Преданья старины глубокой

– Бабы-яги – их на белом свете всегда три. Старшая, средняя и младшая, сестры названые. Так уж испокон веку заведено. Мы – хранительницы, Василисушка. Тысячелетиями охраняем границу между живым и мертвым, стережем переход между Явью и Навью. Коли вдруг ни одной бабы-яги на свете не останется – великая беда придет. А старшая наша сестрица давно уж одним глазом в Пекло смотрит… Ей, как-никак, далеко за тышшу лет перевалило – недолго уж осталось, давно пора замену приискивать… Коли я Кащеюшку попрошу как следует, так он тебя, красавица, от себя отпустит, позволит нашим ремеслом заниматься… Антиресуешься ли?..

Василиса ничего не ответила. Баба-яга, ухмыльнулась и сняла с полочки диковинную штуковину – в центре большая бусина посажена, а вокруг нее другие, все разных цветов, на проволочках тоненьких крепятся. Покачивается штуковина, крутятся бусины вокруг серединного штыря, да ладно так, ни одна другую не задевает!..

– Глянь-ка, красавица, экое диво!.. – прошамкала Яга Ягишна. – Это Кащеюшка у греков ученых купил… а может и спер, точно не ведаю… Заковыристо устроено! Вот энта синенькая бусина – это вроде как весь наш белый свет! Вот энта большая желтая – солнышко ясное. Энта маленькая – месяц. А остальные – всякие звездочки небесные. Добропан, Красопаня, Смертонос, Кроломоц, Гладолед… Вот, глянь, какие вокруг Гладоледа колечки ладные! Будто нимб ангельский! Антиресно, а?..

Василиса по-прежнему не раскрывала рта.

– Ты что ж, бабушке даже и ответить не желаешь?.. – злобненько прищурилась старуха, раздосадованная, что все ее усилия пропадают втуне. – Нехорошо получается… Ты смотри у меня, красавица…

Неизвестно, что случилось бы дальше, но тут в дальнем углу что-то заквохтало, и Яга Ягишна тут же обо всем забыла, кинувшись к огромной корзине. Там сидел петух – здоровенный, черный, нахохлившийся.

Старуха бережно извлекла птицу на свет божий, спустила ее на пол и восторженно захлопала в ладоши, глядя на то, что осталось в корзине. Яйцо. Крошечное, черное, испещренное мелкими крапинами и совершенно круглое – будто глаз человечий.

– Ох, дождалась наконец, дождалась!.. – захлопотала баба-яга, аккуратно изымая яичко из корзины. – Уж не чаяла, не гадала – так вот, случилось все ж!.. Иде навоз?! Иде навоз?!

– Вон, в мешке, – мрачно прогудел Тугарин, по-прежнему возвышающийся у дверей чешуйчатым истуканом. – Свежий, теплый еще…

– Теплый – мало! Мало – теплый! – возопила Яга Ягишна, со стуком проносясь к мешку с навозом и черпая оттуда золотым ковшом. – Нужно – горячий! Сей же час подать сюда полную мису самого горячего, только что сделанного! Сей же час! Скорей, скорей, время не ждет! Прогадаем, прозеваем – останется Кащеюшка без подарочка!

– Распоряжусь, – еще мрачнее буркнул Тугарин, выходя за дверь.

Пока горячего навоза не принесли, старуха сунула яйцо в тот, что был. На уродливом морщинистом личике отразилось такое умиление, что Василиса невольно вздрогнула. Яга Ягишна обернулась к ней, ласково ухмыльнулась и спросила:

– Что, красавица, спросить чего хочешь?.. Этому, чаю, сестрица моя тебя тоже не учила?..

– Не учила…

– Ну так смотри, да учись теперь – лучше уж поздно, чем совсем никогда. Раз во сто лет петух может снести яйцо – да не простое яйцо, а спорышок. И петух тоже должен быть не просто петух – непременно черный, да семигодовалый. Вот я, вишь, нужный срок-то по таблицам высчитала, да и дождалась-таки…

– Чего дождалась?

