Предания о самураях

Эти перевалы было легко оборонять. Вплоть до зарождения феодальных войн правительство Киото свободно пользовалось перевалом, а Ёриёси со своим сыном Хатиманом Таро во время своих войн против Абэ проводили сражения гораздо дальше на севере. Минамото Тамэёси лишился головы не только из-за малодушной выходки своего старшего сына Ёситомо, но и потому, что не прислушался к совету младшего сына Тамэтомо. Его младший сын хотел удержать оба перевала. Располагая канто за спиной, «ни один мужчина из Мияко здесь живым не пройдет»; и Тамэтомо решительно отразил его страшный удар. То же можно сказать о Хогэне (1156–1158), в этот период времени феодальные войны в Японии сместились с севера и запада в важнейший район главного острова. С установлением власти Ёритомо в Камакуре в 1181 году популярность этого пути и алтаря заметно расширилась. Бэтто алтаря Гонгэн [64] предоставил всяческую помощь потерпевшей поражение армии Ёритомо. Получившие от него приют Токимаса и его сын нашли простой выход на дороги провинции Каи. Пользуясь успехом сёгуна Минамото, он обезвредил человека, которого ненавидел больше всего (в то время), – Обу Кагэтику. Тот алтарь ценился очень высоко. Такая традиция сложилась вразрез с политикой, так как Ходзё, Асикага, Токугава поступили совсем наоборот. Не забыли и о военной стороне дела. Когда Ясутоки в период Сёкё (1219–1222) отправил маршевые колонны на Мияко, мудрая Масако и ее брат Ёситоки позаботились о выставлении гарнизонов на обоих перевалах. Во 2 году Кэмму (1335) Нитта Ёсисада и Асикага Такаудзи вели яростные бои в этих горах. Во время восстания Дзэнсю в 23 году Дэи (1416) Бэтто помог принцу Мотиудзи. В 10 году Эйкё (1438) Мотиудзи безуспешно пытался удержать эти перевалы в сражениях против армии, направленной сёгуном Ёсинори и продвигавшейся в северном направлении, чтобы наказать его. Позже оба перевала надежно оседлал Ходзё из Одавары. Поздний деятель по имени Ходзё Соун (Нагаудзи) потратил много усилий на обустройство этих дорог, особенно первой. И пошел дальше. Он сделал этот округ фешенебельным, а также главным для Канто. Таким образом, как сказано в летописях, обоими перевалами пользовались со времен Хейандзё. [65]

64

Божествами-хранителями здесь считаются Ниниги-но-Микото; Хико-хо-ходэми-но-Микото; Коно-хана-сакуя-химэ-но-Микото.

65

Киото основан в 793 году. Столицей, переведенной из Нары в Нагаоку, этот город служил до наступления эпохи Мэйдзи. Тогда сёгунат считался больше чем империей; столицу перевели в Токио.

