываться. Вот я и... Знаете, как ни странно - впервые в жизни.

– Понравилось?

– Нет. Но все равно... Тянуло. Все курили, и меня тянуло. И сейчас вдруг... Не обращайте внимания.

– Вы думаете, - сказал Карпухин, - его засудят?

– Кого? Баренштейна? Нет, думаю - нет. Он-то, в отличие от меня, Кахалани не знал, ситуацию оценил однозначно, действовал точно по инструкции... Наверно, его и не арестуют. Да ведь и сегодня - отпустили, верно? Честно, я был так оглушен, что не очень помню, что стало с Баренштейном.

– Под залог, - сказал Карпухин.

– Значит, выкрутится.

Помолчали. Карпухин пил кофе, Гинзбург доливал ему из термоса, и Карпухин хотел спросить - почему, ведь на столе стоял электрический чайник, а на полочке три банки с разными сортами растворимого кофе. Должно быть, взгляд его был достаточно красноречивым - Гинзбург улыбнулся отстраненной, будто не ему принадлежавшей улыбкой:

– Это мне Маша утром в суд принесла, - сказал он.
– Тогда не до кофе было, так надо допить, верно? Маша очень хороший кофе готовит, это не растворимый...

– Да, - подтвердил Карпухин, - очень вкусный кофе. Очень.

Неожиданно вырвалось:

– У вас замечательная жена, Миша. И невестка. Обе они замечательные.

– Ага, - кивнул Гинзбург.
– А вот сын подкачал, да...

– Я не...

– Что есть, то есть. Игорь какой-то... бесхребетный. Ничего не хочет в жизни. А статью мою, - опять переменил тему Гинзбург, - ваш друг из посольства, наверно, уже передал по адресу? Вы ему адрес оставили, полагаю?

– Нет, - нахмурился Карпухин.
– Не оставлял. И не велел ничего с диском делать. Они только скопировали... на всякий случай. Я же не знал, что может произойти с лэптопом, хотел подстраховаться.

– Все в порядке, Александр, - улыбнулся Гинзбург.
– Могли бы и передать, ничего в этом... Костя Журавлев... Вы сказали, он сейчас в "Грозах", да, Костя быстро бы разобрался, что ничего в этой статье нет нового, хорошая статья, но все это и Косте, и мне, и Аскольду было понятно еще лет... ну, в начале девяностых точно. Старье.

Карпухин поставил чашку на стол. Старье. Зачем же...

– У вас такой удивленный вид, - усмехнулся Гинзбург.
– Послушайте, Александр, вы действительно думали, что в лэптопе есть такое... Из-за чего его бы стоило похищать, потрошить пароли, переписывать?

– Но ведь вы сами... Эта бумага с кодами...

– Конечно!
– воскликнул Гинзбург.
– Конечно! Коды, это так вдохновляет! Начинаешь думать, что там действительно... Особенно, если коды так быстро раскалываются. Александр, конспиратор из меня никудышный, но когда Кахалани ко мне пристал со своими предложениями, я решил проверить его на вшивость. В общем, записал я эту статью и коды придумал... Хороший программист такие коды должен уметь раскалывать... ну, не скажу за час, но за сутки точно. И пришел я на встречу, несу лэптоп, глаза у него стали, как... Он у меня, понятно, ничего прямо не спрашивает, но я вижу, как человек напрягся. Понятно, что он подумал. Смешно, да. Господи, и как все закончилось...

Гинзбург помрачнел, хотел плеснуть и себе из термоса, но кофе кончился тоже, в чашку вытекли две долгие капли.

– Не хотите же вы сказать, - осторожно произнес Карпухин, - что на самом деле ничего в Израиле не делали, так и работали сторожем, а ракеты...

