Предатель
Шрифт:
Я не должен бы удивляться, обнаружив, что фракция полна лжецов, но, возможно, часть меня все еще наивна, как дитя.
Теперь уже нет.
– Подумай об этом, - говорит Эвелин.
– Ты действительно хочешь помочь им, тем людям, которые готовы сказать ребенку, что его мать мертва, лишь бы сохранить лицо? Или ты хочешь помочь устранить их от власти?
Я думал, что знаю. Те невинные отреченные, постоянно оказывающие услуги и кивающие на разный манер, они должны быть спасены.
Но те лжецы, которые заставили меня погрузиться в скорбь, которые оставили меня наедине с человеком,
Я не могу смотреть на нее, не могу ей ответить. Я дожидаюсь, пока поезд поедет мимо платформы, и выпрыгиваю из него, не оглядываясь.
– Не пойми меня неправильно, но ты выглядишь ужасно.
Шона садится в кресло рядом со моим, опуская поднос на стол. У меня ощущение, что вчерашний разговор с матерью - это внезапный, оглушающий шум, и теперь все остальные звуки стали глуше. Я всегда знал, что мой отец жесток. Но я всегда считал, что другие отреченные невинны; глубоко внутрия всегда считал себя слабаком за то, что покинул их, будто будучи предателем собственных принципов.
Сейчас мне кажется, что, независимо от принятого решения, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу Отречение о планах нападения, которые нашел на компьютере Макса, я предам Бесстрашие. Если я не предупрежу, я снова предам свою прежнюю фракцию, гораздо в большей степени, чем предал до этого. Мне придется выбирать, и меня подташнивает при мысли о принятии этого решения.
Я пережил сегодняшний день единственным известным мне способом: проснулся и пошел на работу. Я вывесил рейтинги, которые стали причиной некоторых разногласий между мной, отстаивающим назначение большего количества баллов за улучшение показателей, и Эриком, встающим на защиту постоянства в результатах. Я пошел есть. Я пережил эмоции, будто оставив только мышечную память.
– Ты собираешься съесть хоть что-нибудь из этого?
– интересуется Шона, кивая головой на мою тарелку, полную еды. Я пожимаю плечами.
– Может быть.
Я вижу, что она собирается спросить, в чем дело, поэтому меняю тему.
– Как дела у Линн?
– Ты должен знать это лучше, чем я, - отвечает она.
– Видишь ее страхи и все такое.
Я отрезаю кусочек мяса и прожевываю его.
– На что это похоже?
– спрашивает она осторожно, приподнимая брови.
– Ну, видеть все их страхи.
– Я не могу говорить с тобой о ее страхах, - замечаю я.
– Ты это знаешь.
– Это твое правило или правило Бесстрашия?
– А это важно?
Шона вздыхает.
– Иногда мне кажется, что я ее совсем не знаю, вот и все.
Мы доедаем оставшуюся еду в тишине. Именно это мне нравится в Шоне больше всего: ей не нужно заполнять пустые места. Когда мы заканчиваем, мы вместе уходим из столовой, и Зик зовет нас с другой стороны Ямы.
– Эй!
– восклицает он, крутя рулон липкой ленты на пальце.
– Как насчет того, чтобы пойти и попинать что-нибудь?
– Давай, - в унисон отвечаем мы с Шоной.
Мы идем к спортзалу, Шона рассказывает Зику о неделе у Стены.
– Два дня назад идиот, с которым я патрулировала, начал сходить с ума, клянясь, что что-то видел снаружи... Выяснилось, что это был пакет!
Рука Зика скользит
к ее плечам. Я сжимаю пальцами костяшки рук и стараюсь не мешать им.Когда мы подходим ближе, мне кажется, что я слышу голоса. Расстроенный, открываю дверь пинком. Внутри находятся Линн, Юрайя, Марлен и...Трис. Столкновение миров немного путает меня.
– Кажется, я что-то слышал, - говорю я.
Юрайя стреляет по мишени из игрушечного пластикового пистолета, вроде тех, что бесстрашные держат забавы ради - я знаю точно, что он ему не принадлежит, значит, он, скорее всего, Зика, а Марлен что-то жует. Она улыбается и машет мне, когда я захожу.
– Оказывается, это мой брат-идиот, - говорит Зик.
– Вас не должно быть здесь после отбоя. Осторожно, а то Четыре расскажет Эрику и тот с вас скальп снимет.
Юрайя кладет пистолет на пояс сбоку, не разряжая его для безопасности. Когда-нибудь он закончит с дырой в заднице от пистолета, выстрелившего через штаны. Я не указываю ему на это.
Я держу дверь открытой, чтобы пропустить их через нее. Когда Линн проходит мимо, она говорит:
– Ты не рассказал бы Эрику.
– Нет, не рассказал бы, - отвечаю я. Когда Трис проходит мимо меня, я выставляю руку, и та автоматически занимает пространство между лопаток. Я даже не знаю, было ли это подсознательно или нет. И меня это не заботит.
Остальные начинают спускаться по коридору, наш прежний план провести время в спортзале забыт, как только Юрайя и Зик начинают препираться, а Шона и Марлен делят остатки кекса.
– Погоди секунду, - говорю я Трис. Она поворачивается ко мне, выглядя обеспокоенной, поэтому я пытаюсь улыбнуться, но сейчас это сделать трудно.
Я обратил внимание на напряжение в спортзале, когда вывешивал рейтинг ранее утром - раньше я не думал, когда подсчитывал баллы для рейтинга, что мне стоило бы записать её ниже для её собственной защиты. Это было бы оскорблением её навыков в симуляции, ставить ее ниже в списке, но, возможно, она предпочла бы оскорбление растущей пропасти между ней и ее приятелями-перешедшими.
Даже когда она бледна и обессилена, с порезанными пальцами и нерешительным взглядом, я знаю, что это не тот случай. Эта девушка никогда бы не захотела быть безопасно спрятанной в середине, никогда.
– Это твое место, ты это знаешь?
– говорю я.
– Ты нам подходишь. Скоро все закончится, так что... просто держись, хорошо?
Внезапно жар приливает к затылку, и я потираю его рукой, не в силах встретиться с ней глазами, хотя я чувствую на себе ее взгляд, когда молчание затягивается.
Затем она переплетает свои пальцы с моими, и я смотрю на нее с удивлением. Я слегка сжимаю её руку, и отмечаю, сквозь замешательство и усталость, что, хотя я и касался ее дюжину раз, и каждый раз это словно помутнение рассудка, она впервые ответила мне.
Потом она поворачивается и бежит, чтобы догнать друзей. И я стою в коридоре, улыбаясь, как идиот.
Уже почти час я стараюсь уснуть, ворочаясь под покрывалом в поисках удобного положения. Но кажется, что кто-то заменил мой матрас на сумку с камнями. Или, может быть, мой ум слишком занят, чтобы спать.