Предатель

– Да. Я сомневаюсь, учитель! – негромко проговорил Йехошуа. – Маттия никогда не проедет на своем осле за водой. Придет день, когда дедушка не встанет за гончарный круг, отец не обстругает доску. Что проку в знании там, откуда нет возврата. У Иова сказано, даже для дерева есть надежда, ибо, если и будет срублено, то снова оживет. Едва почуяв воду, пень, замерший в пыли, дает ростки и пускает ветки. А человек умирает и распадается. Ляжет и не встанет! Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?

Пинхас понял: ответ Емфаза из той же книги известен ученику. Давно уже не было у священника столь знающего собеседника. На лбу раби выступила испарина.

– Да, действительно, человек, рожденный женщиной, выходит и отпадает, как цветок; убегает, как тень, и не останавливается, – начал он словами из Иова. – Но там же сказано, что в последний день он восставит из праха распадающуюся кожу и во плоти человек узнает Бога. И пророк Даниэл свидетельствует о том же. В Книге же хвалений сказано, что только тот, кто всегда видит перед собой Бога, возрадуется сердцем, и даже плоть его успокоится в уповании. Во второй же Книге Царей говорится, что понесся Эллия в вихре на небо перед глазами ученика его Элиши, но не умер. А Энох, чтимый в народе сын Иареда? Он тоже был призван за праведность свою живым к Господу, как сказано в первой книге Моше.

– Но может ли слабый человек бесконечно верить лишь в то, что было, либо грядет. Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, говорит Шеломо. А если человек усомнился, что удержит его от дурного?

Пинхас подал Йехошуа с пюпитра медный ножик.

– Изрежь свитки. На них начертаны слова истины, и сегодня ты переживешь ее…

Мальчик отшатнулся.

– Ты не сделал это из любви ко мне или из страха, что тебя накажут?

– Потому, что это безумие!

– В тебе, как и в любом, есть Бог. Как сказано в песне Давида: благословлю Господа, вразумившего меня; даже ночью учит меня внутренность моя; ты указал мне путь жизни.

– Но и змея без нужды не жалит.

– Змея тоже творение Бога.

– Тогда и ей он восставит из праха распадающуюся кожу?

Пинхас нахмурился.

– Если ты пришел попусту тратить слова, то наш разговор окончен. При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои разумен. – Мальчик покраснел. Раби смягчился. – Ты меня плохо слушаешь. Сегодня отчаяние твой учитель. Только Бог знает, как должно поступать человеку. Ибо в жизни чаще добро не вознаграждается, а вина не наказывается. Нет абсолютных праведников, как нет закоренелых злодеев. Но помни, что говорят в народе: какою мерою мерите, такою же отмерится и вам. Если за благие поступки ты ждешь от Бога платы, ты – раб жалкий. Если ты милосерден к ближнему, как Господь милосерден к тебе, ничего не требуя от тебя, кроме любви к себе, тогда ты подражаешь Богу. Так говорили Антигон из Шухо и знаменитый Гиллель. И сердце всякого праведного открыто для этой истины. Смотри в сердце свое. Книжные знания откроют тебе много дорог, но только сердце укажет единственную.

Знаю, я не ответил на твой вопрос, – продолжил раби, – потому что никто из ныне живущих не видел тех, кто бы вернулся оттуда. Но спроси себя, есть ли хоть один человек на земле, за которого ты, не задумываясь, отдал бы жизнь? Если – да, чего стоит смерть?

– Значит, вы все же не верите в пророчество Даниэла?

– Некогда царь Хиркон и его брат Аристобул подняли народ на народ, чтобы разрешить похожее сомнение. Но даже мечом они не добыли истину. А если бы ты увидел вернувшихся из Шеола, ты бы успокоился? – в голосе Пинхаса прозвучала едва слышная ирония. – Вечная жизнь! А справедливо ли это? Тогда бы и злодею, зная, что он бессмертен, хоть не плотью, но душой, жилось бы вольготно.

– Учитель, если люди живут, значит они победили страх смерти?

– Но не уничтожили его.

– Не слишком ли сурово Бог наказал людей за первый грех?

– Не нам судить Бога! – Пинхас остановился у окна, поглаживая бороду. – Если бы хоть один человек вернулся оттуда, это перевернуло бы мир.