Историю этих мест составляют не только войны, но и другие события. После основания Камакуры перевал Асигара стал пользоваться дурной славой. Дорогу к Хаконэ перестали ремонтировать. В то время эта дорога, как и в наши дни, пролегала до Юмото, считавшегося самым древним местом. На противоположном берегу у Тонодзавы располагается Имакаяма. Тропа уходит резко вверх до самой вершины, петляя через густой лес. С вершины открываются величественные виды моря, горы и долины, высоко ценимые в те старинные времена, да и до сих пор. Тропа продолжается вдоль хребта, пересекает Ёяму (Сирояму, или Дворцовую гору), где в конце XVI столетия находилась цитадель Омори. Отсюда она устремлялась к Таканосуяме и спускалась в Асиною. Обходя западную сторону, Футагояма вела вниз к окрестностям монастыря Гонгэн. По поводу ее дальнейшего пути в Средние века или времена Асикага общего согласия не находится. Известно о существовании заставы у Яманаки. Эта дорога через Мото Хаконэ ведет в Идзу. Однако главная тропа, как говорят, огибала северную оконечность озера (Асиноко). Чуть раньше она из Хаконэ Гонгэн-дзака подходила к Убаго через Мото Саи-но Кавару (Асиною?). Из Убаго она проходила через один из самых низких перевалов под названием Нагаотогэ или Фукаратогэ и вела в провинцию Суруга, спускалась в Фуканагамуру и соединялась с дорогой на Асигару. Ни нынешнего объезда Токайдо в Хату, ни дорог Сити-то к горячим ключам не существовало, хотя вполне возможно, что тропинки вели к примитивным ваннам в горах. При этом известно, что в 10 году эпохи Оэй (1403) Ёсиоки, приходившийся сыном Вакии Ёсихару и племянником Нитте Ёсисаде, бежал из Муцу, чтобы спрятаться в Киге (Мияносите). Канрё Камакуры в лице принца Мицуканэ узнал о его местонахождении и приказал казнить несчастного беглеца. Так записано в «Камакура Таисоси» и «Сококура Ки». Сококура, следует заметить, представляет собой старинный курорт этого округа. Ёсиоки числится основателем и первым попечителем его горячих ключей. В 14 году периода Тэмбун (1545) тот же Ходзё распорядился о формулировании и введении в обращение норм, то есть не правил приличия, а поборов. Во времена правительства Одавары знаменитый Датэ Масамунэ уделял этим ключам много внимания и лечился здесь (эпоха Тэнсё, 1573–1593). С приходом к власти Токугавы начинается становление производства декоративных деревянных изделий.

Притом что ему не досталось роли в нашей повести, судьбу этого старого пути все-таки можно проследить до ее логического конца. Нынешняя история округа Одавара, строго говоря, начинается как раз с него. Проход по-прежнему считался многотрудным. Дорога оставалась неровной, крутой и опасной. Зато они поработали над популяризацией горячих ключей, а также возвели на перевалах фортификационные сооружения. Перевал Хаконэ в начальные годы Токугава пользовался незначительным расположением властей. С первых шагов они попытались закрыть его, а потом сократить до минимума его использование. В результате получилось так, что им пользовались тайно все те, кто хотел скрыться от посторонних глаз. В противовес такой политике Эдо Бакуфу решил использовать его удобство в своих корыстных целях. Они стали ценить его как непревзойденный капкан для врага. С завершением пересмотра политики через Хаконэ проложили магистральный тракт до Эдо. Старую неровную каменную дорогу, поросшую бамбуковой травой, представляющей дополнительные трудности путникам, особенно со стороны Мисимы, [66] теперь предстояло довести до ума. По маршруту на Хату проложили новую дорогу. На магистральном пути сохранился спуск у Яманаки. По распоряжению Мацудайры Масацунэ в 4 году периода Гэнва (1618) народ округов Одавара и Мисима приступил к строительству дороги с высокой пропускной способностью. Перевалом Асигара перестали пользоваться. Летописец колко замечает: «Токугава любили создавать себе трудности». На перевале Хаконэ трудности присутствовали. Люди добавили к ним сложнейшую систему застав. Дорога предназначалась исключительно для пеших путников. В конце 1863 года (3 год Бакуфу) сам сёгун не смог здесь проехать на Токио для получения назначения императора. У деревни Хаконэ установили самую большую заставу из всех тех многочисленных, что находились в этих горах и на этой дороге. На самом деле у появления этой деревни тоже существовали причины. Ее гостиницы сегодня стоят на месте старинных постоялых дворов для путешественников, ожидающих проверки. Даже во времена Асикага там могла существовать застава – застава Хаконэ Асикава, названная Мото-Хаконэ. Эдо Бакуфу выбрал это место с похвальной точностью. С южной левой стороны поднимались крутые склоны Ёгаисан. С севера озеро от проникновения охраняли сторожа на лодках.