– Да за что ж тебя Премудрой-то прозвали, дурышша?! – неожиданно разъярилась баба-яга. – Волос долог, ум короток! Василиск из этого спорышка выйдет, василиск! Вначале нужно его в навозе горячем напарить, чтоб подрос малость, а потом… потом его шесть недель девица должна под мышкой таскать… М-хм-м… Где б нам девицу подходяшшу взять?.. Ты, я думаю…

– Что ты, бабушка! – едва не рассмеялась Василиса. – Какая я тебе девица?! Я вовсе даже вдовица!

– И то верно… Да и морока это лишняя – с девицей… Того и гляди, как бы та спорышок-то не раздавила, не попортила, не выронила… Шесть недель не всякая выдюжит… Нет уж, мы иначе высиживать станем… Где ты там, моя красавица?..

Баба-яга просеменила к огромному сундуку и бережно достала оттуда лубяной короб. На дне, устланном мхом и листвой, важно пялила глаза здоровущая жаба. Она смерила Василису презрительным взглядом, надула на горле пузырь и гордо пробасила: «КВА!».

– Ах ты, люба моя!.. – умилилась баба-яга, целуя жабу в темя. – Вот и пришло твое времечко!.. Рада ли, дорогая?..

Поглаживая и щекоча крохотное чудище, Яга Ягишна осторожно перенесла его на стол – в заготовленное гнездо. Жаба равнодушно уселась там, еще раз басисто квакнула и замерла неподвижно.

– Прелесть, правда ведь?.. – просюсюкала старуха, перемешивая в ковше навоз. – Сейчас спорышок наш дозреет, подложим под наседку… Жаба – она лучше всякой девицы василиска высидит, хоть и подольше сидеть будет. Не шесть недель, а все двенадцать, пожалуй… ну да ничего, Кащеюшка у нас терпелив на изумление, торопиться не любит, торопливцев не уважает… Хум-хум, а это что ишшо такое?..

Василиса прислушалась. В самом деле – последние минуты к ветру, свищущему в щелях, присоединился еще какой-то звук. Тоже свист, но громче, басовитее – так свистит камень, выброшенный катапультой.

Баба-яга, прихрамывая, подошла к окну и приложила ладонь ко лбу козырьком. Василиса, ежась от холода, встала рядом с ней и удивленно ахнула. По темному небу неслась летучая звезда с длиннющим хвостом.

Она все приближалась и приближалась, пока не стало ясно, что это вовсе не звезда, а нечто еще более диковинное – скрюченный горбатый карлик, летящий на собственной бороде. Седые волосы развевались пышным шлейфом, коротенькие пальцы колдуна сжались в кулачки, морщинистое лицо исказилось в злой торжествующей усмешке.

– Встречайте гостей, хозяева любезные!.. – донес ветер.

– Джуда, старый негодник! – раскрыла приветливые объятия Яга Ягишна. – Сколько лет, сколько зим!

Крохотный старичок подлетел к мрачной башне и замедлил ход. Один виток вокруг каменной громады… другой… и вот, подобно сове, влетающей в дупло, колдун Джуда влетел в распахнутое окно, на лету обворачивая бороду вокруг талии.

– Душенька моя Яга, любовь молодости моей, как давно мы не виделись! – пропищал карлик, чмокая зардевшуюся старуху в щеку. – Десятилетия прошли, а ты ничуть не изменилась – все хорошеешь, все краше становишься!

– Ну полно, полно тебе, старый потаскун!.. – замахала на него баба-яга, улыбаясь кривыми зубами. – А ведь наш Кащеюшка как раз к тебе в гости полетел – виделись ли?

– Виделись, виделись, был он у меня! – закивал Джуда, рассеянно снимая с полки одну из чародейских книг. – Но где же сам батоно Кащей?.. Обрадовать его хочу – тронул он мое сердце, не усидел я в своем мачубе, все хорошо обдумавши! Силы мои слабы, возраст велик, хвори точат мое малое тело, но все ж в работу пока еще гожусь – чем смогу, помогу батоно Кащею в его деле благочестивом!