Йехошуа рассказал Иаакову о водовозе. Братья сидели позади дома Клеопы, свесив ноги с крыши сарая. В пыли дикие голуби и стайка воробьев дралась за крошки. Мальчики щипали от лепешки и бросали птицам.

– Меньше читай, брат. Свихнешься. Пойдем. Кой-чего покажу…

Во дворе тетка Мирьям, мать Иаакова, требовательно позвала сына. Братья припустили вниз по улице, поднимая султанчики пыли.

В стадиях четырех за городом в ивовой роще у глубокого ручья мальчики юркнули в осоку и затаились. Пахло цветами. В траве звенели потревоженные комары. Тяжелые ветви деревьев, склонившись над тихой водой, слушали, как течение уносит время.

– Искупаемся? – Йехошуа полагал они пришли за этим.

– Тихо! – прошептал Иааков. Он вытянул подбородок, повертел головой и подполз ближе к воде. Затем сделал знак брату.

На другом берегу послышались голоса и смех. На песчаную отмель между деревьями вышли несколько молодых женщин с узелками на головах и две девочки-подростки. Опустив поклажу, женщины принялись скидывать с себя расписанные узорами туники: решили искупаться перед стиркой белья. Женщины оказались напротив мальчишек в каких-нибудь двадцати локтях. Йехошуа перевернулся на спину и, заложив руки за голову, уставился в небо.

– Ну, ты чего? – дернул его за локоть Иааков. – Гляди!

Йехошуа покосился через плечо на берег. Две женщины уже обнажились и, собрав смоляные косы в узлы на затылках, вошли по колени в речушку. Они весело заохали, присели, трогая студеные струи, и выпрямились. Женщины задорно поглядывали друг на дружку, словно ожидали, кто первая ухнет в стремнину. Йехошуа только и разглядел тяжелые груди с большими розовыми сосками, да что-то рыжее внизу живота и подмышками в белой соли. Когда старшая из женщин, снисходительно кривя рот, пошла к воде – у нее были вислая грудь и короткие жилистые ноги – Йехошуа покраснел и отвернулся.

– Гляди, сейчас младшие полезут! – горячо прошептал Иааков.

– Грех это. В законе сказано…

Иааков отмахнулся.

– Закон знаешь, а как женщина устроена нет! Они язычницы, значит можно. Смотри, смотри. У той, что слева уже волосы. Как мох в расщелине камня…

Йехошуа заткнул уши пальцами, но все равно слышал звонкий смех и визг купальщиц. Он покосился на брата. В глазах того тлел сладострастный огонь, и весь он напрягся, как подросший щенок, учуявший суку. Йехошуа осторожно обернулся. Женщины, пофыркивая, плавали в стремнине: их матовые ягодицы и ноги светлели в прозрачной воде. Лишь девочка лет восьми опасливо приседала на мелководье и ополаскивала худенькое тело. Йехошуа разглядел ее лицо: почти сросшиеся тонкие брови и высокий лоб, каштановые волосы волнами ниспадали к пояснице. Ее соски набухли, как почки на деревьях, бедра округлились. Казалось, бутон вот-вот распустится. Умыв лицо, девочка быстро заморгала и застенчиво улыбнулась взрослым, очевидно смущаясь своего неумения плавать. Подруга, стоя по горло в воде, подбадривала трусиху. В какой-то миг Йехошуа привиделось, глаза его и красавицы встретились, и девочка стыдливо присела. Но тут же выпрямилась во всю весеннюю стать, и мальчик перевел дух.

– Они из деревни вон за теми виноградниками, – сдавленным голосом проговорил Иааков.

Тут мальчики замерли. Прямо на них, цепляясь за траву, на крутой берег лезла старуха – струи воды стекали меж ее ног, вислая грудь вздрагивала при каждом движении, мокрые пряди налипли на лоб и на глаза. Снизу женщина казалась огромной даже на коротких ногах. Она завизжала проклятия, и прежде чем нашла палку, двое брызнули к тропинке под веселые крики купальщиц.

– Стой! – Иааков демонстративно перешел на шаг. – Голыми не побегут! – На всякий случай он обернулся. – Идем к заводи. Потом из дома не пустят.