66

Верхние склоны перевала со стороны Мисимы состоят из грубых круглых пород, покрытых бамбуковыми зарослями. Лес начинается на полпути вниз, в настоящее время в основном вырублен и земля под ним возделана. На стороне Одавары лес растет вверх до самого гребня горы, за исключением территорий Мукоямы и Асиною.

Для придания завершенной формы линию застав выстроили вдоль всего горного хребта – у Сэнкокухары, Якурасавы, Танимуры, Кавамуры, где подходил путь на Асигари. Тем самым удалось закрыть подход со стороны Суругу. Нефугава-сэки (застава) плотно перегораживала прибрежную дорогу из Идзу. Сторожевая служба здесь проявляла такую высокую бдительность, что обычным явлением считалось обнаружение тел путников, заблудившихся в сложном лабиринте долин и кряжей по причине снегопадов и бурь во время бесплодной попытки проникнуть незамеченными. Такие находки служили наглядным примером для потенциальных нарушителей установленного порядка. В летописи находим такую информацию: «В прежние времена эти заставы сооружались на границах феодальных владений, они никому не мешали, но зато сокращали собственные узкие границы феодов. Во времена Токугава ставили государственные заставы, и они затрудняли движение в государственном масштабе».

Следовательно, народ ненавидел такие заставы. «В дневниках, путевых заметках, исторических хрониках авторы все как один осуждают их изобретателей». Всем путникам полагалось носить при себе паспорта (sine qua non), и все они загонялись в сети этих застав; следовательно, остальным заставам придавалось небольшое значение. Но уделим и им минутку. Там проверяли паспорта самураев, подписанные их господином; паспорта земледельцев, подписанные нануси (старостой деревни). Иногда сверх того требовали скрепляющую подпись правителя. Предметом обыска считалось оружие, оно же грозило владельцу неприятностями. Женщины и дети из ясики даймё, заключенные в Эдо, пытались сбежать в свои родные уезды. Особое внимание уделялось встречным потокам путников с востока на запад и обратно, причем часто случались беспочвенные задержания честных людей. Ниже приводятся некоторые правила проверки, всегда добросовестно выполнявшиеся стражей застав:

1. При уходе с заставы следует снимать шляпы (для опознания).

2. Дверцы норимона (паланкина) следует держать открытыми (для опознания).

3. Женщины должны представлять письменное поручительство для тщательного ознакомления (их путешествие сопрягалось со всевозможными унижениями).

4. Женщины в паланкинах должны подвергаться осмотру со стороны женщин – служащих заставы (чтобы подтвердить их пол).

5. Раненых, мертвых или сомнительных лиц без письменного поручительства через заставу не пропускать.

6. Такие правила не распространялись на додзининов (придворных лиц), однако подозрительных типов могли задержать до выяснения личности.

(Две последние нормы подвергались самому широкому толкованию.)

Данные правила вступили в силу во втором месяце 2 года периода Сётоку (7 марта – 6 апреля 1712 года).

Предположим, беременная женщина в дороге родила девочку. Беда! Ведь в ее письменном поручительстве значится только одна женщина. Ей не дадут пройти дальше. Женщина должна получить разрешение на отлучку от самого кусю-якунина (чиновника, распоряжающегося отпускными свидетельствами) с печатью нануси. Даймё рангом пониже должен был покинуть паланкин (норимон), чтобы пропустить своего начальника. Таким образом, открытые двери паланкина служили дополнительным источником раздражения для тех, кого в них несли. При этом существовали подкупающие моменты – сила ног и рук носильщиков паланкинов из Хаконэ и доброе отношение работников постоялых дворов. Носильщиков кресел называли кумосукэ – страхующие тучу. Почему? Автор становится многословным до такой степени, что теряется смысл сказанного. Проявим мудрость и на его примере не станем пробираться сквозь дебри «японских реалий». При всем этом путешественники Эдо отдавали предпочтение курорту в Тоносаве. Этому симпатичному месту один Сюнсуй, сопровождавший Мито-но Мицукуни, присвоил название Сёрияма. В древности Гэнсоку Отэи из Тоды (Китая) искал уединения с прекрасной принцессой Ёкии в горах Черной лошади (Эисан). Этот император принимал ванны с целебными водами, которые помогли ему восстановить мужскую силу. В результате Сюнсуй, очарованный пейзажем, разразился хвалебными речами и назвал купель Тоносава – Сёрито, а место – Сёрисан.