– О! Конечно. Знаете, Александр, странная страна - Израиль. Вроде так здесь все для меня складывалось плохо - никому не нужен, и знания мои пшик, и опыт не годится, и жулики хотят меня обобрать... в общем, конец, и все такое. Но... может, человеку и надо, чтобы ему было плохо, тогда голова начинает работать втрое лучше? Нет, наверно, не так, не потому. Наверно, если плохо, то одно из двух: или ломаешься совсем, или с такой силой хочешь выбраться, подняться, остаться на плаву... В общем, здесь я столько всякого придумал, сколько не сделал за все годы работы в "Энергии". Честно. Рассказывать не стану, не потому, что не доверяю, глупости, вы все равно не поймете, могу и рассказать, но смысла нет, вы до дома не донесете, все забудете или перепутаете, я не в обиду вам говорю, не обижайтесь, Александр, вот если бы на вашем месте Костя сидел, Журавлев, он бы сразу...

– Поедем вместе, - вырвалось у Карпухина.
– Увидите Журавлева, Карелина.

– Ну, куда я поеду?
– удивился Гинзбург.
– У меня же суд осенью, кто меня сейчас выпустит, невыездной я.

– Да, забыл, - поморщился Карпухин.
– Послушайте... Если вы не в лэптопе хранили...

– А! Господи, Александр, есть столько способов... Я использовал самый простой, проще пареной репы. Все, что делал, посылал по электронной почте себе самому на один из бесплатных почтовых серверов. А с диска стирал так, чтобы никакой возможности восстановления. И все. У меня десятка два адресов на разных серверах - не русских, кстати. То есть, и на русских тоже, но не обязательно. Вот. И посылал почту, чтоб вы знали, не со своего лэптопа, а записывал на дискету, шел в Интернет-кафе и оттуда... Дискету потом форматировал. И все. Попробуйте найти.

– И не собираюсь, - помотал головой Карпухин, - я в компьютерах чайник.

– Ну да, - усомнился Гинзбург, - вы же, говорили, финансист, значит...

– О, это другое дело. Пользователь. Юзер. Конечно. А во всем остальном...

В дверь кухни коротко постучали, и голос Руфи сказал:

– Саша, ты вообще знаешь, сколько сейчас времени?

Карпухин посмотрел на висевшие над кухонным шкафом электрические часы: двадцать два сорок три.

– Заходи, - сказал он громко, - что ты скребешься, как мышка?

В кухню ввалились сразу все: за Руфью последовала Маша, мгновенно оценила обстановку, убрала со стола термос, включила чайник, достала из шкафчика пакеты с печеньем и вафлями, а за Машей вошла Юля, почему-то державшая Симочку за руку, как маленькую, и девочка не сопротивлялась, хотя терпеть не могла такого к себе отношения. Не было только Игоря, но Карпухин о нем и не подумал, Игорь вообще как-то выпал из его восприятия реальности: Юля в реальности была, а ее муж - нет.

– Саша, - сказала Руфь, - если мы сейчас не поедем, то придется брать такси, а по ночному тарифу это будет...

– Да-да, - Карпухин встал, - мы уже поговорили.

– Вы еще к нам придете, верно?
– спросила Маша, перестав возиться и протянув Карпухину обе руки.
– Извините, я даже не поблагодарила вас за все, что вы сделали для нас... для Миши.

– Ну что вы...
– смутился Карпухин.
– Я, собственно... Это Николая Федоровича благодарить надо. Он... то есть, посольство... и адвоката оплатило, и детектива наняло. Вот если бы не Мейер...

– Если бы не Мейер, - подхватил Гинзбург, - сидеть мне лет пятнадцать, и то в лучшем случае.

– Ты вообще о чем думал, когда в этого дурака стрелял?
– неожиданно взвилась Маша и пошла на мужа, скрестив руки на груди.
– Почему ты сначала что-то делаешь, а потом думать начинаешь? Или вообще не думаешь!

– Все-все, - прошептала Руфь на ухо Карпухину, - пошли-пошли, действительно, поздно.

И они ушли. Такси вызвали по телефону, Гинзбург вышел с ними на улицу, не хотел, чтобы гости одни в темноте ждали машину. Маша попрощалась с семейством Карпухиных, будто они были знакомы сто лет, из которых полвека не виделись, а Юля стесненно поцеловала Руфь в щеку, Симочку обняла, Карпухину протянула руку.