Предатель

— Она рассказала хоть что-нибудь? — спросил я Джалайну. — Об Эймонде, или о чём-то ещё?

— Двух слов не сказала с тех пор, как я её нашла. И когда я спросила об этом, она сильно расстроилась, расплакалась и всё такое. Меня это поразило, потому что Эйн так никогда себя не вела. Хотя всё ещё умеет обращаться со своим ножом.

Я посмотрел вперёд, охваченный очередным приливом вины.

— Не надо было вот так их посылать. Они же почти дети, а я заставил их изображать шпионов.

— Она не ребёнок, — настаивала Вдова. — Как бы она ни выглядела. А ты сделал свой выбор, как и все мы. Мы все много миль шли под знаменем лжемученицы. И мы сделали её королевой. Так что нам теперь её и сбрасывать. — Она помедлила, её лицо напряглось от необходимости сказать то, что я не захотел бы слушать. — А ты знаешь, что это может для неё значить. Для неё и для ребёнка, которого она носит.

«Конечно знаю!». Я сдержал резкий ответ, вместо этого закрыл рот и пустил Черностопа рысью.

— Я проверю дорогу на следующую милю, — сказал я, не оборачиваясь. — Один.

* * *

Южные стены Куравеля мы обошли на приличном расстоянии, опасаясь встретить войска, которые Эвадина могла оставить позади. Врагов на пути не встречалось, но и безлюдным он не был. К полудню мы проехали мимо тысячи оборванных, нагруженных людей, возвращавшихся в город, который всего несколько недель назад они называли домом. Большинство из них охотно убирались с нашей дороги, не зная, кому мы верны, и побаиваясь нашего оружия. Но некоторые, однако, вели себя храбрее. Этим обедневшим, голодным горожанам обычно нечего было нести, и теперь им приходилось возвращаться в единственный дом, который они знали.

— Ты! — вскричал один старик, вытянув костлявую руку и указывая на меня пальцем. — Ты же писарь! Я знаю твоё лицо, падла!

Я ничего не сказал и поехал дальше, подняв руку, чтобы остановить Тайлера, когда он повернул лошадь в сторону крикливого нищего.

— Взгляни на нас! — требовал старик, и я обнаружил, что не могу противиться его команде. Он стоял, широко раскинув руки, указывая на сутулых, измотанных людей вокруг себя. Рядом за штаны старика держался мальчик лет семи и глядел на меня широко раскрытыми, бесхитростными глазами. «Внук? Сирота пожара, не приведи мученики? Этот чудной старикашка — единственная семья, что у него осталась». — Глянь, что ты с нами сделал! — бранился пожилой охранник мальчика. — Ты и твоя сука мученица! Глянь, что ты натворил!

Я мог бы остановиться, попробовать принести любые слова раскаяния, какие только смог бы подобрать. Быть может, поделиться нашими запасами. Но запасы наши были скудны, и надо было, чтобы их хватило до Марки. А ещё я уже не видел толку в словах. Слова привели нас к этому. Мои каракули и проповеди Эвадины — слова, которые породили пламя и разорили тысячи. Так что я не остановился. Поехал дальше, и вскоре тирады старика стихли. До конца путешествия я натягивал капюшон плаща на лицо всякий раз, как показывались простолюдины.

* * *

До восточных границ Шейвинского леса мы добрались через десять дней. Прохладный воздух под огромной крышей из ветвей приносил чувство облегчения. Даже вдали от Куравеля страна была полна обездоленных людей, большинство из которых бежало на юг. Тайлер осторожно их порасспрашивал и принёс рассказы о тёмных поступках, совершённых Восходящим войском, когда оно шло навстречу с армией Алгатинетов.

— Один бедолага чуть замешкался в присяге на верность королеве, — докладывал Тайлер, — Поэтому они его повесили. Ещё много людей с располосованными от порки спинами, в основном за то, что перечили, но некоторые просто не знали писания. Ещё есть налоги королевы. Как говорят, чтобы накормить армию королевы, забрали каждую курицу, козу, корову или лошадь между Альберисом и границей Кордвайна. А также выгребли все монеты, что только можно наскрести из деревень, через которые они проходили. Думал, в Алундии было плохо, но тут совсем другая песня.