Тропа здесь вела вниз через Сэнкокухары в Сококуру, то есть через глубокую впадину по цурибаси (подвесной бамбуковый мост), а потом по долине до Юмото, по которой карабкались Тэрутэ с Косиро, чтобы найти Сукэсигэ в городе Одавара. Натянув мэсэки-гаса (башлык), наш самурай в темноте покинул Мисима-Эки и поскакал по горному склону к перевалу Хаконэ, чтобы пройти его по Мото-Хаконэ и дороге Юсакаяма. Ночь выдалась темная, небо выглядело тяжелым от туч, продвижение по мрачному лесу, поросшему соснами и кедрами, шло медленно. Потом тропа стала подниматься все круче и круче, причем кочек тоже прибавилось. Периодические раскаты грома и вспышки молнии говорили о приближении бури. Упали крупные капли дождя. И за ними сплошной стеной обрушился ливень. Сукэсигэ не смог удержаться от жеста раздражения. «Идза! Что за неудачное начало пути! Во время бури в лесу укрытия от непогоды не найти. Сукэсигэ готов окунуться в ливень и холод. Вот уж точно никто больше не выйдет из дома в такую грозу». С вершин гор тоскливо дул ледяной ветер, струи дождя поливали одежду и, как казалось, промочили ее до последней нитки. Его бил озноб. Погоняемый всадником, Оникагэ стремительно нес своего хозяина через безмолвную деревушку Сасахара. Преодолев наиболее отвесный склон, Сукэсигэ остановил своего коня, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. Неистовые шквалы ливня перешли в обложной дождь. Сукэсигэ невозмутимо сидел на своем коне, единственное укрытие от ледяного душа ему предоставляли развесистые ветви сосен и его широкая шляпа. Пока он размышлял по поводу недавних горьких событий, в воздухе неожиданно поплыл звук флейты: фью, фью, фью. Сукэсигэ охватило оцепенение. Прекрасная мелодия флейты на этой унылой горной дороге, среди диких долин, густого леса, крутых склонов гор с многочисленными пещерами звучала как-то странно, просто необъяснимо. «Откуда мелодия флейты в таком пустынном месте?! Кто это додумался музыкой развлекать себя в пути через дикую местность в такое позднее время?» Звук флейты, скорее жалобный, чем радостный, зазвучал ближе. Казалось, что не человеческие губы, а чей-то страдающий разум продувает воздух через тонкую трубочку. Сукэсигэ взялся за рукоять своего меча. Тут во весь рост появился сам флейтист, карабкавшийся по крутому склону от деревушки, расположенной внизу. Это была худенькая девушка лет четырнадцати или пятнадцати, только личико торчало из-под надетого на голову башлыка – дзукина. В левой руке она несла посох, на конце которого висел белый фонарь. Пальцы ее правой руки бегали по отверстиям флейты, прижатой к губам. Перед самураем она остановилась: «Аре-ё! С робостью и трепетом, милостивый государь, в одежде, промоченной ливнем, вам грозит простуда. Соизвольте следовать за мной до пристанища, расположенного совсем рядом. Его хозяин с удовольствием предоставит вашей уважаемой персоне возможность просушиться, отдохнуть с дороги. Я вас провожу». – «Спасибо за приглашение, добрая нэсан, – улыбнулся Сукэсигэ. – Неужели Данна не сердится на вас за отсутствие дома в такой поздний час? А вдруг и гостю нагорит за компанию?» Он оглядел девушку с едва скрываемым любопытством. Ее одежда выглядела так, будто ливень ее не тронул. Она ответила скорее на его взгляд, чем на сам вопрос: «Мне повезло больше, чем вам, милостивый государь: удалось найти укрытие от бури. Поэтому я и припозднилась с возвращением после выполнения поручения хозяина. Вас встретят с радостью и теплотой». Сукэсигэ задумался. «В любом случае хотя бы посушу одежду у огня. В промокшей одежде можно и расхвораться… Пусть будет по-вашему, девушка! Примите искреннюю благодарность за добрую заботу обо мне». Он направил Оникагэ по лесной тропе вслед за девушкой. Перебирая пальцами по флейте, она прошла некоторое расстояние вдоль склона в замкнутую лощину. Здесь показался забор и крестьянские ворота. Сукэсигэ увидел дом, причем совсем не скромный. Девушка скрылась за домом.

Спешившись, Сукэсигэ привязал Оникагэ под растущим рядом кедром. Он приблизился к дому, у входа его встречала женщина лет тридцати. В тусклом свете, падавшем из дверного проема, можно было рассмотреть, что у нее до сих пор сохранилась завидная фигура, а в юности она выглядела красавицей. Подробнее рассмотреть ее черты и выражение лица не представлялось возможным, так как она низко склонилась перед гостем в приветствии. С извинениями она пригласила его в меблированную комнату, в которой пылал жаркий очаг. «Прошу совсем немного подождать. Хозяин дома приболел. Очень скоро все будет готово для приема милостивого государя. А пока сушите платье и отдыхайте. По правде говоря, такой прием слишком прост для вас». С виноватым видом и извинениями за вторжение Сукэсигэ стал заниматься своими насущными делами. Пока его одежда сушилась у очага, он подкрепился и осмотрел комнату. Она представляла собой выдающийся образец архитектурного искусства. Перегородки ее были изготовлены из тончайшего шелка с изображениями летящих над заросшими тростником болотами диких уток кисти большого художника. Деревянную резьбу по хиноки (японскому кипарису) мастера отполировали так, что можно было наблюдать каждую линию текстуры материала. Резьбу перегородок мастера выполнили вручную, подчеркнув естественные особенности материала и придав им неописуемую затейливость. Нелепостью выглядели следы вездесущих насекомых, внесших свой вклад в резьбу кустарей. Как только Сукэсигэ закончил свой осмотр помещения, в коридоре послышался шелест платья идущей женщины. Она поклонилась ему с не в меру сосредоточенным видом. «С робостью и почтением прошу разрешения благородного сударя проводить его в палаты нашего хозяина. Вас ждут. Оправданием такого беспокойства для вас может служить полная недееспособность хозяина дома». Сукэсигэ выразил удовлетворение от возможности лично принести свою благодарность человеку, приютившему его. «Недомогание, будем надеяться, свалило его ненадолго; а гость обязан выразить свою признательность за гостеприимство. Соизвольте проводить меня к владельцу усадьбы». В сопровождении женщины Сукэсигэ прошел по коридору. Просторы поместья на самом деле поражали воображение. Можно было разобрать участки садов, спящих в темноте. Несмотря на позднее время, дом стоял открытым как средь бела дня. Потом его пригласили в просторную, ярко освещенную комнату, в конце которой стояла ширма. Он шагнул ближе к ней. Ширму сложили, и за ней предстала дама. Ее длинные волосы спадали до земли. Она отвернула голову, как будто что-то искала внизу, на земле. Сукэсигэ подошел поближе. Тут дама обернулась. С удивлением и ужасом он взглянул в лицо Ханако. На ее губах играла соблазнительная улыбка с примесью насмешки. «Неужели стыд наполнил сердце моего господина? Осмелюсь просить вас избавиться от него. Ханако призвана всегда служить удовлетворению прихотей ее господина во всех своих воплощениях. Соизвольте присесть вот здесь. Ложе для вас приготовлено; Ханако готова выполнить все пожелания своего господина». Она поднялась и, скользнув к нему, взяла за руку. При ее прикосновении холодок прошелся по всему его телу. Глаза Ханако, горевшие страстью, излучали лютое злое сияние. На ее прекрасном лице запечатлелось выражение победоносного зла, уверенного в триумфе, оно играло в уголках губ, превращая их нежный изгиб в хитро расставленный капкан. Нежно прижимая свою грудь к его руке, она сделала движение, будто хочет обнять его за шею. Сукэсигэ будто бы пребывал во сне: пытался пробудиться, но все глубже в него погружался без надежды освободиться от видения. Он нащупал рукоять своего кинжала. Прикосновение к железу поз волило ему прийти в себя. Усилием воли он отстранил искусительницу на расстояние вытянутой руки. «Проклятый призрак! Снова ты охотишься за несчастным Сукэсигэ; или все это ложь, легенда, принесенная Косиро в Сэйриндзи? Разве Ханако не утопилась в водах Кагами-икэ у города Аохака? Разве ты не паршивое привидение, не гнусный призрак? Пошла прочь! Отстань от меня со своими лицемерными объятиями, пахнущими могилой!» Вытащив свой кинжал, он яростно ударил им по схватившей его руке. Ногти пальцев привидения глубоко погрузились в его плоть, и собственный крик самурая прозвучал ответом на вопль злого видения. Сукэсигэ протер глаза. Все пропало: усадьба, женщины, окружавшая его роскошь… Он стоял среди роняющих дождевые капли деревьев соснового бора. Рядом стоял верный Оникагэ. Разве что несколько капель крови, сочившейся из двух мелких порезов на правом запястье, служили доказательством реальности пережитого только что события.