Эту полосу леса я знал довольно неплохо — банде Декина она нравилась в летние месяцы, когда росла торговля между Альберисом и Маркой. Некоторые из старых извилистых троп, которыми мы ходили в те дни, почти заросли от редкого использования, но ещё оставались проходимыми. Я решил вести нас самыми заросшими путями, рассудив, что, несмотря на вынужденные задержки, их будут меньше патрулировать. Когда Уилхем и Джалайна выразили обеспокоенность по поводу нашего, казалось бы, извилистого курса, Тайлер едко усмехнулся.

— Мы теперь разбойники, — сказал он им. — Люди вроде нас по прямой не ходят. Мой старик часто говорил: «Человек, который в Шейвинском лесу ходит прямо, метит путь к свой виселице».

Несмотря на мою осторожность, уже практически на следующий день стало ясно, что за нашим продвижением следят. Знаки были незаметными, и их легко пропустил бы тот, кто не вырос среди этих деревьев: время от времени раздавались приглушённые птичьи крики, без намёка на ветер покачивалась ветка молодого дерева, доносился лёгкий запах человеческого пота на ветру. Тайлер тоже это почувствовал: мрачно насупившись, он отцепил от седла арбалет.

— Оставь, — сказал я. — Мы здесь, чтобы завести друзей, забыл? И к тому же они просто наблюдают.

— Пока, — ответил он, но застегнул обратно ремень арбалета. — В прошлый раз, как я сюда приходил, этот участок держали Йолланды. Мерзкая шайка.

Я этого имени не знал.

— Йолланды?

— Клан из западного Альбериса. Зашли сюда после поражения Декина.

— Они отстёгивают Шильве?

— Это Марка, капитан. Все отстёгивают Шильве.

— Тогда у нас с ними много общего.

Бдительные Йолланды не показывались следующие два дня, за которые мы хорошенько углубились в лес. К ночи перед нашими пикетами появилось около дюжины злобных оборванцев, которые принялись требовать платы за безопасный проезд. Глядя на их истощённые лица, плохо заштопанную одежду и жалкое вооружение, я понял, что это скорее не грабёж, а попрошайничество.

— Добыча нынче никудышная? — спросил я самого высокого, решив, что он тут вожак. Оказалось, что я ошибся, поскольку парень в ответ лишь озадаченно ощетинился, зарычал и стал размахивать ржавым тесаком. А заговорил более коренастый и значительно более юный мужчина.

— Да уж, новая королева обожает плётку и петлю, — фыркнул он. Приглядевшись, я понял, что он скорее мальчишка, чем мужчина, около пятнадцати лет от роду, хотя на лице виднелись суровость и шрамы прирождённого разбойника. — Дядя Трофф благодаря ей болтается на шпиле святилища в нескольких милях к северу. А кроме него ещё кучка моих кузенов. — Он осмотрел меня проницательными глазами, которые на моём лице задержались дольше, чем на мече. — Ты тот, кто я думаю?

— А кто я по-твоему?

Он немного испугался под тяжестью моего взгляда, опустил глаза и пробормотал:

— Тот, кого называют Писарем. Говорят, сын Декина.

— Говорят неправильно. Но меня называют Писарем, это верно. Вот. — Я вытащил половину шеков из кошелька и передал ему. — И путь не скажут, будто я не плачу того, что причитается. А теперь — свалили.

— Повернулся против неё, да? — настаивал парень. — Во всяком случае, такое ветер разносит. Будешь против неё сражаться?

Я осмотрел банду юноши, большинство из которой выглядело лишь немногим старше него, а пара даже моложе. Стало ясно, что это остатки некогда внушавшего страх клана, уничтоженного гневом восходящей-королевы. А я знал лучше многих, что затаившие злобу разбойники бывают полезны.