«Ах! Вот как ввело меня в заблуждение привидение Ханако, – посетовал Сукэсигэ. – Что за незадача! Где теперь искать выход на дорогу? Тут и призраку поклонишься, лишь бы показал путь». Он неторопливо сел на Оникагэ. «В любом случае нет ничего страшного в том, чтобы все-таки двинуться вперед. Только вот для коня такой путь будет слишком трудным». Так оно и было. Но мощное животное доказало свою резвость. Этот конь вел себя как огромная кошка, перепрыгивая через поваленные деревья и пни, протискиваясь между валунами. Наконец они забрались на самый хребет горного кряжа. Сукэсигэ взглянул вниз на тускло отсвечивающие воды Асиноко. [67] Он вышел как раз за почтовой станцией городка Мото-Хаконэ. В свете фонаря виднелась застава со сторожами. Благо его путешествие проходило через лес. На спуске он подошел к дороге, поднимающейся на гору к горячему источнику Асиною. Рядом стоял цудзидо (придорожный алтарь). Так как снова посыпал слабый дождик, наш путник спрятался под его крышей и дал возможность Оникагэ передохнуть после его трудов. Там мужчина и его конь оставались несколько минут. Как только Сукэсигэ собрался сесть в седло и продолжить путь, показались спускающиеся с горы факелы. До рассвета оставался час или чуть больше. Кто бы это мог пуститься в путь через перевал с такой многочисленной компанией? В ней насчитывалось по меньшей мере сорок человек. В середине процессии в нагабо-каго несли пожилого мужчину. Когда его поднесли поближе, Сукэсигэ при свете факелов узнал в нем Ёкояму Ясухидэ. «Хатэна! Небеса доставили его прямо мне в руки. Я отомщу за Ацумицудоно». Он приготовился внезапно напасть, когда паланкин поравняется с ним. Однако Сёгэн зорким глазом заметил невиданного роста Оникагэ, стоявшего в темноте. «Что это за человек? Странно, что Оникагэ оказался в этом месте. В чьи руки попал этот конь?» В соответствии с переданными шепотом указаниями один из слуг свиты толкнул молчаливую фигуру, стоящую рядом с цудзидо, как будто устраняя его с пути процессии. И тут же заглянул под шляпу. Сукэсигэ только-только собрался поразить его мечом, так как слуга в ужасе сбежал к паланкину. «Огури-доно! Огуридоно!» Крики испуганного рото Ёкоямы донесли нужное известие до Сёгэна. Сукэсигэ не успел метнуться в толпу, как вельможа укрылся за сопровождающей его свитой. Сгрудившись, они приготовились поразить вставшее на их пути привидение. Голос Сёгэна привел стражу в чувство: «Не бойтесь. Ни один злой дух не может пользоваться оружием. Перед вами смертный человек, вот и займитесь им. Сообщение о смерти Огури оказалось досужим вымыслом. Этот Сёнин обвел нас вокруг пальца. Нет! Нет! Нападать на этого парня с мечом – напрасный труд. Ведь он же на самом деле страшный человек. Стой ровно, Сёгэн! Сразите его стрелами из лука!» Стражники отбежали к склону горы. Трясущимися руками натянули тетивы. Спрятаться было некуда. Сражаться с таким количеством рото было равносильно тому, чтобы «бить цепом червей летних аскарид в рисовых полях». Дав шпоры своему коню, Сукэсигэ промчался мимо них в темноту ночи.

67

Асиноко – озеро Хаконэ.

Воодушевленные Сёгэном рото Ёкоямы начали преследование. Вверх по склону погоня давалась нелегко. У подножия Футагоямы они почти его настигли. Оникагэ уже вымотался во время многотрудного ночного подъема. Минуя заросший тростником водоем у Асиною, наш князь допустил оплошность, которую другие, более осторожные мужчины нередко себе позволяли в дневное время при светлом небе. Повернув налево, когда надо было бы направо, он попал в долину Ковакидани вместо узкого рукава Таканосуямы. Преследователи издали победный вопль. Они собрались было загнать его в теснины реки Дзякоцу и там спокойно взять в плен живым. Погоня продолжилась по травянистому лугу. Копыта Оникагэ грохотали вниз по бездорожью долины. Преследователи остались где-то позади. Далеко внизу, у Сококуры, висел перекинутый через глубокое ущелье мост из бамбука (цурибаси), которым пользовались путники, идущие по узкой тропе в Тоносаву и Юмото. У места слияния двух потоков, где образуется Дзякоцугава, можно обнаружить примитивный домик-купальню, однако все здесь радикально изменилось с остановкой вулканической деятельности на территории всего уезда. Каменную плотину убрали, воду из пруда выпустили. Вода падает с меньшей высоты. К его краю как раз подошли Сукэсигэ с Оникагэ. Речки были мелководными и скудными. Эти потоки едва разбавляли невыносимый кипяток пруда. Клубами поднимался пар. Сквозь этот пар едва просматривался неровный и крутой противоположный берег, располагавшийся метров на двенадцать ниже. Крики преследователей, карабкавшихся по склону горы, зазвучали ближе, и Сукэсигэ пригнулся к шее Оникагэ. «Храбрый конь! Ты у меня просто зверь. А Сукэсигэ – всего лишь слабый человек. Оба мы созданы промыслом Небес. На Оникагэ возложено выполнение кровной мести за О-доно. Надо прыгнуть. Попробуй решиться, Оникагэ». Животное заржало как бы в знак понимания задачи. Подав коня как можно дальше назад, Сукэсигэ послал его вперед. Оникагэ взвился в мощнейшем прыжке. Увы! Усталость ночи взяла свое. Человек и его конь грохнулись в кипящий водоем. Сукэсигэ не мог набрать в легкие этот удушающий пар, не мог даже кричать, так как кипящая, обжигающая, доставляющая неимоверные страдания жидкость обдала его всего. Оникагэ схватил одежду своего хозяина зубами. Из последних сил благородное животное подплыло к берегу и вышло на него. Тут его ноги разошлись в стороны, глаза остекленели. Конь осел на землю, несколько раз попытался подняться. Голова запрокинулась, и Оникагэ галопом помчался в последний путь.